Рабы любви

Когда Эми Дюбак де Ривери привели к султану, она поняла, что он вовсе не «ужасный турок», а высокообразованный сладострастник.

Для него Эми казалась неземным существом. Светловолосая красавица с незаурядным умом вызывала у него искреннее восхищение.

Вскоре пророчество старой ведьмы начало сбываться.

Эми стали именовать Накш— Красавицей, и она заняла место главной фаворитки султана.

Когда у нее родился сын Махмуд, Эми стала главной фигурой в наследовании оттоманского трона. Когда умер старый султан, его племянник стал султаном Салимом III. В своем правлении он полагался на советы Эми.

Он питал страсть ко всему французскому, а власть Эми была практически неограниченной.

Но интриги и насилие в Серале скоро заявили о себе.

Султан Салим погиб, сражаясь вместе с Махмудом, сыном Эми, против тех, кто замышлял свергнуть его.

Но после его смерти султаном стал Махмуд, н Эми вновь оказалась у власти.

Много лет она отстаивала его интересы, направляла его политику и в конечном итоге стала одной из самых могущественных женщин за всю истории Оттоманской империи.

Будучи Султан Валидех,она обладала безграничной властью, и часто говорили, что Наполеону Бонапарту не удалось завоевать расположение Султана именно потому, что его ненавидела Эми.

Эми была двоюродной сестрой его бывшей жены, императрицы Жозефины, с которой она дружила, когда они жили на Мартинике.

На протяжении тридцати трех лет прелестная француженка жила в славе и почете.

В 1817 году, когда она была при смерти, в монастырь Св. Антуана в Пера позвали священника. Там он совершил последние таинства над неизвестной женщиной, и, когда она умерла, он отпустил все ее грехи.

Единственный свидетель этой сцены, бородатый мужчина, в слезах бросился на пол возле ее смертного одра.

Это был последователь Пророка, Повелитель Повелителей, султан Махмуд. Он жалобно взывал к Аллаху, скорбя о потере любимой матери.

Подобные истории помогали скоротать долгие часы в гареме, точно так же как гадание на картах или рассматривание хрустального шара приносили надежду на то, что судьба смилостивится и внимание султана переключится с Михри на других женщин.

Но Ямина поймала себя на том, что следит за черным евнухом, прислушивается к шепоту рабов и думает, не замышляет ли кто-то что-нибудь против нее, против Михри и против самого султана!

Страх всегда присутствовал здесь, как шипение змеи в траве, иногда такой неуловимый, что Ямине казалось, будто это плод ее воображения; иногда же — вполне ощутимый и леденящий душу, что было просто невозможно не дрожать.

— Что же мне делать? — вновь и вновь спрашивала Ямина.

По ночам она пыталась молиться, но почему-то Бог, который сопровождал ее всю жизнь, словно потерялся рядом с могуществом Аллаха, которому каждый правоверный мусульманин возносил молитву два раза вдень.

Жизнь шла своим чередом — неторопливая, подчиняющаяся определенному распорядку жизнь гарема, где каждый занимал предписанное ему место. Чтец Корана, главная нянька, надзиратель за банями и даже медники, садовники, плотники, штукатуры, резчики по дереву и телохранители, которые заходили в гарем, но строго соблюдали при этом все здешние правила.

По настоянию Михри Ямине удалось пропустить уроки искусства любви. Вначале она притворилась больной, на следующий день сказала, что ее вызвала к себе Михри — хотя, как предупредила ее черкешенка, этим предлогом можно было воспользоваться только один раз.

На третий день, как раз когда Ямина пыталась придумать, что же сказать гаремлик,ее позвали в комнату Михри.

Ямина сразу увидела, что икбалвыглядит взволнованно и в то же время необычайно красиво.

Ее одежда была более роскошной, чем обычно, а этих бриллиантовых ожерелий и браслетов Ямина еще не видела.

— В чем дело? — спросила она, когда дверь закрылась и они остались одни.

Михри прижала палец к губам. Затем, взяв Ямину за руку, она повела ее к окну. В отличие от других комнат дворца здесь их разговор невозможно было подслушать.

Михри обняла Ямину и прошептала ей на ухо:

— У меня есть план вашего побега, но у нас очень мало времени!

— Что за план? — спросила Ямина, ощутив, что при мысли о побеге ее сердце бешено застучало в груди.

— Вначале вы должны переодеться, — сообщила Михри.

— Но зачем? — удивилась Ямина.

— Предоставьте все это мне, — еле дыша, произнесла черкешенка.

Она отошла от Ямины и громко хлопнула в ладоши.

Когда на ее зов прибежали рабыни, девушка гневно закричала:

— Вот, значит, как вы выполняете мои распоряжения? Вы дали моей сестре это тряпье? Она надевала эти вещи два — нет, три раза! Этим вы оскорбляете меня — икбал,любимицу великого падишаха!

Рабыни оцепенели от ужаса.

— Нет, нет, госпожа! Мы не хотели сделать ничего плохого! Ваша сестра сама выбрала для себя одеяния. Мы здесь ни при чем!

— Еще как при чем! — не унималась Михри. — Мне стыдно, так стыдно, что вы унижаете мою сестру своей неумелостью и никчемностью! Она должна сию же секунду переодеться! Принесите сюда сундук, который стоит в коридоре. В нем новая одежда, которую я заказала для себя, но теперь решила отдать своей сестре.

Смертельно перепуганные гневом своей госпожи, рабыни немедленно побежали исполнять приказ. Вернувшись, они принесли богато украшенный сундук, расписанный в восточном стиле, с золотыми замками и петлями.

Трясущимися пальцами они расстегнули энтариЯмины, которое показалось ей невероятно красивым, когда она впервые надела его. Но теперь из сундука рабыни достали куда более роскошную одежду — пожалуй, эти вещи могли сравниться лишь с теми, что носила сама Михри.

Полдюжины рук облачили Ямину в газовую сорочку, такую тонкую, что ее можно было бы продеть через золотое кольцо. Сорочка была с глубоким, до талии, декольте, оставлявшим грудь открытой.

Просторные шаровары стягивались у щиколоток расшитыми драгоценными камнями завязками, а алое шелковое энтари,также усыпанное самоцветами, застегивалось на жемчужные пуговицы. Рукава доставали чуть ли не до пола, а пояс был украшен жемчугом и аметистами.

В темные волосы Ямины рабыни вплели золотые цепочки с бриллиантами, надели на ее пальцы кольца, а на запястья — браслеты.

— Ну вот, теперь совсем другое дело! — сказала Михри, с сердитым видом наблюдавшая за работой женщин. — Можете идти, — продолжала она, — но только попробуйте позволить моей сестре вновь появиться в таком виде, и я прикажу выпороть вас так, что вы будете молить о пощаде!