Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Ричард не думал, что получится уснуть, но стоило закрыть глаза, и он провалился в зыбкий сон, полный теней.
Мама…
Мама перед зеркалом. И смотрит, смотрит. Его не замечает. Она застыла, будто не живая, и расческа выпала из руки, а пальцы некрасиво скрючились. Но вот она отворачивается от зеркала и взгляд её пугающий задерживается на Ричарде.
Губы растягиваются в улыбке, но это не мамина улыбка.
– Иди сюда, дорогой, – она раскрывает руки. – Обними меня.
Он делает шаг. Назад.
– Вредный мальчишка, – улыбка становится шире. И это не мама.
И Ричард бежит… бежит и падает в очередную муть.
Он барахтается в ней. И…
Огонь.
Огонь яркий и теплый. А ему почти постоянно холодно. Жаль, что огонь далеко. Надо бы подвинутся ближе, но сил нет. Совсем. И когда тот, кто уже не жив, поднимает Ричарда, он тоже не сопротивляется. Но тот, кто уже не жив, пересаживает ближе к огню. И на плечи падает тяжелая шкура. От шкуры плохо пахнет, но она собирает жалкие крохи тепла, которые остались у Ричарда.
– Так-то будет лучше. Ничего, малыш. Скоро ты совсем поправишься, и мы с тобой вернемся. Ты точно.
– Я… – его голос слаб, слабее ветра, который воет где-то снаружи. – Не хочу.
А тот, кто не жив, замирает. И Ричард чувствует его хорошо, почти также хорошо, как тьму, что живет в углах пещеры.
– Вот видишь, – голос вздрагивает. – Ты уже и заговорил. Всего-то пару месяцев ушло. Есть будешь? Давай. Вот, держи.
Ричард держит. Миска кривая. И тяжелая. В замке остались другие, но эта лучше фарфоровых, расписанных диковинными птицами. Она горячая. И Ричард вновь же тянет тепло.
– Молодец… ложечку за… за кого-нибудь.
Тьма подползает ближе. Ей тоже холодно, и Ричард поделился бы теплом, но его осталось так ничтожно мало. Нечем делиться. Но потом, когда тот, кто не жив – странно, что его присутствие не внушает страха – уходит, Ричард приподнимает шкуру, позволяя тьме забраться под неё.
И она окутывает.
Успокаивает.
Она… всегда рядом.
Сны.
Просто сны. Или память все-таки возвращается? Но почему здесь, в Проклятом городе? Совпадение? Или… здесь тьмы больше, а значит, и сил у неё.
У Ричарда?
– Смотри, дорогой, – матушка позволяет сесть перед зеркалом. Это другое. То, которое подарил Ричард, лежит на столике. И оправа потускнела. Оно кажется некрасивым, даже жалким. То ли дело новое. Откуда оно взялось?
– Откуда? – спрашивает Ричард, осторожно касаясь темной глади стекла. Надо же, какое оно холодное! И пальцы убирает. А холод все равно не проходит. Подушечки немеют.
– Секрет! – матушка прижимает палец к губам. – Наш с тобой. Хорошо?
Зеркало Ричарду не нравится. Неправильное оно.
– Ты ведь не скажешь отцу? – матушка чувствует его неуверенность. – Пообещай.
– Но…
– Он отберет его у меня. И твой подарок тоже. И мне будет очень плохо. Очень-очень. Я заболею. Ты ведь не хочешь, чтобы я опять заболела?
Нет.
Ему страшно. Одинаково страшно промолчать и сказать. Получается, что бы он ни сделал, он кого-то предаст. Но матушка обнимает его.
– Ты мой защитник… ты такой умный, такой сильный… если ты скажешь, он отошлет меня. Понимаешь? Он только говорит, что любит,
а на деле лишь ищет повод. И я уеду. Далеко. А потом умру, потому что сердце мое разорвется от боли. В конце концов, это просто зеркало.Откуда оно взялось?
Этот вопрос не оставляет Ричарда и утром. Он просыпается незадолго до рассвета и лежит, вперившись невидящим взглядом в небо. Небо серое. Сизое. И с проплешинами. Солнце где-то там, оно не видно, но тепло ощущается.
Он знает, кто он. И где находится. В Проклятом городе. Но вот память не отпускает.
Откуда?
Он вспомнил про то, маленькое, но… большое? Как оно появилось в Замке? Его привезли? Или… сделали? Как? И кто? Матушка? Она не была магом, в этом-то и проблема.
Но…
Голова опять болит.
Надо подниматься. В дневном свете город кажется мертвым. Впрочем, он и мертв, давно уже, только старые развалины не желают принимать этого. Вот и тянутся к серому небу гнилые стены.
Люди…
Люди у костров. Людям страшно, но они сильны и, пытаясь справиться со страхом, находят себе дело. Ричард поежился, но принял кружку с горячим варевом.
Надо поесть.
Это разумно. Поесть и решить, куда двигаться. Хотя выбор невелик, в отличие от самого города. Никто и никогда не заходил дальше внешнего кольца. А внутри? Разве что Лассар бывал.
– Скажи, – Ричард хлебнул густого сытного супа, который закусил пресною лепешкой. – То зеркало, оно было в Замке раньше? Большое?
Лассар задумался.
– Замок большой.
– Но не настолько, чтобы спрятать… подобное.
– Зеркал тоже хватало, но этого не помню. Прости.
Ричард прощает. Надо… надо с памятью разобраться.
Рога трубят сбор.
Люди…
Раненые. И те, кого оставят рядом, потому что нельзя раненых бросать, даже под присмотром огромных змеев. Те ушли под воду, но Ричард слышит их. Они недалеко. И они рады возвращению.
Людей?
Ричарда?
Не важно. Главное, десятка два остаются. А вот легионеров он всех забирает. В схватке с демоном людям не выстоять. Да и легионерам тоже, но они уже мертвы.
– Хороший день, – в руках Светозарного такая же мятая кружка как у Ричарда. Он щурится, словно солнечный свет слишком ярок. Хотя солнце еще не выбралось на небосвод. – Для подвига – самое оно. Не жарко.
– Это да, – Ричард рад отвлечься, хотя получается не слишком хорошо. Все же, откуда оно взялось? Оно большое. И тяжелое. Даже если отбросить то, что в нем скрывается, зеркало само по себе имеет изрядный вес. И стекло, и рама. Матушка не притащила бы его одна.
Кто тогда?
– По жаре в доспехе тяжко, – на голове Светозарного поблескивает старая корона. Выходит, он в ней спал. – А так… дойдем и не заметим.
– Сомневаюсь.
– И я, но… как-то не хочется о плохом думать.
А кому хочется?
Но и он ушел.
А вот люди собрались. Вместе и врозь. Островитяне держатся наособицу. Вироссцы ревниво поглядывают на ладхемцев, и степняки явно не слишком верят ни тем, ни другим. Легионеры выделяются густой чернотой и, словно в противопоставление, им ярко сияют доспехи Ордена Света.