Пять веселых повестей

Тихая Таня в отличном настроении спрыгнула со стола - и вовремя: Олег со своей кистью и краской уже добирался до того места, где она сидела.

–  Хватит спорить! Пора начинать передачу!..
– громко воскликнула Тихая Таня.
– Включаю микрофон…

И вновь ожил внизу, на столбе, серебристый репродуктор, похожий на колокол:

–  Внимание! Внимание! Говорит седьмой этаж!..

НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ СЕВЫ КОТЛОВА ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ…

Это началось на уроке немецкого языка.

Я поднял руку и сказал:

–  Анна Рудольфовна, можно закрыть окно? А то прямо мурашки бегают…

Анна Рудольфовна сняла пенсне, не спеша оглядела окно, потом всю нашу парту и, наконец, меня в отдельности.

–  Свою просьбу вы, Котлов, вполне могли бы изложить по-немецки. Кроме, разумеется, слова «мурашки», которого мы еще не проходили.

Анна Рудольфовна была единственной учительницей в нашем классе, да, пожалуй, и во всей школе, которая называла учеников на «вы». С этим «вы» у нас случалось много разных историй. Вот, например, скажет Анна Рудольфовна ученику, стоящему у доски: «Вы свободны», - и мы все дружно вскакиваем со своих мест.

Получив разрешение, я стал коленями на подоконник, еще шире раскрыл окно и высунулся на улицу.

–  Котлов, зачем столько лишних движений?
– сказала Анна Рудольфовна.
– Чтобы сделать простой перевод с немецкого, вы зачем-то наваливаетесь на парту, сопите и даже высовываете язык. А чтобы закрыть окно, вылезаете на улицу.

Я ничего не ответил Анне Рудольфовне, а только еще больше свесился вниз. Наконец я все разглядел, спрыгнул на пол и, тяжело вздохнув, направился к своей парте.

–  Котлов, вы же забыли закрыть окно, - сказала Анна Рудольфовна.

И в самом деле, как же я забыл? Надо было выкручиваться.

–  А я, Анна Рудольфовна, вижу: люди внизу без пальто ходят. Ну, значит, думаю, потеплело уже!

–  Потеплело?
– Анна Рудольфовна развела в стороны свои полные руки.
– А как же ваши мурашки?

–  Все нормально!
– бодро ответил я и сел на свое место.

–  Ничего не понимаю!
– по-немецки воскликнула Анна Рудольфовна. И с размаху, даже не примеряясь, насадила пенсне себе на нос.
– Ничего не понимаю!..

Мой сосед Витька Бородкин, по прозвищу Витик-Нытик, прошептал так, словно великое открытие сделал:

–  У тебя, Котелок, башмаки только что в починке были, да?

–  Откуда ты знаешь?

–  А бумажки к подошвам приклеены.
– Витька хитро подмигнул: вот, мол, какой я сообразительный.
– Ты на коленях стоял, а я твои подметки разглядывал.

И любит этот Витька всякими пустяками заниматься!

Я взял ручку, как всегда навалился на парту и написал на белом клочке: «В «Авангарде» идет «Под чужим именем». Заграничная! Во всю стену - человек в черной маске, со шпагой и в сапогах с отворотами».

Витька ответил мне на том же белом клочке: «Значит, опять завтракать не придется? Очень есть хочу».

Я с презрением посмотрел на голодного Нытика, для которого какие-то несчастные пончики в масле были важней черной маски, шпаги и сапог с отворотами. «Можешь проедать свои деньги!
– со злостью написал я.
– В кино нас все равно не пустят».

–  Почему-у?
– сразу забыв про пончики, разочарованно прошептал Витька.

На белом клочке больше не было места, и я тоже ответил шепотом:

–  Потому что чертову бумажку уже повесили.

«Чертовой бумажкой» мы называли зловредное объявление у дверей кинотеатра: «Дети до 16 лет не допускаются». А как мы в тот день мечтали быть в «Авангарде»!

«И неужели это правда, что взрослые люди, в особенности женщины, хотят выглядеть помоложе?
– думал я.
– Не верю! Только сумасшедший может убавлять себе года. Ведь для взрослых - все на свете удовольствия. Вот мой старший брат Дима. Он может смотреть в кино любую картину, и во взрослую читальню записаться, и вечером на симфонические концерты ходить. Ну, я, положим, не особенно рвусь на симфонические концерты. Но почему все-таки ему можно, а мне нельзя?..»

В общем-то мои рассуждения ни к чему не привели. Так что можно считать, что все началось не на уроке немецкого языка, а после этого урока, когда Анна Рудольфовна, прощально помахав пенсне, сказала нам: «Ауфидерзеен!» - и мы вырвались на большую перемену.

Я сразу побежал на четвертый этаж, к своему старшему брату Диме.

С каждым этажом ребята все взрослели, а большая перемена становилась все тише. На втором этаже носились, кричали, свистели и толкались самые лихие, самые буйные - пятые и шестые классы. На третьем этаже тоже шумели и бегали, но уже не дрались и не свистели. А уж на четвертом были тишина, спокойствие и даже свои правила уличного, или, верней сказать, коридорного, движения: старшеклассницы под руку и в обнимку ходили по самому центру коридора, а старшеклассники с умным видом жались у стен и подоконников.

К Диме я бежал за деньгами на завтрак. Мама уверяла, что если дать мне эти деньги утром, дома, так я их до школы не донесу. На большой перемене, солидно порывшись в своем кошельке, Дима всегда говорил:

–  Сейчас же, прямым ходом, - в столовую. И бери не селедку, а что-нибудь существенное. Ведь обедать будем только вечером. Я проверю! Смотри, Котелок!..

Проверять-то он, конечно, никогда не проверял, а говорил все это просто так: чтобы унизить меня в глазах своих товарищей. Но и на этом Дима не успокаивался: он напяливал на нос свои очки в толстой оправе, как у Ботвинника, разглядывал меня и обязательно делал какие-нибудь замечания:

–  Эх, Севка, уже всю рубашку помял! Если бы сам гладил, так не мял бы, наверное!..

–  Эх, Севка, всю куртку в чернилах вымазал? Если бы сам покупал, так, наверно, не мазал бы!..

Честное слово, мне казалось, что Дима никогда в жизни не был в пятом классе, а так прямо и родился на свет важным девятиклассником в роговых очках! Да, хорошо быть взрослым человеком: всегда можешь поизмываться над своим младшим братом, да еще со всех сторон похвалы за это получать: «Ах, какой вы заботливый брат! Ах, какой вы внимательный!»

В тот день Дима, как обычно, выдал мне деньги, приказал по дороге в буфет никуда не сворачивать и уже приготовился сделать замечание, но не успел. Мимо какой-то подпрыгивающей, воробьиной походкой проходила Димина классная руководительница - маленькая седая старушка. Она, между прочим, учила ребят математике еще тогда, когда не то что я, а даже мой папа на свет не родился. Старушка остановилась, заглянула снизу мне в лицо и сказала Диме:

–  Котлов, это твой младший братишка? Я так и подумала: вы похожи как две капли воды.