Рабы Парижа

Тантен подошел к несчастному отцу.

— Если мадемуазель Сабина не послушается, то вы позовете меня.

— И что же вы сделаете?

— Поговорю с ней пять минут.

— И убедите ее полюбить маркиза?

— Во всяком случае, после этого она согласится выйти за него замуж.

— Что вы ей скажете?

— Что она любит вовсе не барона де Брюле. Ей приглянулся совсем другой молодой человек.

Старик снова двинулся к двери.

Граф встал у него на пути.

— Вы не выйдете отсюда, пока не объясните этот оскорбительный намек.

Папаша Тантен остановился. Он понимал, что сказал лишнее и лихорадочно искал выход из положения.

— Я не имел в виду ничего плохого, господин граф и не хотел оскорбить вас. Прошу извинить меня.

Если бы эти слова произнес благородный человек, то разговор был бы окончен. Но Октавий де Мюсидан услышал их от подлого проходимца.

— Я требую не извинений, а объяснений, — холодно проговорил граф.

— Ну что ж, извольте. Ваша дочь действительно пользуется большой свободой, как только что вы сказали. Пожалуй, даже слишком большой свободой. Она часто проводила несколько часов наедине с молодым человеком. И это был вовсе не господин де Брюле-Фаверлей.

— Ты лжешь, негодяй! — вскричал граф, наступая на Тантена с таким грозным видом, что тот испугался.

Он слишком ловко для своего возраста отпрыгнул назад, затем вынул из лохмотьев пистолет и показал его графу.

— Потише, ваше сиятельство… За оскорбления и побои у нас особая плата. Зачем мне лгать? Я не виноват в том, что вы знаете о собственной дочери меньше, чем мы! Она ходит на улицу Оверн, где называет привратнику дома номер 7 имя художника Андре и поднимается по лестнице в его квартиру. Очень может быть, что там между ними не происходит ничего предосудительного, но я в этом сомневаюсь.

Граф задыхался от волнения и машинально сорвал с себя галстук.

— Чем вы это докажете? — вскричал он.

Тантен спрятал пистолет.

— У меня нет доказательств. Я мог бы за несколько дней раздобыть их переписку, но вы можете убедиться в моей правоте гораздо быстрее и проще. Для этого вам достаточно сходить в гости к художнику Андре и взглянуть на портрет мадемуазель Сабины. Он завешен зеленой тканью. Поразительное сходство с оригиналом! Оно не могло быть достигнуто без многих часов позирования…

Граф почувствовал, что не может больше владеть собой.

Он вынул из кармана ключ и отворил дверь библиотеки.

— Убирайтесь! — хрипло крикнул он.

Папаша Тантен не заставил графа повторять дважды. Он кинулся к двери и не по-стариковски живо сбежал вниз по лестнице.

41

Через вестибюль графского особняка Тантен прошел своей прежней шаркающей походкой.

Он униженно поклонился слугам и бочком протиснулся через едва приоткрытую дверь на улицу.

— Господин де Мюсидан охотно согласится выдать дочь за Генриха, когда удостоверится, что она имеет любовника, — ворчал он себе под нос, направляясь к Елисейским полям. — И какого любовника! Безродного подкидыша… Граф очень вспыльчив. Скульптор тоже не отличается терпением. Слово за слово — и может начаться крупная ссора или даже драка. Кто бы из них ни убил другого, я останусь в выигрыше. Но не будем рассчитывать на везение. Везение хорошо, когда оно как следует подготовлено… Где же Тото-Шупен?

Старик остановился около цирка и огляделся по сторонам.

— Неужели мальчишка забыл, что я назначил ему встречу? Или он перепутал место?

Вокруг цирка располагалось множество разнообразных каруселей. Около одной из них стоял тот самый малый, которого Андре застал за торговлей каштанами, и беседовал с хозяином. Правда, сейчас мальчишка был похож не на торговца, а на бродягу, поскольку был одет в грязное тряпье.

— Тото! — крикнул папаша Тантен.

Парень сделал вид, что не слышит. Уж очень, видно, интересные вещи рассказывал карусельщик.

— Тото-Шупен! — еще раз позвал Тантен. сменив дружеский тон на повелительный.

Парень нехотя подошел.

— Если вы больной, то не орите, а идите к доктору. Чего ради я должен лететь сломя голову каждый раз, когда вы вспомните, как меня зовут?

— Я тороплюсь, — ответил старик. — Пойдем, у меня есть к тебе дело.

Они зашагали по боковой аллее.

— Сколько вы зарабатываете в день, папаша? — спросил Тото. — У меня выходит до десяти франков. А у карусельщика — до сорока за вечер! Вот бы мне такие деньги!

— Да, это, пожалуй, выгоднее, чем шпионить для господина Маскаро… А почему ты такой оборванный? Где твоя одежда?

— Там же, где мои деньги, — проворчал Шупен.

— А что с ними случилось?

— Пришлось отдать за науку.

— И чему же тебя научили, Тото? — поинтересовался старик.

— Тому, что нужно быть осторожным даже со своими. Два мерзавца, которых я раньше принимал за друзей, уговорили меня вчера пойти с ними обедать. Там они меня напоили и заставили играть в карты. Таких шулеров я еще не видел! Как я ни плутовал, все равно оставался в проигрыше. Сначала они выиграли все мои деньги, а потом все, что было на мне. Утром я проснулся в канаве и обнаружил на себе эту рвань. Разбойники! Они сняли с меня одежду, а я сниму с них кожу!

— Зато на этот раз тебе не стыдно стоять рядом со мной, — засмеялся старик. — Так ты, выходит, разорен?

— Ничего. Я еще выкарабкаюсь! Хозяин обещал, что даст мне заработать. Маскаро — хороший человек.

Тантен презрительно ухмыльнулся.

— Дитя! Он добр, пока ты приносишь ему пользу и ничего от него не требуешь.

— Прежде вы гораздо лучше отзывались о хозяине, — сказал удивленный Тото.

— Тогда я плохо его знал. А сейчас вижу, что он оставляет меня умирать с голоду, хотя именно мне обязан своим богатством. Я хочу уйти из агентства Маскаро и работать на себя.

— Работать на себя? Это легче сказать, чем сделать. Я уже попробовал.

— И каковы результаты?

— Все — у меня на лбу, — сказал Шупен, показывая Тантену огромную шишку.

За время этого разговора старик и юноша дошли до строящегося дома господина Ганделю.

Напротив дома стояла скамейка. Тантен направился к ней.

— Давай посидим, — сказал он. — Я очень устал.

Два оборванца уселись рядом.

— У Маскаро всем управляю я, хотя и не хвастаюсь этим, — продолжал старый писарь. — Если бы я решился уйти, то через год катался бы по Елисейским полям в собственной карете.