Пять веселых повестей

–  А это что?
– спросил я. Он опять нахмурился:

–  Не видишь, что ли? Ящик из-под сахара. Мы его к плоту прибьём - и получится капитанский мостик, с которого я буду вами командовать. Понял?

–  Понял.

–  Мог бы сам догадаться.

После этого мне, конечно, не очень-то хотелось задавать Саше новые вопросы. Но я всё-таки не удержался и спросил:

–  А куда мы поплывём? Куда-нибудь далеко-далеко? Я давно хотел…

И эти слова почему-то очень не понравились Саше.

–  Ишь какой Христофор Колумб объявился! «Поплывём! Далеко-далеко»! Будем здесь, возле холма, курсировать - и всё.

–  У-у!..
– разочарованно протянул я.
– Это неинтересно. Я думал, будем путешествовать…

–  Мало что неинтересно! Не могу я из города уехать. Понял?

–  Почему не можешь?

–  Не могу - и всё. Тайна!

–  Тайна?
– шёпотом переспросил я. Это слово я всегда произносил шёпотом.
– Здесь тайна?

–  Да вот, представь себе. Здесь, в Белогорске.

–  И ты из-за неё не можешь уехать?

–  Не могу.

Я позавидовал Саше: у него была тайна! И, наверное, очень важная, если из-за неё он отказывался от дальнего путешествия. Чтобы я больше ничего не выведывал, Саша тут же заговорил о другом.

–  Ты, Олимпиада, кормила Бергена?
– с напускной строгостью спросил он.

Я помимо воли улыбнулся:

–  Олимпиада!..

–  Чего зубы скалишь?
– разозлился Саша.
– Ничего нет смешного. Пьесы Островского никогда не читал? У него там Олимпиады на каждом шагу.

–  Я читал Островского. И даже в театре смотрел.

–  Ой, ты небось каждый день в театр ходишь?
– воскликнула Липучка, которая совсем не обиделась на меня.

–  Не каждый день. Но часто…

–  Ты и в Большом был?

–  Был.

–  Ой, какой счастливый! Ты небось и книжки все на свете перечитал? У вас ведь там прямо на каждой улице библиотеки!

–  Да… читаю, конечно…

Только-только я стал приходить в хорошее настроение, как Липучка всё испортила:

–  Ой, ты небось отличник, да?

И почему ей пришёл в голову этот дурацкий вопрос? Я только и мог неопределённо пожать плечами.

–  Я так и думала, что ты отличник!

А Саша всё хмурился. «Наверное, хвастунишкой меня считает, - подумал я.
– Но ведь я ничего определённого не сказал. Я только пожал плечами - и всё. Это же Липучка раскричалась: «Отличник, отличник!» А почему я, в самом деле, должен срамиться и всем про свою двойку докладывать?»

–  Ясное дело, у них там отличником быть ничего не стоит, - мрачно сказал Саша.
– Все книжки перечитаешь, пьесы пересмотришь - и сразу всё знать будешь. Даже в учебники лазить необязательно.

От Сашиных слов мне почему-то захотелось нагнуться и получше разглядеть камешки под ногами.

–  Ну ладно, - сказал Саша.
– Давайте плот строить.

Он объяснил, что мы скрепим все балки и брёвна поперечными досками, перевьём их проволокой, приколотим ящик, из которого он, Саша, будет нами командовать, и спустим плот на воду.

–  Ты работать умеешь?
– сердито, будто заранее сомневаясь, спросил Саша.

–  А чего тут уметь? Подумаешь, дело какое!

Тогда Саша приказал мне укоротить два берёзовых бревна, которые были гораздо длиннее других.

–  Чтобы не выпирали, - объяснил он и принялся доламывать старую калитку, на доски её разбирать.

Я взял топор, закинул его обеими руками за правое плечо и что было силы хватил по краю бревна. Но бревно от этого не укоротилось, а треснуло где-то посередине и раскололось.

–  Эх, ты!
– с презрением произнёс Саша.
– Разве это топором делают? А пила зачем? Целое бревно испортил!

Даже Липучка смотрела на меня так, что я понял: она не только восторгаться умеет и своё знаменитое «ой» по-разному произносить.

–  Ой!
– насмешливо сказала она.
– Топор держать не умеет! Дрова, что ли, никогда не колол?

–  А зачем ему колоть?
– за меня ответил Саша.
– У них там в квартирах и газ и паровое отопление… Что угодно для души! А ещё кричал: «Путешествовать, путешествовать!» На экскурсии тебе ездить, а не путешествовать!

«Я ПРИЕХАЛ! ПРИЕХАЛ!»

Когда мы возвращались с реки, холм уже не был зелёным. Да и весь городок можно было назвать скорее не Белогорском, а Темногорском. Дорога показалась мне гораздо длиннее и круче, чем утром. Я подумал, что летние дни очень долгие и, раз уже успело стемнеть, значит, совсем поздно. Вдобавок ко всему у меня что-то перекатывалось в животе и неприятно посасывало под ложечкой.

За целый день я съел всего два немытых горьких огурца и кусок чёрствого чёрного хлеба. Всё это хранилось у Саши в зелёном шалаше. Один раз Саша сбегал в город и принёс оттуда миску горячего супа, но отдал её шпицу Бергену. А нам с Липучкой он не дал супа, потому что мы, по его словам, должны были тренировать свои желудки и закаляться, как будущие моряки.

–  Ну да, «закаляться»!
– ныл я, с завистью поглядывая на шпица Бергена, который шумно лакал из миски дымный, пахучий суп.
– Если бы далеко поплыли, тогда другое дело! А то здесь, поблизости, будем крутиться. Зачем же нам закалка?

«Сам небось наелся в своё удовольствие, когда шпицу за едой бегал!» - так я со злости думал о Саше, поднимаясь на холм и от голода чувствуя слабость в ногах. Что бы сказала мама, если б узнала про сегодняшний день! Ведь она сколько раз повторяла: «Ты должен поправиться, ты должен поправиться! И ешь в одни и те же часы - это самое важное!» Слушая мамины слова, я только усмехался, а вот сейчас я почувствовал, что есть вовремя - это, может быть, и не самое важное дело, но, во всяком случае, очень существенное.

Вспомнив о маме, я с ужасом вспомнил и о том, что до сих пор не послал телеграмму. А ведь мама перед отъездом говорила: «Прежде всего дай телеграмму. Прежде всего! А то мы все здесь с ума сойдём. Помни, что у бабушки больное сердце!»

«Наверное, все уже давно сошли с ума!» - подумал я и помчался на почту.

В Белогорске всё было очень близко, и почта тоже была совсем рядом с дедушкиным домом.

Полукруглые окошки на почте были уже закрыты фанерными дощечками, и только одно светилось: там принимали телеграммы. Возле окошка с бланками в руках стояло несколько человек.