Пять невест и одна демоница. Трилогия

Мужчина.

Мужчины. Женщины. Девушки. Дети… сколько их было? И почему они просто не ушли?

Принцессы обнаружились наверху, в просторной комнате, окна которой выходили в сад. И тот гляделся мирным, почти обыкновенным, разве что луна в пруду была чересчур круглой.

Ненастоящей.

Окна… открытые окна – это плохо. Мало ли, кто заглянет. Решетки есть, но старые, тронутые ржавчиной. Да и они скорее красивы, чем способны защитить. Человек не пролезет, а вот какая тварь помельче – вполне.

– Это мои покои, – призрак обрел плотность. – Здесь все так, как я оставила…

Постель на полу.

Истлевшие простыни. Шерстяной ком покрывала, на котором запеклись бурые пятна. И очередной скелет.

– Какая-то служанка, – дернула плечиком Эония. – Неприятно. Могла умереть где-нибудь еще. Вечно они норовят напакостить.

Брунгильда опустилась на колени. Она… она мертвецов не слышала, но на белых костях темнел браслет. Простенький. Стеклянные бусины, помутневшие от времени, и нитка. Нитка тоже истлела, и от прикосновения бусины рассыпались с громким звуком.

– Боги, Брунгильда, еще и ты! – Летиция вздрогнула. – Тут и так… нервов не хватает.

Она опустилась на пол.

Пол… пол выложен плиткой. Узоры вновь же светятся, как и те, что на стене. Но свет их тусклый, а потому много разглядеть не получается.

– Они опять зовут, – пожаловалась Летиция. – Надо отдохнуть.

Яра просто обошла комнату, не преминув заглянуть в сундуки, что вытянулись вдоль стен. Сундуки были высокими и узкими, а еще, несмотря на прошедшие столетия, сохранили свой вид.

И содержимое.

– Вот, глянь, какая красота, – сказала Яра, вытаскивая бледно-голубую рубашку без рукавов. – Примеришь?

– Это?

– Это туника, нижняя, – Эония повернулась. – Поверх нужно надеть или столу, или паллию…

– Да ни в жизни, – Ариция попыталась обмотать остатки знакомого платья вокруг ног. – Это… это неприлично, в конце концов!

– Здесь все так ходили.

Не все.

Брунгильда вертела в пальцах холодную бусину. Темное стекло. И внутри искорки.

…её подарил Арен. Раб. Хозяева дали другое имя, потому что у них уже был раб с таким, но она все равно называла его Ареном. А он её – Хлои.

У них не было ничего, кроме имен.

А еще надежды.

Хозяева были добрыми. Хлои знала, что иные куда строже, а порой и вовсе… но об этом на рабской половине не говорили, а если вдруг, то шепотом и пока старшие далеко. Старшие преданы. Старшие… они другие. И пугают.

А хозяйка скоро замуж выйдет.

Так говорят.

И она уже не раз и не два заглядывала в сундуки, пересчитывая наряды и украшения, ткани и драгоценные масла, притирания, зелья. Все то, что нужно взять с собой в новый дом.

Рабов тоже возьмет.

Как без них?

Хлои… Хлои очень надеялась, что её оставят. Арен ведь служит при зверинце и принадлежит хозяину, а рабам из разных семей не позволят жить вместе.

Он тоже боялся.

И подарил браслет.

Сколько им осталось? И… и быть может боги, которым Хлои молилась, а еще пожертвовала немного крови и хлеба, не украденного, но честно полученного, смилостивятся? Быть может, они отправят с хозяйкой других рабынь? Помоложе. Покрасивей. Хотя на кухне как раз и шепчутся, что красивых оставят при доме, чтобы не смущали они молодого мужа.

Она подняла простынь, которую следовало заменить. И разогнулась. Выглянула в окно. День сегодня был особым. Император женился. И значит, хозяин в честь праздника может пожертвовать рабам не только меда и белого хлеба, но и по паре монет.

На выкуп все равно не хватит.

Разве что кого-то одного. Арен скопил почти. Если отдать то, что есть у самой Хлои…

Мир изменился. Будто треснуло что-то внутри. Там, под сердцем. И больно стало. На мгновенье. А потом Хлои тряхнула головой, отгоняя и боль, и мысли. Простыни надлежало отнести прачкам, а здесь застелить свежие.

Она и вышла-то. Почти.

Когда перед Хлои появилась Лу на. Лу на была из Старших и обычно не покидала покоев хозяина. Про нее всякое говорили, но очень и очень осторожно.

Кажется, даже прочие старшие её опасались.

Лу на улыбнулась.

И шагнула к Хлои.

Протянула руку. Коснулась щеки.

– Какая красивая…

А потом руки её легли на шею. И сжали. Осторожно. Она убивала очень и очень аккуратно. А в нечеловечески желтых глазах Хлои виделась печаль.

Почему?

– Тихо, – бусину забрали из пальцев. А Брунгильду усадили. Куда? На пол. Хорошо. Пол большой. Это безопасно. Она… она не хочет больше видеть.

– Может, секиру убрать? – предположил кто-то. – А то мало ли, вдруг да свихнется.

– Сама ты… она просто опять увидела.

– Мы так далеко не уйдем, если она и дальше видеть будет.

– А нам далеко и не надо, – это уже Ариция. – Нам надо к ней… а другой одежды нет? Чтобы… я не знаю, не походило это на нижние рубашки!

– Мои туники изготавливали из самого тонкого полотна!

Хозяин, хозяйка… Эония. Брунгильда потерла виски. И что делать? Этак она у каждой вещи будет видеть то, что… она не хочет!

– Видящая, – призрак наклонился, сейчас он выглядел почти плотным, разве что немного размытым. – Редкие дары… интересно.

– Что? – просипела Брунгильда.

И пальцами пошевелила. Пальцы занемели, да и сама она чувствовала себя… замерзшей. И несчастной до крайности. Будто принесла тоску из видения.

– Дарительница жизни, Видящая… и повелительница Разума, – призрак отступил, а с ним и чувство холода. – Кто еще? Та, что способна открыть путь… прозревательницы будущего не хватает.

– Для чего? – Брунгильда все же осмотрелась.

Ничего не изменилось.

Комната. Постель. Кости. Бусины на полу. И сундуки. А ведь тело лежало не на пороге, где его застала смерть. В постели. Стало быть, кто-то отнес мертвую девушку и уложил в постель.

Какая извращенная забота.

– Для создания круга, – сказал призрак и замолчал.