Пятерка

«Береги себя», — сказала она ему.

«Непременно», — ответил он.

Такой вот ритуал, прикосновение рук на расстоянии.

Он положил телефон и лег на спину, глядя в творожно-белый потолок и гадая, когда это надо сделать и надо ли.

Перед установкой звука? После концерта?

Надо ли вообще?

Хотел бы он знать, будь он одним из них?

Это решение из тех, за которые ему платят. Его работа. Эти молодые люди в холле — взрослые. Нехорошо было бы от них скрывать… Но опять же: что хорошего будет, если им показать?

Он задал себе другой вопрос: будь он отцом кого-нибудь из них, хотел бы он, чтобы знали его сын или дочь?

Тру полежал еще немного, обдумывая решение со всех сторон, чтобы дать себе выход, если ему этого хочется. Потом встал, взял лэптоп и вышел.

— Мистер Тру! — отреагировал Кочевник, ответив на стук. — Как поживаете?

Воздух сегодня был несколько суров, морозен на этом пути из Сан-Диего, но Тру случалось выживать в куда более суровую и морозную погоду.

— Я хочу вам кое-что показать, — сказал он. — Пока я настрою, не могли бы вы позвать сюда девочек?

— Кого?

— Дам, — поправился Тру.

Когда все собрались и Тру настроил лэптоп, сидя у письменного стола, который никогда не видел, как прикладывают перо к бумаге, он спросил, всем ли видно. На экране была видна печать ФБР на черном фоне.

— Говорит и показывает ФБР? — спросила Берк.

— Да. — Тру навел курсор трекбола на иконку программы работы с изображениями, щелкнул, выбрал «Просмотреть все», и появилось несколько цветных превьюшек. Эти картинки он получил в защищенном вложении из Тусона вчера утром, когда заезжал в офис в Сан-Диего. — Тут будет графика, — предупредил он и поймал себя на том, что смотрит на Ариэль.

— Я думаю, мы это переживем, — ответил Кочевник с намеком на фырканье.

Синяк вокруг глаза уже позеленел, и глаз вроде бы видел. Кочевник все еще кипел по поводу вчерашнего разговора. И если честно, он был глубоко и горестно разочарован мистером Полуправдой.

— О’кей. Первая картинка.

Он щелкнул по иконке, и экран заполнило изображение в высоком качестве.

Они не поняли, на что смотрят. Терри из кресла спросил:

— А что это?

Показанная картинка изображала… вроде как бледную и веснушчатую кожу? А еще… яркая коричневая татуировка? Очертания бокала с буквой X посередине, а внизу — V в обрамлении двух извитых хвостов?

— Это клеймо, — ответил Тру. — Находится вот здесь. — Он показал на себе, прямо над левой лопаткой. — Те, кто в этом разбирается, говорят, что это часть печати Люцифера из книги «Гримориум верум», изданной в восемнадцатом веке.

Он щелкнул второй эскиз, и снова появилось яркое коричневое клеймо на бледной коже, но эта кожа была взрыта длинными рваными шрамами.

— Кто-то его обработал кнутом, — сказал Тру, не дожидаясь вопросов. — Кто-то, кто по-настоящему любит держать кнут. Этот символ считается изображением всевидящего глаза и опять-таки связан с сатанизмом.

— Стоп! — Кочевник, сидевший на другой кровати рядом с Ариэль, теперь встал. — Что это за херня такая?

— Это клейма, шрамы от различных типов кнутов, бритвенные порезы, раны, сделанные рыболовными крючками и битым стеклом, а также иными приспособлениями, которые эксперты пока не определили, — на спине и на груди Коннора Эддисона. Их нашли, когда его из той свалки оттащили в трейлер-медпункт. Фотографии сделаны полицией Тусона.

Тру щелкнул третье изображение — еще несколько скрещенных шрамов крупным планом. Они были оставлены вонзенным металлическим предметом, имеющим форму миниатюрной пятипалой когтистой лапы.

— Ох… Господи, — выдохнула Берк.

— В нижней части спины, справа, — сообщил Тру.

На всех картинках были надписи, на каком месте тела они находятся.

От следующего изображения Ариэль отшатнулась, Кочевник сузил глаза, а Терри выдохнул:

— Ну и ну…

Это было клеймо: перевернутая большая пентаграмма, в центре голова — наполовину козлиная, наполовину человеческая, рога аккуратно обведены языками пламени, на лбу горит 666, и все сделано подробно, с прилежанием и творчески — если можно назвать творческой работу каленым железом и электровыжигателем.

— Эта посередине груди, — сказал Тру. — Здесь видно, что соски у него тоже выжжены.

— Я больше не могу, — сказала Ариэль, закрывая глаза и отворачиваясь.

— О’кей, не обязательно смотреть все, но я хотел, чтобы вы имели представление. — Тру закрыл программу демонстрации изображений и перешел к другому файлу. — Вот тут говорится… Вчера около полуночи Коннор Эддисон захотел говорить с полицией. Вдруг выразил такое желание, так что пришлось выслушать, что он хочет сказать. Готовы?

Кочевник все еще стоял. Он шагнул и встал между Ариэль и экраном, словно желая защитить ее от этих мерзких изображений истерзанной плоти.

— Зачем ты нам все это показываешь?

— Чтобы вы знали, что произошло, — спокойно ответил Тру.

— Да мы же уже знаем, — возразил Терри.

— Нет, не знаете.

Тру дважды щелкнул видеофайл, и началось воспроизведение.

В кадре была одна из маленьких допросных — такая, как в любом реалити-шоу на этой планете. Камера стояла в верхнем углу. По одну сторону стола сидели двое мужчин — один седой в белой рубашке и в галстуке с красным узором, другой в темно-синей рубашке с закатанными рукавами. Седой коп протирал глаза, будто мешки ворочал до полуночи. У того, что в синей рубашке, были коротко стриженные каштановые волосы, крепкая фигура с широкой спиной и плечами борца. Между ними лежали ручки, блокнот и что-то вроде диктофона. По другую сторону стола сидел тощий и бледный юнец, одетый в кричащий оранжевый спортивный костюм, который недавно так понравился Кочевнику. Руки Эддисона были сложены на столе в молитвенной позе. Тщательно расчесанные светлые волосы казались мокрыми, будто он только что, перед тем как очистить душу, решил принять душ.

В нижнем левом углу кадра стоял штамп даты-времени, справа — счетчик кадров. Время было ноль часов девять минут.

— Тогда начнем, — сказал старший коп. Голос рокотал, как радиоприемник, у которого усиление сместили в сторону низких частот. — Ваше имя, пожалуйста.

— Аполлион, — сказал молодой человек.

Он говорил с собранной уверенностью, тихим голосом, отвечавшим его внешности, но не тому рваному ужасу, что был у него под костюмом.

— Прошу прощения? — переспросил второй коп.

Голос прозвучал как у ковбоя: «Аккуратней, парнишка. У меня тут пять фасолин в барабане».

— Аполлион, — повторил негромкий голос, потом произнес по буквам.

Пальцы Радиоприемника забарабанили по столу:

— Домашний адрес?

— У вас же все это есть, — ответил молодой человек, Коннор Эддисон или Аполлион, или как он еще себя назовет.

— Нам хотелось бы услышать от вас.

Молодой человек смотрел прямо в камеру. Левый глаз у него почернел и распух. Подбородок заклеен пластырем, нижняя губа вздулась. Кочевник вдруг ощутил колоссальную гордость за себя, хотя знал, что большую часть этих травм нанес Нацист.