Пять невест и одна демоница. Трилогия

– Ну… – сказала я тихо-тихо. – Зато, может, она душой прекрасна.

Ксандр икнул.

А девица, подхвативши юбки, выбралась из экипажу и принялась озираться. Что сказать… первое впечатление бывает обманчиво, но это явно не тот случай.

Массивные груди выдавались вперед, но левая почему-то была чуть массивнее и выше правой. И оттого сарафан она приподнимала больше, позволяя разглядеть густо-волосатую мосластую девичью щиколотку.

Сквозь ткань видны были очертания округлого животика.

Плечи красавицы чуть выдавались вперед, отчего руки свисали и казались какими-то чрезмерно уж длинными.

– Д-доброго дня, – Ричард, невообразимой силы воли человек, изобразил поклон. И девица хлопнула начерненными ресницами.

– Добренького, – сказала она радостно. – Славушка, ты поглянь! Не обманули! Жених-то живой!

И проверяя озвученную гипотезу ткнула в Ричарда пальцем.

Тот устоял. Только обернулся, глядя на меня с такой тоской, что просто неимоверно захотелось дать наглой девице по рукам. И вообще, какой он ей жених? Не хватало еще.

Тем временем из кареты выбралась… вышла? Вышествовала? Вот, точно, вышествовала, иначе и не скажешь, еще одна девица.

Что-то там сразу Пушкинское вспомнилось, про величаво и что ступает, будто пава. Вроде там еще во лбу звезда, а под косою месяц, но у нас обошлось без подобных спецэффектов.

Девица впечатляла.

Она была невысока, но умудрялась на всех смотреть сверху вниз. И на эту первую, которая рукавом нос вытерла, тоже глянула. Неодобрительно.

Та поспешно руки за спину убрала.

И отступила.

И даже подтолкнула вторую вперед.

– Этой сестрица моя, многоюродная, – сказала рябая девица доверительно. – В невесты приехала. А я, стало быть, всопровождаю.

Кажется, даже легионы смерти вздохнули с облегчением.

А я…

Я смотрела вот.

Сарафан? Вроде так. Во всяком случае, никаких тебе необъятных юбок, но мягкая ткань, то ли шелк, то ли еще что. Главное, это «что» так вот фигуру обрисовывала.

Намеками.

Гладко зачесанные волосы.

Покрывало на плечах, бисером расшитое. Венчик поверх покрывала. И красивая ведь. Вот действительно красивая, тою мягкой спокойной красотой, которая хочется и хочется любоваться.

Даже мне.

– Доброго дня, – сказала эта, новая, мягким бархатным голосом. И вот как-то сразу она мне не понравилось. Даже сильнее ладхемской принцессы. – Я счастлива приветствовать вас…

Она присела, склонив голову.

– Д-доброго, – почему-то смутился Ричард.

А я подумала, что они хорошо смотрятся.

А потом подумала, что это еще ни о чем не говорит. Может, она стерва. Или храпит по ночам. Или вообще в носу ковыряется, когда не играет в царь-девицу. Мысль эта несколько приободрила.

– Прошу простить поведение моей… сестры, – девица несколько запнулась. – Она добрая девушка, но порой излишне болтлива.

Дальше было скучно.

Говорили.

И снова говорили.

Спешившись, тот, бородатый, вручил шкатулку, в которой обнаружились грамоты. Их читали прилюдно, хотя понятия не имею, для кого этот цирк предназначался. Но читали даже с выражением. И голос у бородатого был поставлен хорошо.

А вот взгляд его мне не понравился.

То, как он на мне остановился. Задержался. И улыбочка по губам скользнула этакая, нехорошая. Сразу захотелось убраться куда подальше…

Но снова завыли рога.

И ворота гостеприимно распахнулись, впуская следующую невесту.

Горы встретили ветром, который здесь пах совершенно иначе. Камнем вот. И еще чем-то, чего Брунгильда не могла распробовать.

Она пыталась.

Сидела, стараясь не отвлекаться на дорогу, и принюхивалась. А оно все никак. Обидно! До слез-таки обидно! Или это не из-за ветра, а… из-за всего прочего?

Вспомнилась та, последняя ночь.

Костры, которые развели на берегу. И пламя их было столь ярким, что тьма отступила, а темные воды окрасились рыжими всполохами. Тут же вытянули столы. И пусть они не ломились от снеди, как в былые времена, но никто-то не остался голоден.

Весь день пекли лепешки.

И хлеб.

Ныне же на кострах шипела солонина. А с кораблей спустили бочки с кислым пивом и вином. И люди, словно разом позабыв обо всем, что о голоде, что о причине, собравшей их здесь, на берегу, веселились. Сперва робко, словно стесняясь. Но вот завыла дудка, застучали старые барабаны. И Альгрид Златокосая первой вышла в круг, закружилась в быстром танце, а за нею и прочие.

Девицы.

И парни. Застучали по камню босые ноги, замелькали юбки, косы и клинки, сплетаясь в танце.

– Это завораживает, – тихо произнес Никас, сунув руки в подмышки. Он по-прежнему носил свое нелепое платье, слишком тесное и неудобное, а еще продуваемое насквозь. И Брунгильда молча протянула старый отцовский плащ.

А он также молча принял.

Встал рядом, в тени.

И вправду танец завораживал.

– В этом же есть смысл? – спросил Никас шепотом.

– Пожалуй. Ворон рассказывал, что когда-то в древности так чтили богов. Что порой схватки случались и не шутейные.

Лязгнули клинки и двое соперников разошлись.

– И тогда на камни лилась кровь, а если случалось кому умереть, так тому и быть. Кровь отдавали за удачу, а после кто-то решил, что и рыбы хватит. Или иного чего. Но видать, не хватило.

Столкнулись две девицы.

Ингрид и Хальгра, давние подруги и недавние соперницы, встали, выпятив грудь, вперившись одна в другую ревнивыми взглядами. Похожи, что сестры. И застучали привязанные на пальцы косточки, выплетая новый ритм. А круг расширился, давая место для поединка.

Ингрид закружилась на месте. И юбки взлетели, обнажив крепкие ноги.

– Тут можно выбрать невесту. Или жениха. Если будет согласие, тогда и заживут, тогда-то и слова родительского не надо, ибо боги благословят. Но можно и отказаться. Ежели жених выбранный или невеста не любы, то…

Хальгра вскинула руки, и привязанные к рукавам бубенцы зазвенели громко, тревожно.

– …жених ловит невесту за косу. А та ускользает… или нет. Или не дается поймать. Или отталкивает, и коль вытолкнет за границу круга, на то воля богов.