Рабыня демона «Золотой горы»

Так оно и оказалось: увитые розами стены "Белой Лилии" показались мне миражом в сиреневой дымке вечера. Чем ближе мы подъезжали, тем тревожнее мне становилось. Я начинала волноваться, и необъяснимый страх заставил трепетать мое сердце, ведь эти люди не хотели меня видеть больше тридцати лет!

* * *

Дядя Георгий помог мне выйти из машины, подав руку, как настоящей барышне, и я увидела, что широкая аллея с горящими фонариками заканчивалась прямо возле полукруглых ступеней, поднимающихся к величественным дверям, на которые я и задрала голову, пытаясь разглядеть, где они заканчиваются.

Они внезапно скрипнули и отворились, отчего я чуть в обморок не упала, впечатлившись от нового, таинственного, неизвестного мне места.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте...
– я перевела дыхание, которое спёрло меня внутри, и разглядела в тусклом свете фонарей полную женщину с добрым улыбчивым лицом.

– Лариса? Заходите же! Вас все ждут!

Я несмело шагнула в открытую дверь, и мне вдруг показалось, что меня проглатывает огромное чудовище, с чавканьем облизывая губы. Бред!

– Лариса!

Мне навстречу шла высокая женщина, спустившаяся с красивых изогнутых ступеней, и на её лице застыла маска радушия. Именно маска! Я видела, что глаза её были серьёзными и колючими.

– Это я написала тебе письмо. Я - твоя тётя Элеонора.

Она подошла ко мне и протянула руки для объятий. Мне ничего не оставалось делать, как обняться с ней и вдохнуть запах дорогих, но сладковато-приторных духов. Маму я тоже помнила плохо, но у меня были её фотографии, которые я разглядывала каждый вечер, и сходство тётки с ней было потрясающим. Она отстранилась, всё ещё держа меня за плечи, и взглянула мне в лицо чуть удлинёнными, миндалевидными глазами.

– Наконец-то всё наладится!

Тётке на вид было лет пятьдесят с небольшим, но выглядела она очень хорошо: ухоженная, с дорогим маникюром и аккуратной прической. Ее тёмно-синее платье подчеркивало всё ещё стройную фигуру и изящные руки.

– Лидия Петровна, - обратилась она к полной женщине, открывшей мне дверь.
– Я сама покажу Ларисе её комнату, а потом мы спустимся к ужину.

– Хорошо, Элеонора Витольдовна.

Женщина ушла, а тётка легонько подтолкнула меня к лестнице.

– Пойдем, милая. Господи, как я рада!

Мы поднялись вверх, и я решила не придавать значения первому впечатлению, мало ли, что могло показаться? Сейчас ее лицо выражало лишь добродушие, и не было похоже на маску, что вызвало у меня улыбку облегчения. И придёт же в голову такое!

Сладковатый запах, похожий на тёткин, витал по дому, и я не сразу поняла, что исходит он от букетов лилий, стоявших на каждом углу. Их белоснежные глянцевые головки, словно вылепленные из воска, застыли в немом ожидании, и мне на секунду почудилось, будто они поворачиваются за мной.

Широкий коридор, по которому мы шли, убегал в темноту, и странное ощущение из леса вернулось - ощущение ирреальности и присутствия чего-то необъяснимого. Высокие окна были распахнуты, и тёплый ветер колыхал шторы медленно, лениво, будто взмахивая ими на прощание, а сиреневые сумерки просачивались в них вместе с туманом, неся легкую прохладу.

– Нужно закрыть окна, - как бы невзначай произнесла тётка, идущая впереди, и остановилась перед дверями с золотистыми цветами на их белой поверхности. – Это - комната твоей мамы.

Она распахнула их и зажгла свет, щелкнув выключателем.

– Входи.

Я осторожно, с гулко бьющимся сердцем, вошла в комнату и почувствовала, как в груди образуется колючий комок. Мне захотелось плакать.

Мамина спальня оказалась большой и светлой, с красивой белой мебелью и начищенным паркетом цвета меда. На кровати лежало чудесное покрывало из бежевого бархата, украшенное затейливым рисунком по краям, а воздушная органза на балдахине придерживалась атласными бантами.

– Нравится?
– улыбнулась Элеонора.

– Комната кисейной барышни...
– усмехнулась я, представив свою квартирку с одной комнатой и кухней, в которой могло поместиться не более трёх человек, и только в том случае, если третий заберётся на подоконник.

– Да, когда мама покинула этот дом, ей было всего шестнадцать...
– тетка взяла с маленького кресла куклу в шляпке и бальном платье.
– Я всегда очень скучала по ней.

Она поправила на кукле шляпку и посадила её обратно, в ее глазах была легкая грусть.

– Приводи себя в порядок и спускайся к ужину, столовая налево от холла.

– Хорошо, - я начинала надеяться, что новоиспеченная бабушка тоже раскаялась и, вполне возможно, наши отношения наладятся.

Тётка оставила меня одну, и я прошлась по комнате, касаясь вещей, которые когда-то принадлежали моей матери, чувствуя, как слезы, давно застывшие во мне, готовы выплеснуться наружу. Подойдя к окну, я восхищённо замерла, глядя на озеро, раскинувшееся внизу. Молочный туман сгустился по его краям, а серебристая середина была чистой и неподвижной, похожая на огромное зеркало. Как странно, что моя мама жила в этом месте, а я только сейчас узнаю об этой стороне её жизни.

Обнаружив ванную, я умылась пахучим дорогим мылом и, вернувшись в комнату, вытряхнула из сумки её содержимое. Интересно, что в этом доме надевают к ужину?

Всё, что я привезла с собой - это пара джинс, несколько футболок, тёплая кофта и шорты, не считая лёгких шлепанцев и кроссовок. Мне не приходилось одеваться в вечерние наряды, и шпильки я всегда предпочитала удобной обуви. А может, и зря...

Я вдруг вспомнила своего бывшего мужа, с которым мы развелись полгода назад. Он всегда удрученно сетовал, что я не похожа на гламурных кукол из глянцевых журналов, чем бесил меня неимоверно. Ему хотелось нарядить меня в цветные юбочки, откровенные кофточки и заставить меня ломать ноги на высоченных каблуках. Это, видимо, был идеал женщины в его понимании. В итоге он слинял к молодой кукле, которая подходила под этот идеал на все сто процентов. Обида все еще жила во мне, в особенности на то, что я потратила на него десять лет своей жизни, которые оказались выкинутыми коту под хвост.

Я решила больше не думать о нём, чтобы не портить настроение и, натянув голубые джинсы и белую футболку, вышла из комнаты в поисках столовой. Окна в коридоре уже закрыли, и шторы неподвижно свисали с карнизов, отблескивая шелковыми волнами под мягким светом светильников. Я шла по коврам, заглушающим мои шаги, и ни один звук не проникал сквозь толстые стены, делая коридор похожим на аквариум.

Мне вдруг стало жутко в этом большом незнакомом доме, будто кто-то невидимый прятался за сумеречными углами и наблюдал за мной, затаившись, как хищный зверь. Ускорив шаг, я спустилась с лестницы и, повернув налево, сразу услышала приглушенные голоса.