Пыль всех дорог

Ой-ой, все беды от тесноты!

То, что у Таи интимного опыта с гулькин нос и муравьиную ляжку, стало понятно тут же: клюнула майора носом в щеку, хотела все и сразу, торопилась, как четырнадцатилетняя девчонка, насмотревшаяся тайком порнухи в родительском компьютере.

Это отрезвило, и немедленно. Что делать будем, дяденька — без — пяти — минут — сорок — лет?.. Охладить — оттолкнуть? Проще всего, особенно — с менторским видом умного взрослого. Типа, ты, девочка, симпатичная, но я старше лет так на шестнадцать, мудрее, и вообще — противник случайных связей с иномирянками, к тому же, наполовину другого биологического вида…

Поступить так — значит, обидеть, и обидеть жестоко. Указания самому себе будут следующие: поглаживания осиной талии постепенно прекратить, хватку ослабить, поцелуй довести до логического завершения с мягким отрывом от губ, сверху запечатлеть еще один, без глубокого проникновения, — сиречь, пионерский.

Задача выполнена!

— В твоем мире не принято терять время? — Справился, как бы между делом, Валентин, начиная потихоньку отпускать талию Тха-Сае.

Она смотрела смущенно и одновременно — с вызовом, привстав на цыпочки и продолжая обвивать горячими руками шею майора.

— Нигде не принято, я думаю. — Грустно улыбнулась девушка. — Если все получится, как задумано, именно мне его не хватит. Если не получится — тоже не хватит. Разрядится синх, меня выкинет к себе, а там…

Что случится «там», долго рассуждать не надо. С ней расправятся, это очевидно. Сюда бы сунулись — хоть разобраться можно было бы.

Короткий миг — и зрачки ее завораживающих глаз, только что принявшие форму, характерную для семейства кошачьих, опять стали нормальными, а взгляд… умоляющим.

«Охладить — оттолкнуть — обидеть: сможешь, Ковалев?»

— Я не была ни с кем… — еле слышно прошептала девушка, снова слегка краснея, — и любви, мне кажется, нет… но пусть хоть сейчас…

Гори все к… Невостребованные на морском курорте квадратные конвертики из фольги сиротливо остались на дне чемодана. Один точно понадобится, а свои принципы, умный взрослый дяденька, насчет случайных связей с иномирянками, можешь потом завернуть в бумажку вместе с использованным содержимым конвертика, и выкинуть в мусорное ведро.

Ковалев подхватил легкое тонкое тело на руки и унес в спальню.

Сотовый телефон пытался досаждать хозяину звонками раз пять, но был проигнорирован.

* * *

Четверг начался хмуро и дождливо, не в пример вчерашнему дню. Пробуждение состоялось строго по будильнику, и аккурат в той же позе, что в лесочке дефектного кармана времени. И поза, и само пробуждение казались абсолютно естественными, как и мирное сопение Таи под боком у Ковалева.

Как будто так и надо! И за несдержанный вечер и ночь ничуточки не стыдно. Глядя на цепочку ажурных металлических вставок в девичьей спине, Валентин чувствовал только одно — холодную неприязнь к тем, кто произвел имплантацию вот этого компаса для квантовых малиновок. Насильственно изъятые из семей, не укладывающиеся в «правильную» картину развития мира? Кто же решает, интересно?..

— Это больно? — Спросил он ночью, едва касаясь пальцами розоватого теплого металла.

— Нет. Болело, только когда вживляли. Долго, месяцев семь, это же сложно.

Какие бы там высокие цели сохранения стабильности миров не стояли, оправдать их не просто. Кто знает — может, цена чужой боли — благополучие цивилизации, выживание планеты или, леший разберет, что еще, но… Отсюда не видно. А последствия множественных операций — вот они, пожалуйста, хорошо видимы, от седьмого шейного до крайнего копчикового позвонка. И шрамы между ребрами.

Что, по-другому вмешаться в историю никак нельзя? Без боли и убийств чьих-то родителей?

Ковалев не был так уж силен в физике, только с новой должностью ему пришлось поверхностно изучать деятельность лаборатории Таипова, чтобы не чувствовать себя полной бестолочью в умных ученых разговорах. Но одно он представлял четко: история не признает сослагательных наклонений. Кажется, хозяева квантовых малиновок не занимаются исправлениями свершившейся истории, они как будто работают на опережение. Как они определяют, что стабильно, а что нет?!

Тха-Сае сонно завозилась. Пора было ее будить, потому что нужно ехать в лабораторию. Как лучше всего будить девушку? Правильно, нежным поцелуем в шею. Правда, такой способ побудки отдаляет выезд из дому по вполне понятным причинам, но тут уж ничего не поделаешь.

— Я думала, здесь наступило лето! — Недовольно вздохнула Тха-Сае, глядя на затянутый серыми облаками горизонт и застегивая «молнию» своей черной курточки при выходе из подъезда.

— Конечно, лето. Календарное. У нас есть поговорка про то, что лето приходило, а кто-то его пропустил, потому что в этот день был на работе.

Девушка поежилась и села в машину.

После ночных и утренних любовных баталий поведение Таи и Ковалева внешне никак не изменилось — так, по крайней мере, надеялся сам майор. Видимо, так оно и было для всех, кроме Дигена. Мелкий пакостник что-то такое почувствовал. Едва встретив в кабинете Таипова вновь прибывших, он осторожненько поставил на стол бумажный стаканчик с недопитым кофе и приготовился пошалить.

Пока Валентин обменивался рукопожатиями с командой ученых и здоровался с хмурой Скворцовой, Диген начал насвистывать песенки. Слух у него был хороший, свист вполне художественный. Так что на напрягшегося Валентина сперва обрушился хит про рандеву на бульваре Роз, потом его сменил лебедь, качающий звезду на пруду, а завершило концерт что-то нераспознаваемое, но жестко попсовое.

Видя, что последняя мелодия не зацепила Ковалева вообще, мелкий пакостник откашлялся и пропел, чтоб, так сказать, расставить точки над «I»:

— «Каждый хочет любви… и солдат и моряк!»

Само собой, Тая этих песен не знала, так что с легким недоумением смотрела на певца, у которого буквально уши развернулись от удовольствия. Ковалев боролся с искушением взяться за эти пушистые уши и завязать их узлом. Единственно верной тактикой было делать вид, что ничего не происходит. К счастью для теряющего терпение Ковалева, Альберт Иванович услышал певца и напустился на него:

— Какой моряк?! Диген, ты что себе позволяешь! Что за шуточки!

— А я что? — Невинно округлил хитрющие зенки домофей. — Настроение хорошее, свободная страна!

— Я тебе сейчас устрою свободную страну! Не мешай!

— Молчу, молчу. — Домофей снова подтянул к себе кофейный стаканчик и начал с нарочитым бульканьем допивать.

— Итак, — сказал Альберт Иванович, когда все уселись за овальным столом для совещаний, — представляется уникальная возможность продолжить эксперименты с межмировым перемещением, но на другом, принципиально ином, уровне.