Пятнадцать псов

– Что? – переспросила Нира.

– Деенга, бууу дабра.

Нира на секунду подумала, что бигль имеет в виду французского импрессиониста Дега. Вероятность того, что Бенджи был знаком с историей искусства, наводила ужас, потому что это было бы совсем за гранью разумного. Но его истинная просьба была не менее пугающей.

– Ты хочешь денег? – уточнила она.

– Да, – ответил Бенджи, кивнув для верности.

– Нет, – сказала Нира. – Нет, нет. Мне нечего тебе дать. Иди отсюда.

Не понимая, почему Нира расстроилась, Бенджи поспешил прочь из кухни, опасаясь, что сделал что-то не то. Так оно, собственно, и было. Нира поговорила с Мэжнуном о его «друге», и, когда псы остались наедине, пудель напал на бигля, кусая его, пока тот не заскулил и не обмяк, сдаваясь. Мэжнун, однако, продемонстрировал слабость. Он освободил Бенджи, не причинив ему вреда, не прикусив до крови. Более того, он предупредил бигля, что заговори он еще раз с Нирой, его ждет наказание похуже. Бенджи улизнул, пождав хвост. Некоторое время, из почтительности к более крупному псу, он не показывался, спрятавшись за диван. Но он его не боялся. Сам факт предупреждения со стороны Мэжнуна был для Бенджи достаточным доказательством того, что пудель не опасен. Он даже продолжил учить его английскому! Кроме того, отрезав Бенджи от Ниры, Мэжнун невольно вынудил его выбрать другой (возможно, даже лучший) путь к освоению английского – Мигеля. Мигель был крупнее и опаснее Ниры и, без сомнения, обладал большей властью. И уж конечно, он был экспертом в английском. Почему бы ему не поговорить с Мигелем?

Однако здесь было над чем поразмыслить. Как отреагировал бы Мигель, обратись он к нему? Расстроился бы так же, как Нира? Кроме того, должен ли Бенджи поставить Мэжнуна в известность о своих намерениях? Пудель, может, и не опасен, но он очень внимателен, будет непросто скрыть от него разговоры с Мигелем.

В конце концов, Бенджи решил действовать напрямик. Он подошел к Мигелю вечером, когда тот уже поужинал и читал в спальне в одиночестве. Мэжнун с Нирой были в ее комнате: пес опустил морду на дощатый пол и лежал с закрытыми глазами, поджав лапы под себя. Бенджи вошел в спальню и сел рядом с кроватью, пока Мигель не заметил его. Обратив на себя внимание, бигль начал с невинной просьбы:

– Хочу воды, – сказал он.

– Что? – переспросил мужчина. – Ты только что попросил воды?

– Да, – ответил Бенджи.

Мигель был страшно доволен.

– Ты умеешь говорить? – поинтересовался он.

– Немного.

Это прозвучало как «ииимнога», но все было понятно.

– Фантастика, – сказал Мигель. – Тебя Нира научила? Скажи что-нибудь еще.

Не в силах понять, что это «что-нибудь еще» значило, Бенджи не двигался, выжидающе глядя на мужчину. Мигель был разочарован.

– Она наверняка научила тебя чему-то еще. Ты можешь произнести свое имя?

– Имя Бенджи, – ответил бигль, впервые в жизни назвав свое тайное имя.

Несмотря на сомнения насчет того, стоило ли сообщать что-то настолько личное, как свое тайное имя – а тайным оно было потому, что другие псы не могли произнести его, – голос Бенджи прозвучал чисто, высоко и дрогнул лишь самую малость.

– Вот это другое дело! – воскликнул Мигель. – Она научила тебя еще каким-нибудь трюкам? Перевернись, Бенджи. Перевернись, малыш.

Странно, конечно, когда тебя просят «перевернуться» после того, как ты попросил воды человеческим языком, но все эти команды – «перевернись», «встань на задние лапы», «умри», «попроси», «тише», «голос» – были тем, что удавалось ему лучше всего. Они не требовали от него никаких усилий. Он выдержал еще пару секунд зрительного контакта с Мигелем, а потом перевернулся.

Поскольку Мигель не верил, что пес действительно может говорить, подчинение командам он нашел более впечатляющим и забавным, чем просьбу налить воды. Взяв Бенджи на руки, почесывая ему грудку и за ушами, Мигель принес его в комнату Ниры.

– Как тебе это удалось? – спросил он. – Кучу времени, должно быть, заняло.

– Как мне удалось что?

– Как ты научила собаку произносить свое имя?

– Какое имя?

– Да хватит придуряться, а то ты не знаешь! – воскликнул Мигель. – Бенджи великолепен. Он настоящая собака, в отличие от Джима, который целыми днями валяется без дела. Этот может делать всякие трюки. Есть чем гордиться.

– Ты слышал, как он говорит? – спросила Нира. – Я его не учила. Это, должно быть, Джим.

– Ну да, – съязвил Мигель, – ведь Джим-то, конечно, разговаривает.

Мигель даже оскорбился, решив, что жена смеется над ним. Вот что ей стоит рассказать, как ей удалось научить Бенджи произносить свое имя, когда его спрашивали?

– Ладно, – сказал Мигель. – Я сам чему-нибудь его научу.

Чем он и занялся на неделе. «Научу его чему-нибудь необычному, – подумал мужчина, – чему-нибудь посложнее имени и нескольких слов». Он решил выучить с псом первые страницы «Ярмарки тщеславия», одного из любимых романов Ниры. От стиля Теккерея у выпускников английских филфаков случались приступы. Хотя теккереевские предложения отличались объемностью и сложностью, —

Одним солнечным июньским утром, когда нынешний век был еще неоперившимся юнцом, к чугунным воротам пансиона молодых девиц под руководством мисс Пинкертон, что на Чизикской аллее, со скоростью четырех миль в час подкатил вместительный экипаж, запряженный парой холеных лошадей в блестящей сбруе, с упитанным кучером в парике и треуголке.

– Мигель обнаружил, что все оказалось на удивление просто.

Как только Бенджи понял, что от него ждали повторения (в правильном порядке) определенных звуков, он их повторил. Убежденный, что бигль был немногим больше, чем хороший (пусть и довольно необычный) попугай, Мигель был доволен собой, гордясь своим прежде дремавшим талантом дрессировщика. Иной раз ему и в самом деле казалось странным, что бигль со все возрастающим изяществом говорит о треуголках, откормленных лошадях и чугунных воротах пансиона мисс Пинкертон. Это ощущение он от себя гнал, представляя выражение лица Ниры в тот момент, когда его собака (которой он быстро начал считать Бенджи) начнет воспроизводить первые страницы «Ярмарки тщеславия».

Однако этот момент так и не наступил.

Атмосфера в доме изменилась. После инцидента с деньгами Нира не то чтобы невзлюбила Бенджи, скорее, стала относиться к нему настороженно. Молчание Мэжнуна ее не напрягало, а вот взгляд Бенджи действовал ей на нервы. Дошло до того, что она не могла работать, если бигль находился с ней в одной комнате. Поэтому ему пришлось проводить большую часть времени или в компании Мэжнуна, или в одиночестве ждать прихода Мигеля.

Мигель стал относиться к Мэжнуну пусть и с шутливым, но явным пренебрежением. И периодически давал понять, что скептически воспринимает заявления Ниры об интеллекте ее питомца. В подтверждение этого он обычно просил Бенджи «перевернуться» или «притвориться мертвым», как будто выполнение этих команд демонстрировало превосходство бигля. Нира, разумеется, ни за что не стала бы так унижать Мэжнуна. Она отказалась просить пуделя, к которому питала глубокое уважение, кататься по ковру, чтобы доказать наличие у него интеллекта, который, по ее мнению, у него несомненно имелся.

Мэжнун, терпевший близость Бенджи и Мигеля, понимал последствия презрительного отношения мужчины, но не понимал самого чувства. Во-первых, он и представить себе не мог, что «интеллект» может придавать статусность. Ему казалось, то, что люди называли «интеллектом» (знание общепринятых названий вещей, выполнение задач, требующих определенной умственной ловкости), уступало тому знанию, которое он помнил из своей прошлой собачьей жизни, жизни до внезапного наличия «мыслей». Когда стало очевидным, что Мигель наделил Бенджи более высоким статусом только потому, что тот «перевернулся» и «притворился мертвым», Мэжнун был поражен.