Пятнадцать псов

– Пропавший пес, где ты был? – спросил Бенджи.

– Он помнит! – заревел Принц. – Ты помнишь наш язык!

От радости, которую он был не в силах выразить словами, Принц забегал вокруг бигля кругами, высунув язык. Он как будто гнался за восторгом, который его же и подпитывал. Бенджи, конечно, понимал, что значила эта беготня, но восторгов Принца не разделял. У него за плечами было плохо кончившееся сожительство с Мэжнуном, а до этого – со стаей, которую он убил. Тот факт, что Принц принадлежал к этой почти вымершей компании, Бенджи совсем не радовал.

– Пес, – сказал он, – хватит бегать.

– Я так долго был в изгнании, – воскликнул Принц, – думал, что уже позабыл наш язык.

– Наш язык не важен, – заметил Бенджи. – Знание человеческого языка – вот что имеет значение.

– Человеческого языка? – переспросил Принц. – Да это же просто шум. Ты на нем говоришь?

– Да. Могу научить тебя тому, что знаю сам, если хочешь.

– Ну разве что пару слов, если настаиваешь, – без особого энтузиазма ответил Принц.

Бенджи подошел к озеру, вдыхая его запах. Какой смысл учить дворнягу, подумал он, если пес так цеплялся за свое невежество.

– Где ты был? – спросил бигль.

Принц много где побывал с тех пор, как они виделись последний раз, но ни одно из этих мест не обрело для него того значения, как роща в Хай-парке, из которой он сбежал, – дом его стаи.

– Что случилось с остальными псами? – спросил Принц.

Без особых эмоций Бенджи выдал ему сильно урезанную версию произошедшего. Все остальные мертвы, сообщил он, отравлены неизвестной рукой. Сам он чудом спасся. Вот в такой форме – жесткой, без упоминания здравствующего Мэжнуна – Принц узнал об исчезновении стаи.

О, каково это было за считаные мгновения пережить целую гамму чувств – от радости до отчаяния! Принц сел и застонал. Исторгаемые им звуки были таким безудержным выражением горя, что даже люди вдалеке остановились, прислушиваясь.

– Мы последние из стаи, – промолвил Принц.

– Да, – ответил Бенджи. – Все это очень печально. Но расскажи мне, что же случилось с тобой.

Бенджи не интересовала судьба Принца. Все, что он хотел знать, – это выучил ли Принц что-нибудь полезное. Пес, болтливый по натуре, отвечал биглю как мог. Но опустошенный внезапной потерей почти всех, кто говорил на его языке, мыслями Принц был далеко.

Последовав за Гермесом прочь из рощи, Принц начал, сам того не подозревая, долгий путь на восток. Он не хотел бросать стаю или терять то, что так много для него значило – новый язык. Он думал остаться в парке, избегая остальных псов, пока не пройдет какое-то время и их ярость не утихнет, но его как будто подхватило течением и уносило все дальше и дальше от логова.

Начать хотя бы с того, что той зимой его усыновила семья из Паркдейла. Он был счастлив, но с приходом весны потерялся, когда погнался за белкой в незнакомом ему районе. Он не сильно горевал и семью больше не искал. Какое-то время его подкармливал человек, чье дыхание и слуховые проходы пахли протухшей рыбой. Этот человек жил к востоку от Паркдейла. Еще восточнее, в Тринити-Белвудс, на Принца напала немецкая овчарка, а потом его пожалела и приютила у себя какая-то женщина, которая кормила его, пока не зажили раны. Она пахла ветром с прерий, откуда был родом сам Принц, и он остался бы с ней, если бы через какое-то время она не перестала пускать его в дом.

Оттуда – к югу от Дандаса и Мэннинга – его похитили. То есть заманили в автомобиль, управляли им взрослые, но забит он был детенышами двуногих. Так пес оказался где-то далеко, к северу от озера: у Авеню-роуд, к югу от Эглинтона. Принц был от природы добродушным. Ему все было любопытно, но детеныши не оставляли его в покое. Постоянно какой-нибудь ребенок – с дыханием, пахнущим сахаром и летними ягодами – вис у него на шее. Но даже несмотря на это, он бы остался. Люди были, по большей части, добры. Единственной проблемой был поводок, который они для него выбрали, – удавка, на которую он даже смотреть не мог без содрогания.

Большая часть поводка была сделана из черной кожи. Но вот ошейник состоял из металлических звеньев с двумя ограничительными концами вместо застежки – оказавшись на шее, цепочка либо свободно болталась, либо, когда поводок натягивали, душила пса. Это не только было неприятно само по себе, но и когда на Принца время от времени набрасывались другие собаки, ему приходилось выбирать между удушением (поскольку человек на другом конце поводка пытался его удержать) и защитой. То есть, его либо кусали, либо душили. Это превратило прогулки в ежедневный источник тревоги. Чувствуя, что он тронется умом, если останется, Принц однажды ночью распахнул дверь дома и убежал.

На пересечении Авеню и Сейнт-Клер он снова подался на восток, перебиваясь то тут, то там угощениями от людей, иногда ночуя на задних дворах чужих домов, выискивая еду в глухих переулках и за ресторанами. Двигаясь по городу, он вынюхивал озеро, которое при удачном направлении ветра дразняще пахло водорослями и землей – ароматами, быстро растворяющимися в скоплении запахов города.

Пересекши город из одного конца в другой, Принц затруднился бы с ответом на вопрос, что это был за город. Не в плане размеров, которые пса и не интересовали, а в плане его – города – сущности. Он отличался от Ральстона, где он родился и где жил его первый и до сих пор любимый хозяин. Ральстон был «домом». И Принцу всегда мучительно больно было вспоминать о нем.

Торонто был, прежде всего, местом для людей, их теплых берлог и непредсказуемых настроений. Город пах ими: от приятного мускуса их гениталий и задниц до сладких сложных ароматов, которые за них цеплялись. Люди были проклятием города и его благословением, его смыслом и сутью. Но что Принцу в этом городе нравилось, что сделало его местом действия большинства его стихов, – так это то, как город пах. О чем бы пес ни думал и что бы ни чувствовал, всегда был какой-то отвлекающий запах: человеческий – да, конечно, но сколько всего было еще: от вони гниющих грызунов вокруг Гренадерского пруда до аппетитных ароматов карри-хаусов вдоль Данфорда и Виктории-парк. Только покойник не оценил бы такое разнообразие городских запахов.

Бенджи, утомленный рассказом Принца о его путешествиях, перебил его:

– Да-да, понятно, но где ты спишь и что ты ешь?

– У меня нет какого-то одного места, – ответил Принц. – Я знаю несколько убежищ, где люди кормят меня и позволяют зайти внутрь.

– Эти логова поблизости? – спросил Бенджи. – Я голоден.

– Одно неподалеку. Хочешь пойти со мной?

– Покормят ли люди и меня тоже?

Принц на мгновение задумался. Он никогда никого не приводил ни в одно из известных ему мест, но он никогда и не встречал никого из своих товарищей по стае здесь, у озера. Никого из своих товарищей по стае? А никого больше и не осталось, этот пес был последним, а следовательно, самым важным и значил для Принца больше, чем все люди, вместе взятые.

– Не знаю, почему бы им тебя не покормить, – ответил он.

И он повел Бенджи к дому недалеко от пересечения Родса и Джеррард.

Дом, о котором шла речь, был маленьким и неказистым, казалось, что он вот-вот развалится. Он был белым (или, скорее, когда-то был белым), с выкрашенным в старчески голубой крыльцом. Хотя дело было уже во второй половине дня, Принц сказал:

– Они так рано не просыпаются. Нам придется подождать.

Что они и сделали, разлегшись рядом на крыльце. Пока они ждали, Принц вспомнил больше подробностей о времени, проведенном вне стаи, о своих впечатлениях от города и прервал свое повествование, чтобы прочитать одно из новых своих стихотворений: