Пыль моря
Шрифт:
Сяоли сжалась и со страхом смотрела из-под ладошек на свирепое трясущееся лицо Дарханя. «Пусть позлится. Даже надо вызвать его на побои. Зато потом легче будет договориться. Надо подзадорить, распалить. Ничего, стерплю, не первый раз. Хоть польза может быть», – Сяоли побледнела от волнения и гордо вскинула голову.
– Молчи, боров! Сам наживаешься на своих махинациях! Мой род с лихвой окупает твоё существование, а ты ещё важничаешь! Заелся!
– Ты, ты! Шелудивая собака! Да как ты смеешь? Гадина! – он схватил бамбуковый хлыст и бросился на молодую женщину.
Сяоли завизжала, укутываясь в одеяло. Удары
Наконец хлыст отброшен. Потная физиономия лоснилась, халат распахнут, обнажая тёмное гладкое тело.
Дархань повалился на пуховичок, отбросив хлыст. Из-под одеяла высунулась Сяоли. Глаза покраснели, потёки слёз смыли краску с глаз. Она выглядела смешной и маленькой. Волосы растрёпаны и спутаны. Она осторожно всматривалась в отдувающегося Дарханя.
– Прямо зверь, – тихо произнесла она, опуская ресницы. – Так наброситься на свою птичку. И не жалко? Посмотри, что ты наделал. Как я покажусь теперь людям.
Дархань хмуро глянул в её сторону и отвернулся. Недовольно засопел в усы.
– Иди сюда и пожалей, изверг. Не дуйся, успокойся. Ну иди же.
Дархань нехотя поднялся и пересел на кровать. Лицо отворачивал, но видно было, что он доволен приглашением. «Ишь, боров. Теперь можно и выпросить, что надо. Пока не поздно, нельзя упускать такого случая», – Сяоли робко улыбнулась и осторожно протянула в его сторону руку.
Дархань бросился к ней.
Успокоенные, они тихо валялись, наслаждаясь тишиной и теплом.
За окном бушевала весна, птичий гомон стоял несмолкаемый. В приоткрытое окно веяло едва уловимыми волнующими запахами. Зацветающие абрикосы бросали тени на пол. Приятно баюкал слух отдалённый гул трудолюбивых пчёл.
– Дорогой, что тебе стоит выхлопотать для моего брата пропуск в Гирин или Мукден. Хочет заняться торговлей. Старшие уже замучили его. Да и я так думаю, что пора ему попробовать себя в деле. И женитьба не за горами. К осени свадьба, а дела ещё не начал, – она нежно потёрлась о его пухлую щёку и обвила шею мягкой рукой.
– Давно пора твоему балбесу за дело браться. Меня-то не забудет? Ладно, ладно! Что смогу сделать, то и получит. Напоминай только, а то забыть могу. Небо ещё не отвратило от меня досточтимого дутуна. На прощание он мне не откажет.
– Спасибо, милый. Я была уверена, что твоё доброе сердце откликнется на мою просьбу. Надо помочь братцу.
– Поможем. Чего уж там, – голос Дарханя звучал солидно, с достоинством. Приятная лесть распирала до видимого удовольствия.
Самым большим наслаждением Дарханя были вот такие минуты, когда он мог слушать слова хвалы в свой адрес, особенно после ссор или неприятностей по службе. Снисходительно потрепав Сяоли по щеке, он нехотя стал одеваться. Дела не ждали, спешил доказать правоту своих слов наложнице. А Сяоли вскочила и стала торопливо помогать ему. Звать утром слуг им не хотелось.
Дархань ушёл, нежно поцеловав свою возлюбленную.
– Тьфу! – плюнула женщина, брезгливо вытирая щёку. – Хвала небу, до вечера оставил меня в покое.
Позвала служанок, и те быстро навели туалет и прибрали в комнате. Сяоли спешила. Тревога отражалась на лице. Торопливо влезла в носилки, и четверо рабов затрусили в направлении дома
Дау.Город сиял солнцем и нежной зеленью молодой листвы. Она робко выглядывала на ещё плохо вымытых дождями ветках. Ребятишки стаями носились по просохшим дорогам и полянам, распугивая кур и коз. Мычали медлительные буйволы, таща нагруженные арбы и повозки. Босоногие возчики терпеливо понукали их и снимали шапки, провожая носилки.
– Дедуля, здравствуй! – Сяоли ворвалась в комнату к Вэй-си. Тот сощурил морщинки у глаз. Щёки порозовели от радости, руки нежно и торопливо притянули молодое тело к груди.
– Как хорошо, что ты пришла! Сейчас и Тин-линя позовём. Вот приятные минуты для старика!
Тин-линь прибежал и с радостными глазами уселся рядом.
– Мои дорогие! – воскликнул старик, шамкая губами. – Вы опять подарили мне радостные минуты.
– Что ты, дедушка? Это нам с тобой радостно и хорошо, – Сяоли с нежностью прижалась к морщинистой коричневой руке деда.
– Ну, рассказывай, сестрица, – попросил Тин-линь и с нетерпением уставился в её чуть раскосые глаза.
– Дела неважные. Дархань признался, что донесения на дедушку продолжают поступать.
– Вот людоеды! – воскликнул молодой человек и с участием глянул на тщедушную фигурку деда.
– Не надо бояться, внучек. Мне недолго осталось топтать землю.
– А какой позор падёт на весь наш славный род!
– Я не украл, не убил, а за правду и пострадать легко. Тому примеров в истории много.
– Дедушка, никто даже не узнает, за что ты пострадаешь!
– На небе разберутся, внучек. За меня не беспокойся. Раз они начали выслеживать, то им ничего не стоит и безвинного в ямэнь упрятать, а то и в клетку посадят. Не докажешь ничего тому, кто не хочет вникать в доводы. К тому же маньчжуры всегда были моими врагами.
– Дедушка, перестань так говорить, – Сяоли прижала узкую ладошку к его сухим губам. – Лучше послушайте, что я придумала. Дархань обещал Тин-линю достать пропуск в Гирин или Мукден. Тогда он может в любое время уйти куда-нибудь далеко. Поди сыщи его.
– Это хорошо ты задумала, внучка. Осторожность никогда не вредила. К тому же мне будет очень больно, если из-за меня кому-нибудь из моих близких придётся страдать. Я себе не прощу этого.
– Куда же я отправлюсь и зачем? Как я без дедушки?
– Надо посмотреть свет, внучек. Со временем ты смог бы стать шэньши[1], а сбор налогов всегда было выгодным занятием. Сдашь экзамен на учёную степень. Братья будут очень довольны.
– Не хочу я быть шэньши. И налоги меня не интересуют!
– Успокойся. Это тебя ждёт ещё не скоро, но готовиться уже сейчас надо. Ты уж вырос достаточно. А сидеть без дела нам, китайцам, нельзя. Не для того живём под небом.
– Дедушка правильно говорит, Тин. Пора вести дело. И с братьями отношения наладятся. К тому же не сейчас ехать. Да и пропуск ещё когда готов будет. Думаю, что поторопиться не мешает.
– Не огорчайся, внучек. Посмотреть мир очень приятно. Да ты и сам постоянно рвёшься отсюда. Вижу, не утаишь от старого. Вот и случай хороший подворачивается. А я уж сам как-нибудь здесь доживать буду. Мысль, что ты занят полезным делом и в безопасности, будет согревать мою стылую кровь. Готовься, а я поговорю со старшими. Они тоже не будут возражать. Им помощник очень нужен.