Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Не должно так быть!
Не должно.
Но сердце металось, требовало скорее… в сад… и она почти бежала, босая, простоволосая, будто не царевна, а девка какая, гулящая. И уже там, в саду, где пахло землей и цветами, она как-то успокоилась. И огляделась, пытаясь понять, как же так вышло?
– Мудрослава? – тихий голос был слаще меда.
И кровь прилила к лицу.
– Пришла?
Вдох. И выдох. Горячо-то как. И стыдно. И сладко. И ничего-то дурного она не делает. Просто… просто сад. И ночь лунная.
– Я ждал.
Ночью цвета глаз не разобрать. Луна вон за
– Я пришла, – губы сами шевелятся, слово говорят.
– Я знаю. Спасибо.
– И тебе.
Пальцы у него горячие. И жар этот пробирается в тело.
– Долго не выйдет, но я хотел тебя увидеть. Ты стала еще краше, хотя вовсе такое, казалось бы, невозможно.
Слушала бы.
И слушала.
А он пальцы к губам подносит. И целует. Один за другим, один…
– Только о тебе и думал. Только о тебе и тосковал. Света белого не видел, не желал видеть. На кой мне свет белый, когда тебя нету?
– Я тут.
– И надолго ли? – теперь чудится укор. – Завтра отправимся…
И горько от того.
– Я…
– Ты и я, Мудрославушка, Славушка моя, солнце мое, сердце мое…
Никто и никогда прежде не говорил ей слов подобных. И никто-то не скажет. В груди стало горько, больно, будто яду она испила. А может, и вправду?
Уж лучше отрава, чем жизнь такая.
– Убежим, – и решение вдруг показалось правильным, единственно возможным. Конечно. Как иначе-то? Она, Мудрослава, заслуживает счастья!
Разве нет?
Почему другим, тем же девкам сенным, позволено любить, а виросской царевне неможно?
– Убежим, – заверили её. – Всенепременно. Но потом. После.
– Почему?
– Не время сейчас. Неможно.
– Почему? – мысль всецело завладела разумом. – Сегодня же. Убежим. Обвенчаемся. И никто-то нам не указ.
– Нет, – и слово это он произнес так, что собственная душа Мудрославы в пятки ухнула. – Нельзя. Я же говорю, еще не время. Терпения наберись.
Как будто… как будто не было слов.
– Мы обязательно будем вместе, – он вновь смягчился. – Но не как тати, закон и слово государево порушившие, клятву предавшие. Нет. Мы обвенчаемся ясным днем, пред всем людом. И только так смогу назвать тебя своей женою.
– Мой брат… не дозволит.
Все одно страх остался там, внутри. И страх, что сейчас он обозлится и уйдет, бросивши Мудрославу, и страх, что останется, ибо его она теперь тоже боялась.
Да что с нею происходит?
– Сегодня – нет. А завтра – как знать… надобно исполнить волю его.
– И выйти замуж за другого?
– Нет. Ты не одна там будешь. И другие тоже. Лакхемцы, островитяне, даже степняки, как слыхал, свою девку пришлют, – это было сказано раздраженно. – Пускай выбирает. А ты мне поможешь.
– В чем?
– В малости одной, – ее щеку погладили. – Не откажешься ведь?
– В малости?
– В ней, Мудрославушка… надобно будет отыскать одну вещицу. И тогда ни твой брат, ни кто бы то ни было вовсе в мире сущном, не посмеет мешать нам.
По спине будто холодок пополз.
– А теперь иди, – лба коснулись холодные губы. – Не то еще застудишься.
И снова не посмела она перечить.
Очнулась
уже у дверей, и не удивилась, что стража по-прежнему спала, как и девки, и боярыня, и собачонка её. А на кровати сидел Яр.– Ну что? – спросил он, отерев лицо Мудрославы простым полотенчиком. – Убедилась?
– Вот… дерьмо.
Наваждение схлынуло.
А память осталась, подтверждая, что и вправду оно так, как Мудрослава сказала. Дерьмо. Полное.
Глава 25
В которой добро готовится ко встрече со злом
«И нет хуже дурного глаза, ибо многие беды несет он. Однако же защититься от него просто, о чем многие не ведают. Доволи снять штаны или же поднять юбку, показавши глядящему голый зад, от коего дурной глаз отразится, словно бы от зеркала серебряного»
«Сто верных способов уберечь себя от напастей, собранных и записанных скромным студиозусом Ветраковым по поручению славного многомудрого магистра Луциуса»
Артан Светозарный дважды перечитал письмо.
И трижды.
И подумал, что, верно, не он один сходит с ума, если все и вправду так. Мысль неожиданно успокоила и даже как-то примирила с действительностью. Оно и вправду, вдвоем безуметь как-то веселее.
– И что пишут? – поинтересовался Кристоф, пытаясь разжевать кусок мяса. Мясо было жестким, но приправлено щедро, особенно красным перцем.
Брат-кухарь искренне полагал, что достаточное количество красного перца способно исправить любые недостатки исходных продуктов. А если не исправляет, стало быть, перца мало.
– Приглашают, – меланхолично отозвался Артан. – В гости.
– Тебя?
– И меня.
Перца в обители было много. Как-то, лет пять тому, один весьма благочестивый купец пожертвовал пять бочонков молотого. То ли излишки образовались, то ли еще что случилось, главное, хватит еще лет на пять.
К сожалению.
– Вот так прямо? – Кристоф и жевать прекратил, но к вину потянулся, осушив кубок одним глотком. – Чтоб тебя…
– Не меня.
– И не тебя. Постоянно забываю, до чего у вас тут все… суровое.
Он икнул.
И протянул руку. Пробежался взглядом по строкам. Хмыкнул.
– И что делать будешь?
– Не знаю, – Артан отобрал письмо у брата. – Надо ответить? Или нет? И что сказать? Оно как-то… понимаешь… так вот…
– Противоестественно?
– Именно. Чтобы он и меня… и… и благословения?
– А тебе что, жалко?
– Благословения? – уточнил Артан.
– И его тоже. Сам подумай, что ты, в конце концов, теряешь?
Остров. Унылое существование. Дни, похожие один на другой. Заботы обыкновенные, привычные. О том, что делать со старыми конюшнями, какие камины закрывать, потому как слишком много уходит дров на отопление. А дрова дороги. На острове лесов нет. О том, что в классах холодно. А лечебница пустует. Что сырость подбирается к библиотеке, того и гляди тронет древние хрупкие манускрипты, уничтожит то, что до Артана бережно хранилось столетиями.