Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
А вот она любила темноту. Это было все равно что надеть прохладный, уютный плащ. Она знала, что в темноте нет ничего, что могло бы причинить ей вред, даже в самом раннем возрасте. И вполне могла обходиться без сна. Пока вся их семья дрыхла без задних ног, бродила по притихшему дому. Всматриваясь в смутные силуэты, вырисовывающиеся в тени, наслаждаясь знакомыми и в то же время чужими углами комнат и мебели, которые в темноте преображались и создавались заново. Лунный свет казался ей прекрасным. В мыслях он представлялся ей неоном дьявола.
Сухо треснул гром.
Дождь хлынул так, словно кто-то включил душ. Сильный, обильный
Пришло время.
Собака опять залаяла, когда она поставила ногу на первую ступеньку крыльца. Потом ступила на вторую, сопровождаемая уже целым залпом лая. Она насчитала пять каменных ступенек, ведущих до входной двери. На крыльце автоматически зажегся фонарь, осветивший ее. Она огляделась по сторонам.
На улице ни души.
Лай стих – остались лишь тишина и шелест ветра в ветвях деревьев, выстроившихся на противоположной стороне улицы.
Она еще раз оглядела улицу – там по-прежнему было пусто, – постучала в дверь и поставила рюкзак на крыльцо. Рюкзак был полуоткрыт. Наготове, если придется выхватить «Тейзер».
Больше она ничего не слышала и не заметила, чтобы в коридоре зажегся свет. Она бы увидела его в узкое окошко над дверью.
Постучала еще раз. Выждала.
Подступив ближе, повернула голову. Прислонилась ухом к двери. Услышала слабое поскрипывание ступенек на лестнице. Кто-то спускался – не быстро, размеренно. Осторожно по причине ночного времени.
Сердце у нее забилось быстрее, когда она почувствовала, как кто-то приближается к ней по ту сторону двери, теперь уже всего в нескольких футах. Она выпрямилась. Подавила возбуждение. Зная, что через несколько секунд окажется внутри и горячая кровь потечет по ее запястью, когда она вонзит клинок в мягкую плоть.
Он понимал, что опять все в том же проклятом сне.
И в этом странном, сумеречном состоянии между сном и явью сказал себе, что он в полной безопасности. Что это всего лишь сон. Что на самом-то деле он вовсе не стоит на коленях в том треклятом подземном тоннеле в джунглях в двадцати милях от Ханоя. Что пот, от которого его военная форма прилипла к коже, – не настоящий. И что М-16 на самом-то деле не выскальзывает из его мокрых рук. Рук, обагренных кровью его лейтенанта, который наступил на мину и потерял обе ноги после оглушительной, реальной до жестокости вспышки.
Ему все это всего лишь снилось.
Бывший судья проснулся, пыхтя и отдуваясь, как и почти всегда по ночам. Сел в постели, выпрямив спину, и набрал в легкие побольше воздуха. Этой ночью он подавил желание глянуть себе на руки – убедиться, что все это не по-настоящему. Услышал, как заскулил Кларенс – пес поднялся со своей подстилки и осторожно подошел к нему. Мокрый нос пса коснулся щеки Гарри, а затем он ощутил шершавый холодный язык на своем собственном носу.
– Умница, Кларенс, всё в порядке, – произнес Гарри, поглаживая пса.
Через несколько минут дыхание нормализовалось. Только тогда он заметил, что и вправду весь взмок от пота. Его белая майка пропиталась насквозь. Гарри снял ее и зашвырнул в угол. Утром он подберет ее и бросит в корзину с грязным бельем. Самая последняя, теперь тоже уже бывшая миссис Форд отчитала бы его за такое. Она сейчас на Гавайях, наверняка со своим тренером по
теннису…– Это был просто сон, старина, – сказал Гарри, поглаживая Кларенса.
Но когда-то все это происходило в реальности. Много лет назад. И это чувство никогда не покинет его. Сколько бы ему еще ни отмерено, какая-то часть Гарри Форда всегда будет оставаться в том подземном тоннеле.
Кларенс резко повернул голову к двери спальни, глухо зарычал, а затем спрыгнул с кровати и залаял на дверь. Гарри включил лампу на ночном столике, отыскал рядом свои очки и надел их.
– Что такое, Кларенс?
Пес повернулся к Гарри, разок гавкнул, а затем опять устремил настороженный взгляд на дверь.
Откинув одеяло, Гарри почувствовал, как холодный воздух коснулся его ног. Он спустил ноги с кровати и встал.
– Ну, это уж точно не вьетконговцы, черт возьми, – пробормотал он себе под нос.
Сухо треснул гром.
Почти сразу же Гарри услышал, как по крыше застучал дождь. Кларенс даже не вздрогнул, не отрывая взгляда от двери.
Гарри захотелось в туалет. Старость не радость. Он воспользовался тем, что имелся в спальне, прислушиваясь к тому, как Кларенс все рычит и лает у двери. Гарри велел ему угомониться, но теперь был уверен, что пес услышал или почувствовал еще что-то, помимо раскатов грома, и что надо бы это проверить. Он спустил воду в унитазе, вымыл руки и для полного счастья ополоснул лицо прохладной водой. Образы из сна уже стерлись из памяти – по крайней мере, до следующей ночи.
Выйдя из ванной комнаты, Гарри увидел, что Кларенс скребет лапами дверь. Что-то тут было не так. На секунду он подумал про свой старый армейский ствол, надежно упрятанный в запирающемся ящике комода. Ключ лежал в горшочке на комоде, погребенный под слоем мелочи.
Потом покачал головой и открыл дверь спальни. Кларенс извернулся, просунул нос в щель между дверями и протиснулся в нее так быстро, как только мог, а затем сбежал вниз по лестнице.
Гарри уже собрался последовать за ним, когда вдруг что-то услышал и остановился.
Прислушался еще раз.
Вот оно… Слабый стук.
Спускаясь по лестнице, он так и не сумел понять, откуда исходит этот стонущий звук – от старых ступенек или от его собственных коленей. Это не имело значения. Ни то ни другое в ближайшее время чинить не собирались. Спустившись вниз, Гарри уже ожидал увидеть Кларенса, стоящего на страже у входной двери.
Только вот Кларенса там не было.
Оглядевшись, он увидел его, съежившегося в углу коридора – маленькая головка опущена, хвост поджат. Пес дрожал всем телом. Не рычал, не дышал тяжело. Он молчал. Застыв, как показалось Гарри, от страха перед тем, что находилось по ту сторону двери. Кларенс был уличной собакой, и одному богу известно, через что ему пришлось пройти и кто мог обижать его в прошлом, но сейчас Гарри впервые увидел на мордочке своего четвероного друга откровенный страх. Было ясно: Кларенс до смерти боится того, что находится снаружи, поскольку, как бы ни был напуган, не сводил глаз с входной двери.
Гарри двинулся вперед, к двери. У него пересохло во рту. В прихожей было холодно, и золотая цепочка на шее, казалось, усиливала озноб, обвиваясь вокруг тела ледяной петлей.
Сдвинув ригель мощного замка, он взялся за дверную ручку и начал поворачивать ее.
Ей всегда было нелегко заснуть. Даже совсем еще маленькой она часами лежала в постели без сна, уставившись на светильник на потолке и на тени, которые тот отбрасывал в комнату в свете уличных фонарей снаружи.