Пять веселых повестей

–  Чудачка ты! Я же в переносном смысле. Ну, перевоспитаем, значит. Понятно?

–  Понятно.

–  А как же ты похитил? Ведь его мамаша от себя ни на шаг не отпускает, - спросил я.

–  Узнаешь! Давай сюда йод.

Дедушка был доктором, но сам лекарств не любил. Я заметил, что, когда к нему приходили больные, он сразу лез в корзинку, стоявшую за диваном.

«Терпеть не могу, когда лекарства на видных местах выставляют, - говорил он.
– Украшеньице так себе».

Я полез в дедушкину корзину, нашёл там пузырёк с йодной настойкой и передал его Саше.

–  А теперь позови Веника, - распорядился Саша.

–  Позвать?.. А где он?

–  Возле крыльца мнётся. Стесняется. Ты ведь с ним в вагоне, кажется, в дипломатических отношениях не состоял.

–  Да… Я там с Андреем Никитичем дружил. С подполковником артиллерии!
– гордо сказал я. А потом, вспомнив, чем кончилась наша дружба, тихонько вздохнул.
– Веник там, в вагоне, всё время книжки читал.

–  Ой, книжки читал!
– восхитилась Липучка.
– Он тоже небось, как и ты, до ужаса грамотный, да?

Что касается Веника, то я не мог дать никаких определённых сведений, а сам я был грамотный действительно «до ужаса». И поэтому ещё раз вздохнул. А Липучка помчалась приглашать Веника. Он робко вошёл в комнату и остановился на пороге. Был он в белой панаме и с книгой под мышкой.

–  Идёт по городу - книгу читает, - сообщил Саша.
– Ты и в Москве тоже с раскрытой книгой улицы переходишь?

–  Что вы! В Москве я только в метро и в троллейбусе читаю. А на улице нельзя - там же светофоры.

–  Автомобили там, а не светофоры!
– почему-то сердито сказал Саша.
– И на «вы» меня, пожалуйста, не называй. Понятно? Ишь какой интеллигентный! Задирай-ка рубаху!

Веник испуганно огляделся, точно просил у нас с Липучкой защиты.

–  Ага, понимаю. Стесняешься?
– сказал Саша.
– Ты, Липучка, отвернись.

Веник покорно задрал рубаху и обнажил своё худенькое и бледное тело.

–  Тебе бы Снегурочку в театре изображать, - сказал Саша.
– Куда тебя доктора от бешенства колют? Покажи.

Веник испуганно схватился за живот:

–  А вы что? Намерены… тоже колоть меня?

–  Что я, сумасшедший, что ли? Как твоя мамаша?

Веник вдруг решительно одёрнул рубаху, и его бледное личико гневно порозовело, чего я уж никак не ожидал.

–  Вы, пожалуйста, мою маму не задевайте!
– гордо произнёс он.

Саша так и застыл с пузырьком в одной руке и с пробкой в другой.

–  Ишь ты! «Не задевайте»!
– удивлённо и вместе с тем уважительно сказал он. И, вроде бы извиняясь, добавил: - А чего же она нашего старого Бергена задевает? Бешеным его считает! Это же оскорбление, если хочешь знать. Оскорбление собаки - верного друга человека! Понятно? Да уж ладно. Задирай рубаху!

Веник покорно задрал её, и Саша стал мазать ему живот йодной пробкой.

–  Тебя так после уколов мажут?
– спросил Саша, разглядывая довольно большой коричневый островок, возникший на белой впадине, именуемой животом Веника.

–  Та-ак… - протянул Веник.
– Только вы уж очень густо… И много… И к чему вообще?..

–  Во-первых, не «вы», а «ты»!
– сердито сказал Саша.
– А во-вторых, совсем не густо: маслом кашу не испортишь! Теперь, когда придёшь домой, задери рубашку и покажи своей маме. Понятно? И так каждый день будем делать. А ты, вместо того чтобы в поликлинике в очереди торчать, будешь с нами на плоту плавать.

И тут только я всё понял! Теперь, значит, в нашей корабельной команде будет хоть один рядовой матрос. Молодец Саша, ловко придумал!

Я СТАНОВЛЮСЬ ПОЭТОМ

И снова - уже в который раз!
– меня спугнула Липучка. Как только я с тяжёлым сердцем (мне нужно было заниматься уже по восемь часов в сутки!) уселся за стол, она, даже для виду не постучавшись, влетела в комнату.

Я натренированным броском спихнул тетради и учебники под стол, а Липучка, размахивая газетой, не заговорила, а прямо-таки закричала:

–  Ой, теперь я всё знаю! Теперь я всё знаю, Шура!

–  Всё знаешь? Про меня?..
– Я испуганно стал пятиться к окну.

–  Да, всё знаю! Здесь всё написано!
– Липучка перешла на таинственный полушёпот. Она выставила вперёд номер «Пионерской правды», словно собираясь выстрелить из него мне в самое сердце.
– Здесь всё написано! А ты скрывал! И как тебе не стыдно, Шура! Как тебе не стыдно!

«Что там написано?
– с ужасом подумал я.
– Может быть, поместили заметку про мою двойку? А что ж такого, вполне возможная вещь! Ведь высмеивают там таких вот, вроде меня, безграмотных двоечников. Теперь всё погибло: Саша будет презирать меня. И Липучка тоже. И даже Веник. И дедушка всё узнает. И тётя Кланя. Какой позор! И почему я сразу всё по-честному не рассказал? Отличник! Образованный москвич! Выпрыгнуть, что ли, в окно, и навсегда избавиться от позора?» - Но в окно выпрыгивать было бесполезно: дедушка жил на первом этаже.

А Липучка всё наступала:

–  Зачем же ты скрывал от нас? Зачем?

–  Я всё расскажу вам. Честное слово, всё расскажу, - забормотал я.
– Мне просто было стыдно, очень стыдно…

–  Стыдно?
– Липучка вытаращила зелёные глаза.
– Разве этого можно стыдиться? Этим надо гордиться!

«Уж не укусила ли её настоящая бешеная собака?
– подумал я.
– Или она просто издевается надо мной?»

–  Да, этим надо гордиться!
– торжественно повторила Липучка.
– Я выучила их наизусть!

И она вдруг стала читать стихи:

Как серебро, вода сверкает. Мы поработали - и вот Поплыл, торжественно качаясь, Поплыл наш самодельный плот! Пусть не в просторе океанском - По руслу узкому реки, Но есть и мостик капитанский И есть герои-моряки! Пусть поскорей промчатся годы, Мы закалимся, подрастём - Тогда красавцы пароходы По океанам поведём!

Липучка прочитала стихи с таким вдохновением, что я даже заслушался, прижавшись к подоконнику. Потом она взглянула на меня глазами, которые были полны, как говорится, неописуемого восторга.

–  И этого ты стыдился? Этим нужно гордиться!
– повторила она.
– Поздравляю тебя! Поздравляю тебя, Шура! Ты - настоящий поэт!

–  Я?.. Поэт?..

–  Ой, не притворяйся, пожалуйста! Хватит уж скромничать, хватит! Тут же русским языком написано: «Саша Петров, Москва».

Я схватил газету - и в самом деле, под стихотворением стояла подпись: «Саша Петров». Бывают же такие совпадения!