Пятьдесят на пятьдесят

Бросившись бегом, она промчалась по переулку, а к тому времени, когда добралась до уличных фонарей, у нее в голове уже созрел план.

Глава 26

Эдди

– Не знаю, сколько времени прошло с той ночи, – произнес я. – Когда я думаю об этом, то никак не могу собрать все воедино. В памяти сохранилось не все. Только отдельные фрагменты. Может, это и к лучшему… Психиатр сказал бы мне, что это основной симптом душевной травмы.

Я провел пальцами по надписи на надгробии.

Мэри Элизабет Харпер

Я не смог заставить себя дочитать остальное. Несмотря на то что Харпер и ее партнер по детективной фирме Джо Вашингтон уже почти два года как уволились из ФБР, Бюро устроило ей похороны со всеми почестями. Джо не стал со мной разговаривать. Ее бывшие коллеги оказались более любезны, позволив мне постоять у могилы вместе с остальными скорбящими – вероятно, потому, что я пришел с Гарри. Когда служба закончилась, ко мне подошла одна из агентов – Пейдж Дилейни. Не так давно мы вместе с Харпер работали над одним делом, и Пейдж и Харпер спасли мне жизнь. Она была аналитиком в отделе поведенческого анализа ФБР. И одним из умнейших людей, которых я только встречал. Дилейни уже несколько месяцев находилась в Нью-Йорке, выслеживая Убийцу с Кони-Айленда.

– Джо одумается, – сказала она. – Ему больно, потому что его не было рядом, чтобы спасти ее.

Я благодарно кивнул, хоть и знал, что эта рана не заживет никогда. Джо винил себя и меня за то, что нас не было рядом, когда она нуждалась в нас. Я не винил его. Это я должен был быть рядом. Мне следовало раньше сказать ей, как много она для меня значит. Наверное, если б я пришел к ней домой чуть пораньше, Харпер была бы до сих пор жива. В вечер ее убийства я долго стоял перед зеркалом, пытаясь собраться с духом, чтобы пойти к ней и высказать все, что накопилось у меня на душе. Если б я был более храбрым человеком, ничего из этого не произошло бы.

Пейдж положила руку мне на плечо.

– Я спрашивала в полиции Нью-Йорка, нельзя ли мне взглянуть на материалы дела. Я уже работаю над профилем убийцы Харпер. Если что-нибудь услышу… В смысле… Если они кого-нибудь поймают, ты узнаешь об этом первым.

– Спасибо, я ценю это.

На этом она развернулась и ушла, присоединившись к своим коллегам-агентам. Пейдж было уже за пятьдесят, она одинока и замужем за своей работой. Ее серебристые волосы разметались по плечам черного пиджака, и мне снова показалось, что меня ударили в грудь. Харпер никогда не достигнет такого возраста. Мой брак распался отчасти из-за того, что я оттолкнул свою семью ради их же безопасности. Моя работа часто вынуждает меня общаться с плохими людьми, хотя дело не в этом. Просто почему-то моя жизнь не приносит ничего, кроме боли и потерь, всем, кто меня окружает. Тем, кого я люблю больше всего на свете.

Потеряла свою жизнь не только Харпер – мне казалось, что у меня отняли и какую-то часть моей собственной. Шанс обрести счастье с той, которую я любил.

Смерть Харпер что-то перевернула во мне. Что-то темное, что всегда было со мной. Я подавлял это чувство, боролся с ним с помощью друзей, с помощью Эми, с помощью Харпер. Теперь я больше не мог это контролировать.

Я поднял взгляд над надгробием. В первый день процесса по делу Авеллино солнце почти взошло.

Мои губы коснулись мрамора, и я поднялся на ноги.

– Я найду того, кто это сделал, – произнес я. – Прости меня.

Основание надгробия было все еще усыпано цветами. Дань памяти от друзей. Открытки, почти полностью расклякшие от снега и дождя. Хотя одна выглядела посвежей прочих. Засунутая под целлофан, в который была завернута дюжина роз. Открытка была от Софии. Там говорилось: «Мои соболезнования».

Слезы застилали мне дорогу обратно к машине. Я поехал на Манхэттен, стиснув зубы и вцепившись в руль побелевшими пальцами.

Поставив машину возле своего офиса, я поднялся наверх. Гарри с Кларенсом уже были там. Гарри сидел за моим письменным столом, Кларенс лежал в своей корзинке – он проводил здесь порядочно времени, и я хотел, чтобы по крайней мере пес чувствовал себя комфортно. Теперь Гарри с Кларенсом были неразлучны. Гарри просматривал материалы защиты, которыми мы поделились с обвинением и Кейт Брукс не далее как на прошлой неделе.

– Тебе не кажется, что прошло уже достаточно времени? – спросил он. – Не можешь же ты постоянно продолжать это делать…

– Делать что?

– Каждый день ездить к ней на могилу. Ее похоронили уже почти три месяца назад. Пора начать думать о том, чтобы оставить все это в прошлом. Рана никогда не исцелится, если ты так и будешь бередить ее.

– А я не хочу исцеляться. Я хочу добиться оправдания Софии, а затем выяснить, кто сделал это с Харпер.

Зазвонил мой стационарный телефон. Я снял трубку.

– Эй, Эдди-Финт, я внизу. Выходи на улицу. Нужно кое о чем побалакать.

Голос был хоть и с нью-йоркским выговором, но и с изрядной примесью итальянского акцента, и принадлежал он Джимми Феллини по прозвищу Кепарик. В последнее время больше никто не называл меня Эдди-Финт, хотя некогда это имечко частенько звучало в стенах баров, букмекерских контор и бильярдных. Мы с Джимми вместе выросли, учились боксу в одном спортзале. А стоит лишь подружиться с Джимми-Кепариком, как вам придется прибегнуть к хирургической операции, чтобы удалить его. Он всегда оказывался рядом, когда вы в нем нуждались. У большинства игроков в Нью-Йорке, в любой сфере, был друг в лице Джимми. Глава нью-йоркской преступной семьи – это тот человек, которого хорошо иметь в своем углу ринга.

– Привет, Джимми. Я сейчас спущусь, – сказал я.

– Эдди… – начал было Гарри, но я перебил его:

– Я ненадолго.

Гарри не одобрял эту сторону моей натуры. Перед тем как податься в адвокаты, я жил по ту сторону закона. И иногда мне приходилось опять переступать эту черту.

Спустившись вниз, я вышел на улицу.

Посреди Западной сорок шестой улицы стоял здоровенный лимузин с работающим мотором. Сзади к нему подъехал мусоровоз, и водитель нажал на клаксон. Мусоровоз не смог проехать. Лимузин не двигался с места. Я открыл его заднюю дверцу. Мусорщики вылезли из кабины, а некоторые обошли лимузин и начали орать, чтобы он убирался. Это были крупные мужики. Их было пятеро. У них была работа, которую нужно было выполнять. И им не понравилось, что лимузин их задерживает.

– Шевели задницей, пижон! – орали они.

Джимми выбрался из машины, повернулся к мужчинам и спросил:

– У нас какие-то проблемы?

Все знали Джимми-Кепарика. Если и не в лицо, то по репутации.

Мусорщики тут же примирительно вскинули руки и попятились, рассыпаясь в извинениях.

– Мне очень жаль, сэр, – залебезил водила. – Мы сейчас сдадим назад, не беспокойтесь. Мы не хотели вас оскорбить.

Джимми был что твоя ручная граната. Я сел в лимузине напротив него. На нем были черные брюки, до блеска начищенные итальянские туфли ручной работы, белая рубашка с расстегнутым воротом и, конечно же, знаменитая кепка его деда, от которой и кликуха. Я ни разу не видел его без этой кепки с тех самых пор, как он возглавил криминальную семью Феллини. В наши дни бизнес Джимми был на девяносто девять процентов легальным. Он владел целой кучей недвижимости, у него были солидные доли во всяких законных и прибыльных частных предприятиях и прямая связь с нью-йоркским отделом планирования. Любой застройщик на Манхэттене, желающий получить разрешение, мог убить пару лет, по уши зарывшись в бумажную волокиту, – или же позвонить Джимми, после чего за малую мзду приступить к строительству буквально в течение месяца.

Джимми протянул ко мне руки, и мы обнялись. Отпустив меня, он с размаху хлопнул меня по спине, как это делают суровые мужики, привыкшие выражать свою привязанность такими вот хлопками, тычками кулаком и поцелуями в обе щеки, которые вроде как причиняют боль, но имеют под собой одни лишь добрые намерения. Я и понятия не имел, что поцелуй способен причинить физическую боль, пока не подружился с Джимми.

– Паршиво выглядишь. Ты хоть когда-нибудь ешь? – поинтересовался он.

– В последнее время у меня нет особого аппетита.