Рабы

Батраки бая, увидев из прихожей, как оба незнакомца взяли но пиале, были удивлены, что у каждого отдельная пиала.

Не отрывая взгляда от этих двоих гостей, один шепнул другому:

— Может, один из них болен нехорошей хворью, что они не пьют из одной пиалы?

— А ты не видишь, что ль? Не видишь, как необычно они себя ведут! В присутствии четырех владык вытянули ноги так, будто сидят на руках у матери.

Один из этих гостей, приподнявшись, шепнул что-то соседу — тому, у которого чалма опускалась на шею, тот шепнул казию, и казий, обернувшись к этим гостям, улыбаясь, кивнул им в знак согласия.

Тогда гость, отвернув ворот халата, достал из бокового кармана портсигар и коробку спичек. Оба взяли по папиросе и закурили.

Батраки еще более удивились.

— Эргаш-ака, видите? — сказал один из них.

— Вижу, — ответил другой.

— Ого, они курят в присутствии казия!

— А ты не заметил более необычного? — Чего?

— Когда он распахнул халат, ты разве не заметил, как он одет?

— Черный камзол и белая повязка на шее?

— Да.

— Я заметил, — заколебался второй батрак и добавил: — Наверное, они джадиды. О джадидах говорят, что они носят камзолы и курят папиросы.

— Как же могут джадиды сидеть здесь, да еще при казий курить, когда эмир избивает джадидов? — возразил ему первый.

— Так кто ж они такие, если не джадиды?

— Наверное, индусы, принявшие мусульманство. Говорят, что в Бухаре после бегства джадидов неверные стали принимать мусульманство. По тому, как они носят халаты, и по чалме видно, что они недавно в мусульманах. А бороды у них сбриты, как у индусов.

— Нет. У индусов лица смуглы, брови и глаза черны, а у этих лица белы, брови тонки и редки, а глаза серые.

Один из этих гостей, наклонившись к жаровне, чтобы бросить окурок, взглянул на дверь и под дверью увидел внимательные глаза бедняков.

Лицо гостя омрачилось.

Он поднял голову и, притянув к себе человека со спустившейся на шею чалмой, что-то шепнул ему. Тот прервал свой рассказ про одну из лошадей эмира, подозвал хозяина, выражая на лице полное одобрение.

Бай, резко вскочив со своего места, подбежал к нему и подставил свое волосатое ухо к его круглым губам. Затем бай выбежал в прихожую и строго крикнул батракам:

— Что вы здесь делаете? Как только соберутся гости, вы слетаетесь сюда, как вороны на падаль. Вам давно пора спать у себя дома.

Бедняки, толкаясь у двери, пошли во двор. Один из батраков сказал:

— Если бай сравнил нас с воронами, то гостей своих он уподобил падали!

Другой добавил:

— Если гости его — падаль, то сам хозяин — стервятник!

— А может быть, и наоборот: бай — падаль, а его гости — стервятники.

Слуги хотели было остаться в прихожей, но хозяин выпроводил и слуг.

— Идите и вы. Пойдите лучше задайте корму скотине. А если дела нет, ложитесь спать. Завтра надо раньше подняться, возить навоз на поля. Да ворота не забудьте запереть на замок. А чай подавать и так, на всякий случай, пускай здесь останутся Сафар-Гулам и Эргаш.

Все вышли из прихожей, лишь Сафар-Гулам остался сидеть на полу, опершись о стену, а Эргаш устало смотрел в комнату через его плечо. Они сидели в темном углу так, чтобы свет из комнаты не падал на них, стараясь не попасть в глаза.

Когда хозяин вернулся, его снова подозвал гость. Хозяин опять услужливо выслушал высокого гостя и закивал неповоротливой головой:

— Уже готово!

Он снова вышел, прошел через прихожую и открыл дверь в другую комнату, где одиноко горела сорокалинейная лампа. Минуты через две после того, как бай вышел, оба незнакомца, вместе с человеком, конец чалмы которого спустился на плечо, поднялись.

Вслед за хозяином в прихожую вышли оба странных гостя и человек со спущенной чалмой.

Казий тоже выскочил было за ними, протягивая им руку, как для прощания.

— Э, куда же вы уходите?

Оба гостя с усмешкой ответили ему рукопожатием, один из них добавил:

— Сейчас вернемся. Только скажем два слова диванбеги. [107] Казий вернулся и сел на свое место.

Бай, прижав руку к сердцу, указал на комнату с одинокой лампой.

— Пожалуйте вот сюда!

Едва они вошли и закрыли за собой дверь, один из гостей сказал недовольным голосом:

107

Диванбеги — четырнадцатый в восходящем порядке чин в Бухарском эмирате; диванбеги ведал эмирской казной.

— Вот что, господин диванбеги Хаджи Латиф, незачем позволять босякам-крестьянам сидеть возле таких собраний. Среди них легко могут укрываться лазутчики большевиков.

— Полагаю, что это все свои люди, иначе бай не пустил бы их к себе во двор. Во всяком случае, он выгнал их из прихожей, — сказал диванбеги извиняющимся тоном.

— Я в прихожей заметил еще двух подозрительных людей, — сказал незнакомец.

Диванбеги Хаджи Латиф приоткрыл дверь и подозвал стоявшего за дверью хозяина, плотно заперев за ним двери, и пробормотал:

— Я ведь сказал, чтобы из прихожей выгнали посторонних людей, а там еще сидят двое подозрительных.

— Я всех выгнал. Это у нас работники. Они остались, чтобы присмотреть за чаем, исполнять поручения. — И прибавил: — Не только у меня в доме, а и во всей деревне, да, думаю, и во всем тумене подозрительных людей не осталось. Если кто покажется, его сразу хватают. Все четверо наших владык бдительны и неусыпны. Как раз сегодня ночью схватили несколько человек. Они сейчас у меня заперты на конюшне.

— Завтра утром отошлем их в Бухару! — одобрительно кивнул Хаджи Латиф и вернулся в комнату.

Второй незнакомец, до тех пор молчавший, нетерпеливо сказал:

— Ну, хорошо! Поговорим о другом.

— Слушаю-с! — ответил первый, а взглянув на Хаджи Лати-фа, спросил:

— Кто начнет говорить?

— Думаю, что после того, как я передам народу привет его высочества эмира нашего и представлю собравшимся вас, сами все и скажете. У нас говорят: «Дорого слово из уст Лукмана». [108]

108

Лукман — легендарный врачеватель и мудрец.