Пять времен года
Шрифт:
Он встал, слегка потрепал сына по коротко остриженной голове и снова вернулся в ночь, к машине, уже издали видя за стеклом профиль Яары — она выглядела, как призрак, окутанный клубами сигаретного дыма. Он вспомнил увиденные сегодня в кино толпы индийцев, идущих следом за Ганди, и ему вдруг показалось, что Вселенная вокруг него качнулась, переворачиваясь, и из ее складок выпал его младший сын — здоровый и невредимый. «Ты слишком много куришь, — сказал он, садясь за руль. — Кончится тем, что ты отравишься, причем без всякой на то причины. — Она промолчала, только забилась глубже в кресло. — Омри, разумеется, ничего не знает, — сказал Молхо. — После смерти матери они все отдалились друг от друга. — Яара продолжала раздраженно молчать. — Давай съездим на автобусную остановку в центр, — может, он просто застрял там. — Он медленно проехал мимо остановок автобуса в центр Кармеля, но сына там не было, и он повернул к дому, спускаясь на малой скорости. — Может быть, он идет пешком? — предположил Молхо. — Я буду смотреть в свою сторону, а ты смотри в свою, ладно? Если увидишь кудрявого мальчика, похожего на меня, с такой же походкой, скажешь мне».
Когда машина остановилась у дома, она открыла дверцу и хотела уже выйти, измученная этими бесконечными поисками, но Молхо торопливо остановил ее: «Нет, подожди минутку! — первым выскочил из машины, взлетел на ступени и тут же остановился, снова увидев, что в окнах нет света, а его записка все еще
На центральной автобусной станции он настоял, чтобы она пошла с ним, и они прошли по длинному подземному переходу, а потом поднялись на пустынные платформы, освещенные слабым оранжевым светом из окон допоздна открытых кафе и закусочных, миновали ряды запыленных, даже еще теплых и, казалось, дремлющих автобусов; она шла следом, заплетающимся от усталости шагом, ее зеленые глаза отсвечивали теперь отраженным оранжевым светом. Они остановились возле телефонов-автоматов, глядя, как последние автобусы выгружают своих пассажиров с помятыми сном лицами — солдаты с красными от бессонницы глазами, с автоматами на спине, ночные бродяги с рюкзаками. Все они быстро исчезли, словно поглощенные огромными бетонными стенами станции. Они немного постояли, и Молхо время от времени отправлялся к автомату, чтобы в очередной раз позвонить в свою квартиру и снова представить себе, как настойчиво зовет телефон в гулкой пустоте темных комнат.
Они вернулись в машину и поехали назад, но на главном перекрестке он не свернул к дому, а поехал прямо, в сторону главной хайфской больницы Рамбам, перед которой, как обычно, невзирая на поздний час, кипела жизнь — толпились посетители, разгружались машины «скорой помощи», вооруженные охранники досматривали сумки входящих людей. Некоторые входили целыми семьями, неся с собой судки с едой. Над большим входом сверкал одинокий зеленый глаз сигнальной лампы, означавший, что приемный покой работает нормально Из подъехавшей легковой машины вышла молодая беременная женщина на последнем месяце, с веселой гримасой боли на лице, оторвалась от дверцы, точно большой созревший плод, и медленно понесла свой огромный живот в сторону освещенного входа, не дожидаясь мужа, который, припарковав где-то внизу машину, теперь бежал к ней с маленьким чемоданчиком в руках. Молхо на мгновение застыл, ощущая, как давний страх снова поднимается у него из живота и кружит ему голову знакомой сладостной тоской. Он поднял голову к небу и увидел, что даже в этот полуночный час оно уже слегка светлеет, и крупные молчаливые звезды стоят на страже его тишины. «Раз уж мы здесь, может, заглянем в приемный покой? — умоляюще повернулся он к Яаре и увидел изумленный взгляд ее сощурившихся глаз. — Да-да, ты, конечно, права, это, наверно, бессмысленно, но позволь мне хоть одним глазком посмотреть, чтобы успокоиться! Зайдем, а? Зачем тебе снова ждать снаружи?»
Хотя в квартире было по-прежнему темно, но искать было больше негде, и Молхо тоскливо поднялся по ступенькам к двери. И тут он вдруг увидел, что теперь там приклеена новая записка, от соседа. В ней говорилось, что звонила теща, — Габи, оказывается, вернулся в половине одиннадцатого, без ключа, не заметил на дверях никакой записки и поехал ночевать к бабушке, а свой спальный мешок спрятал в кустах за домом, «Ну, что я тебе говорил! — облегченно воскликнул Молхо. — Он не увидел записку! Что ты будешь делать с таким оболтусом?!» Он впустил ее в квартиру, зажег свет, а сам вышел забрать спальный мешок сына — все еще грязный и пыльный, в колючках и саже. Он прижал его к груди и почуял опьяняющий запах недавнего костра. Бесконечное счастье и усталость переполняли его. Он медленно поднялся в дом и увидел, что Яара стоит на балконе и смотрит на вади, словно нарочно отвернувшись. Может быть, обнять ее в знак благодарности? Нет, это может поставить ее в неловкое положение — и он лишь положил руку ей на плечо. «Что ни говори, а в итоге день оказался очень хороший. Жаль только, что мы так испортили тебе вечер — Габи и я». — «Ты ничего не испортил, — сказала она серьезно. — Не чувствуй себя виноватым. Я видела — ты очень боялся за него». — «Да, я действительно боялся, — он захлебывался от волнения, ощущая, как на него накатываются волны усталости, угрожая унести далеко-далеко. — Он заставляет меня чувствовать себя виноватым. Мне тяжело с ним. Он очень страдал, когда мать болела. И он все еще не принял ее смерть». Она слушала его внимательно, то и дело облизывая пересохшие губы с каким-то почти лихорадочным оживлением, как будто вовсе не устала. «Ты иди, иди спать, уже поздно. Тебе тоже пора отдохнуть», — сказал он из последних сил, как будто это уже не он говорил, а кто-то другой в его теле, и пошел по квартире, гася повсюду свет.
Утром он с удовольствием обнаружил, что она все еще спит, повинуясь его полуночному приказу. Он позвонил теще, которая молча выслушала его гневные тирады в адрес Габи, а потом попросила привезти внуку чистую одежду. Долгий сон Яары словно заполнял дом каким-то особым настроением, как то бывало в прежние дни, когда его жена долго спала после тяжелой ночи. Он позавтракал, помыл посуду, забрал газету из почтового ящика и вывесил спальный мешок проветриваться на перилах балкона, потом приготовил себе бутерброды на работу. Дом снова был в его единоличном распоряжении, и он наслаждался своим одиночеством. Под конец он упаковал в нейлоновый пакет чистые вещи для сына, на всякий случай взяв всего по два экземпляра, и, уже совсем приготовившись выйти, вспомнил, как жена просила его не уходить на работу, не попрощавшись с ней, даже если она плохо спала, и легко поскребся в дверь комнаты Яары, а не услышав ответа — приоткрыл. Она не почувствовала, как он вошел. Он сел на кровать и осторожно прикоснулся к ней, с удивлением ощутив мягкую округлость ее груди через теплую ткань фланелевой ночной рубашки. «Ну, сегодня ты, кажется, спала по-настоящему!» — весело сказал он. Она испуганно повернула голову, покраснела и, как будто оправдываясь, сказала, что заснула только под утро, а сейчас хочет немедленно встать. «Нет, нет, спи дальше, — удержал он ее, не расспрашивая о причинах бессонницы, как будто это было вполне естественным. — Я подскочу на несколько часов на работу и в обед вернусь. Если захочешь выйти, ключ от дома на кухонном столе, и газета тоже. Чувствуй себя как дома, бери все, что есть в холодильнике, можешь сварить, если хочешь. Мне кажется, сегодня есть какие-то утренние фильмы по телевизору. Я вернусь в час, самое большее, ты меня подожди».
По пути на работу он заехал в дом престарелых, чтобы отдать сыну вещи. Теща уже ждала его возле бассейна, одна, в большой помятой соломенной шляпе с красными стеклянными вишнями на ней. Ее палка лежала рядом. Она выглядела слабой и утомленной, ее глаза глубоко запали. Она спустилась сюда специально, чтобы он не поднялся наверх и не разбудил Габи своими упреками. «Нет,
сейчас я его ругать не буду, — успокоил ее Молхо. — Я с ним потом посчитаюсь. А сейчас пусть спит, сколько влезет. Знали бы вы, сколько мы его вчера искали!» Он нарочно употребил это неопределенное «мы», не уточняя его впрочем. Ему казалось, что она, с ее проницательностью и умом, уже догадывается, что в последние дни у него завелась новая женщина. Теперь он уже жалел, что не сказал ей об этом раньше. «Нехорошо, что мальчик ходит без часов, — вдруг сказала она. — И без денег». — «Как это „без денег“?» — обиделся Молхо. «Так он говорит», — упрямо повторила она. «Этого не может быть! — воскликнул Молхо. — Я даю ему, сколько он просит, но нельзя же давать без счета, он все теряет».Он спросил, как она себя чувствует. Она покачала головой: «Это лето добралось и до меня. Сегодня по радио обещали, что скоро будет полегче, но разве можно им верить?!» — «Почему нет? — горячо возразил Молхо. — Им же не платят за их обещания!» Он передал ей нейлоновый пакет, заметив, что принес всего по два. Он подождал, пока две молодые уборщицы закончат убирать в вестибюле, и проводил ее к лифту. «Так ты будешь сегодня весь день на работе?» — неожиданно спросила она. «Нет, только до обеда, — ответил он. — Я взял себе полдня отпуска». Она задумалась о чем-то. Вишни позвякивали на ее соломенной шляпе. Она явно чего-то хотела от него, но так и не осмелилась попросить.
На работе были серьезно недовольны его опозданием. Прежнее сочувственное отношение к нему исчезло. Новое поколение секретарш требовало его решений и подписей, потому что он был единственным из старших сотрудников, который еще оставался на работе, — все остальные ушли в отпуск. Он так погрузился в дела, что даже не заметил, что неожиданный ветерок начал трепать бумаги на его столе, а небо за окном приобрело сероватость рассеянной пыли.
Около полудня он оторвался от бумаг и задумался о женщине, которая ждет его сейчас дома. Попозже он отвезет ее на автобус в Иерусалим, но перед тем, как они расстанутся, он обязательно обнимет ее и даже поцелует — сильно, но не так однозначно, чтобы совсем лишить ее необходимости гадать, как истолковать этот поцелуй. Он никак не мог решить, как бы ему запечатлеть свой поцелуй таким образом, чтобы не вызвать ее излишнего сопротивления и в то же время не породить излишних надежд. На всякий случай он снова позвонил теще — узнать, как там Габи, перевернулся ли он уже на другой бок, — и, пораженный, услышал, что тот давно проснулся, переоделся и только что ушел. Он тут же бросил дела, купил по дороге торт и помчался домой. Открыв дверь, он вначале подумал, что ослеп, — гостиная была погружена в глубокую темноту, только отдельные полосы света, пробившиеся сквозь опущенные жалюзи, лежали на креслах и коврах. С волнением, природу которого он и сам не мог бы определить, он увидел у кухонной двери ее чемодан. Яара и Ури тихо беседовали с Габи, который сидел на стуле, вымытый, в чистой одежде, точно несовершеннолетний обвиняемый. «Мы ждали тебя, чтобы попрощаться», — с меланхолической улыбкой сказал Ури, поднимаясь и пожимая руку растерянного хозяина. Молхо покраснел, как будто его ожидал какой-то приговор. «Ты здесь? — удивился он. — Зачем ты приехал? — И его вдруг ошеломила мысль, что это Яара сама вызвала мужа. — Я сожалею… я не знал, что вы тут ждете… — путался он в извинениях, стараясь не смотреть на сидевшую в углу Яару. Она была в том же платье, в котором уехала с ним в ту ночь из Иерусалима, белые носки на ногах снова были подвернуты знакомым аккуратным загибом, волосы заплетены в косу, и ее странные глаза настороженно следили за каждым движением Молхо, как будто она видела его в первый раз. — никак не мог вырваться с работы, — продолжал он. — Я был чуть ли не единственный из начальства». Они слушали его внимательно и как будто удрученно. Неужели он все испортил? Может быть, они ждали, что он переспит с ней за эти два дня? Может, в этом и состояло их тайное намерение, которого он не понял? Молхо лихорадочно размышлял, одновременно стараясь демонстрировать дружелюбие и излучать оптимизм, Повернувшись к сыну, застывшему на стуле, он сказал с улыбкой: «А я-то думал, что ты проспишь как минимум двое суток! Чего это ты так рано поднялся? Вчера ты доставил мне хлопот! Ты ему рассказала, Яара? — повернулся он к женщине, которая не переставала смотреть на него, скрестив руки на животе. — Как я сходил с ума из-за тебя! — И он подошел к мальчику, сильно тряхнул его и положил руки ему на плечи. Но Ури и Яара уже поднялись. — Как, уже?! — воскликнул Молхо с искренним отчаянием. — Давайте хотя бы поедим, попьем!» Но оказалось, что они уже ели и пили и теперь торопятся побыстрее вернуться в Иерусалим.
Но Молхо ни за что не хотел вот так, сразу, расстаться с ними. Он рвался отчитаться перед ними, представить им какой-то итог, пусть даже промежуточный, дать какую-то оценку этим трем дням, так наполненным разнообразными событиями. И он начал торопливо, сбивчиво рассказывать, как они побывали в Иодфате, пытался передать свои впечатления от этого места, упомянул низенького счетовода. «Они тебя там очень ждут, — горячо говорил он стоявшему перед ними высокому костлявому человеку, который слушал его, нетерпеливо поглядывая по сторонам. — Они думает о тебе, они надеются, что на этот раз ты после своего поиска вернешься, наконец, к ним…» Ури криво усмехнулся, раздраженно покачал головой и, не обращая больше внимания на Молхо, повел жену к дверям. Свою черную шляпу с прямыми и жесткими полями он небрежно нес в руке, и Молхо снова с завистью подумал, что никто другой не мог бы так элегантно превратить религиозный головной убор в подобие ковбойского. Они уже были в дверях, и Молхо понимал, что ему придется капитулировать, но решил во что бы то ни стало довезти их до центральной автобусной станции — пусть они подождут минутку, он только выпьет стакан воды с дороги и мигом заведет машину. «Может быть, ты поешь, а мы тебя подождем», — сказала вдруг Яара с такой ноткой интимности, что на миг воскресила его угасшие надежды. «Нет, нет! — торопливо сказал Молхо. — Я только попью. Автобусы в Иерусалим ходят каждый четный час, и мы еще успеем перехватить тот, который отправляется в два». — «Но почему бы нам просто не взять такси», — сказал Ури, и Молхо вдруг почувствовал себя оскорбленным. «Через мой труп!» — зло сказал он, сам не понимая, как он мог ответить так резко.
На автобусной станции Яара отправилась за билетами, и Молхо на мгновение остался с Ури наедине. Их обтекала толпа, плывущая к автобусам. «Ну, так когда мы снова увидимся? — бурно, горячо допытывался он у своего бывшего инструктора, чувствуя, что тот уже слегка смягчился и готов его слушать. — Как ужасно, что к вам нельзя позвонить! Как это люди могут жить без телефона?! Мне обязательно нужно с тобой поговорить!» — «Когда ты собираешься снова быть в Иерусалиме?» холодно спросил Ури. «Скоро, — ответил Молхо, сильно возбуждаясь. — Очень скоро. В одну из ближайших суббот. Может быть, даже в ближайшую. Но как дать вам знать? — Ури стоял, раздумывая. — Позвони мне, прошу тебя, позвони! — умоляюще шепнул Молхо, видя, что Яара уже приближается. — Для меня теперь все зависит от вашего звонка!» Он схватил ее руку, тепло и любовно. Но они уже ничего ему не ответили, торопясь к своему автобусу. Когда он вышел из здания автобусной станции, чтобы сесть в машину, ему в лицо ударил сильный порыв ветра, предвещавший перелом погоды. Он сразу же вспомнил слова тещи. «Почувствовала ли она этот свежий ветер?» — подумал он, ощущая удовлетворение от того, что лишь сегодня утром уговаривал ее поверить обещанию, которое, не прошло и дня, уже начало исполняться.