Пятое время года
Шрифт:
– А кто у Гали муж?
– Балашов-то? Он на Норманнштрассе работает. В Управлении информации. Идеологической работой они там занимаются. Вышибают из немчуры геббельсовскую дурь. Между нами, Нин, работенка у них не бей лежачего. Непыльная. Но Балашов – мужик работящий, толковый. Хороший мужик. Только подкаблучник и совсем непьющий.
Улица Фридрихштрассе, казалось, не имеет конца. Так же, как не имели конца изумление и огорчение: побежденных немцев и сравнить нельзя было с пешеходами на московских улицах! В холодной, слякотной Москве все серое, черное: сапоги, платки, гимнастерки, телогрейки, а здесь весело цокали каблучками изящные девушки в модных
Дом, где жили Ленечкины сослуживцы, стоял среди мрачных руин, искореженного, обожженного камня, черных воронок от бомб. В одной из воронок, далеко внизу, бродил безумного вида, длинноволосый, седой старик с палкой – должно быть, пытался отыскать память о близких, погибших под развалинами, о прошлой жизни. Поэтому громкий смех, вырывавшийся из открытых на втором этаже окон, показался абсурдным, неуместным, кощунственным.
– Давай-ка, Ниночка, поживей, опаздываем!
С двумя бутылками водки в руках Леня поспешно устремился в парадное. Очевидно, он часто бывал здесь в гостях, потому что на втором этаже уверенно нажал кнопку звонка на ближайшей к лестнице двери.
Открыла некрасивая, худая женщина. Она сердито стряхивала крошки с платья, однако, увидев Леню, сразу же заулыбалась, прикрывая рот рукой:
– Шибко припозднилися, Лексей Иваныч! Мы вас прям заждалися!
– Поздравляем тебя, Валечка! – Вручив хозяйке бутылки, Леня зачем-то крепко расцеловал ее в густо напудренные щеки.
– Милости просим, Лексей Иванович! – Малиновые губы «бантиком» расплылись в улыбке, и на передних зубах обнажились металлические коронки. Хозяйка подхватила Леню под руку и потащила за собой, словно и не заметив, что он не один.
Обстановка большущей комнаты, где за длинным столом собралась шумная, веселая компания – человек десять военных и пестро разодетых женщин, удивительно похожих одна на другую, – потрясла бы любого. Бронзовая, с бесчисленными хрустальными подвесками люстра, инкрустированная мебель, бархатные стулья с позолоченными ножками-лапами, маленький клавесин – все было старинным, бесценным, уникальным. Если бы не безвкусные, дешевые литографии в сусальных рамах, то вполне можно было подумать, что дружеская пирушка происходит в зале какого-нибудь музея.
– Штрафную Орлову! Штрафную!
Маленький полковник в расстегнутом мундире и с красным, потным лицом, перевалившись через стол, налил Лене полный-преполный бокал водки и потянулся с бутылкой к другому бокалу.
– Нет-нет! Спасибо, я не пью водку.
Полковник был искренне удивлен – застыл с бутылкой в руке и вдруг очень добродушно сощурился:
– Тогда, може, винца? Эй, Магда, вина тащи! – выхватил бутылку у вбежавшей в комнату белокурой девушки, наполнил бокал до края и тяжело опустился на стул. – Теперь давай, товарищ Орлов, тост за мою жинку!
Страшно и подумать было, что Леня выпьет такое количество водки, однако он ничуть не сопротивлялся: уже приготовил кусок черного хлеба и наколол вилкой селедку.
– Товарищи, предлагаю поднять тост за здоровье нашей многоуважаемой Валентины Егоровны!
Пожелаем ей крепкого здоровья, большого личного счастья и любви…– Иван Саввич, уж вы расстарайтеся нынче насчет любови! – визгливо выкрикнула похожая на старую куклу женщина с красным бантом в рыжих волосах. Все почему-то покатились со смеху, а Леня игриво погрозил ей пальцем:
– Чего ж ты меня перебиваешь-то, Шурочка? Нехорошо! Ладно. Короче говоря, поздравляю нашу дорогую Валю! Самую красивую девушку в Берлине и верную боевую подругу Ивана Саввича! – Леня чокнулся с хозяйкой, низко склонившись к ней, – наверное, опять поцеловал – и выпил весь бокал залпом, до дна. Занюхал хлебом, закусил селедкой и лишь тогда уселся рядом и обнял за плечо: – А это, вот, моя супруга Нина. Прошу любить и жаловать!
Оживленные, раскрасневшиеся гости чокались, пили, ели, смеялись. Никто и головы не повернул в сторону «супруги» полковника Орлова. Скромненько одетая, она не вызвала у этих немолодых, занятых своими разговорами людей ни малейшего интереса.
Плеча коснулась чья-то рука. За спиной сидящего справа хмурого подполковника по-дружески моргнули добрые глаза под пушистыми бровями.
– Здравствуйте, Ниночка.
– Ой, Лева! Здравствуйте.
– Не грустите.
– Я и не грущу. Все хорошо.
Ничего хорошего не было. Совсем позабыв о жене, Леня опять что-то шептал на ухо хохочущей Валентине Егоровне, а молчаливый сосед справа опрокидывал в рот одну рюмку за другой и беспрерывно курил, гася папиросы о прекрасную фарфоровую тарелку.
Сказочной красоты саксонский сервиз ни у кого из гостей не вызывал ни восторга, ни даже простого удивления. Между тем невозможно было отвести глаза от фарфоровой посуды в стиле рококо с галантными сценами – изящные, исполненные грации дамы в париках и кринолинах, кавалеры в камзолах и с треугольными шляпами, и, кажется, ни один сюжет не повторял другой. Такой сервиз мог бы украсить любой музей и никак не сочетался с винегретом, селедкой, солеными огурцами и особенно с окурками.
Пунцовый Леня все наливал и пил, однако делать ему замечание при всех было неловко, тем более что его сослуживцы пили отнюдь не меньше – проворная немка в белом переднике только успевала подносить бутылки. Сквозь звон стаканов и бокалов, хохот, взвизгивания доносились обрывки фраз: женщины с увлечением рассказывали друг другу, как выгодно они где-то что-то купили, обменяли, а мужчины обсуждали свои служебные дела.
– Вань, хватить вам все об работе да об работе! Плясать давайтя! – Подскочившая хозяйка расправила юбку панбархатного платья безумного цвета электрик и ухватила за рукав жующего студень Леню. – Лексей Иваныч, пошли!
– Королеве бала отказать нельзя!
С пластинки, заведенной в нетерпении приплясывающей Валентиной Егоровной, зазвучало незнакомое танго. Пела девушка по-немецки, хорошо пела. Немецкие слова в ее устах звучали не отрывисто и резко, как у страшных фрицев в кинокартинах о войне, а мелодично, завораживая своим мягким, чуть стертым «р».
– Ниночка, можно вас пригласить? – Лева, как всегда, угадывал желания.
Его узкая рука с длинными пальцами была на удивление прохладной, и вел Лева в ритме страстного танго бережно, вовсе не стремясь подчинить себе партнершу.
– Лева, а где же Лия? Почему она не пришла?
– Официальная версия – сильная мигрень. Но вам, Ниночка, я по секрету скажу… – Высокий майор Левитес наклонился и зашептал: – Моя серьезная и очень умная жена не выносит подобных мероприятий.
– А вы?