Рабыня

– Я ценю вашу откровенность, Гаррисон, – с улыбкой сказал Дрессер. – Всегда приятно, когда молодые люди высказывают свое мнение. Но, надеюсь, вы передумаете. Жаль потерять вас на этом этапе. Это отбросит нас назад.

– Сожалею…

– И, Гаррисон, думаю, вы ошибаетесь. По-моему, вы очень подходите для этого дела. Вам сколько лет? – Дрессер откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, как будто надолго.

– Двадцать пять.

– А чем занимаются ваши родители?

– Оба юристы.

– Хорошее образование, хорошая семья. Такой успех, а вы так молоды. А теперь просто послушайте меня. – Дрессер умолк и улыбнулся Гаррисону, как будто они вместе заканчивали обедать и были уже сыты. – Позвольте задать вам еще один вопрос. Вот вы идете по улице, мимо этого здания, центр Манхэттена, в некотором роде, центр мира. Люди приходят, уходят, важные люди, люди с деньгами, люди с властью. Сколько среди них чернокожих? – Дрессер снова умолк. Гаррисон не ответил. – Сколько чернокожих мужчин водят такси, продают хот-доги, перевозят мусор, или мебель, или что там еще? Сколько чернокожих женщин идет с ночной смены или везет коляску с белым ребенком? Сколько? И затем вы входите в это здание, сколько чернокожих мужчин и женщин вы видите здесь? Сколько из них в костюмах? Сколько командует? Сколько убирает мусор? Сколько раскладывает по тарелкам макароны? Теперь умножьте свою маленькую жизнь на сорок один миллион, и нужно ли подтверждать, что расклад ясен? Конечно, дело о компенсации не изменит положения этих мужчин и женщин, но заставит весь остальной мир обратить на это внимание и сделать некоторые подсчеты самостоятельно. И не только белых, но и молодых людей вроде вас, которые достигли успеха в этом мире легче, чем ожидали. Легче, чем ожидали ваши родители. Дело в том, чтобы начать разговор, а не в публичной порке. Просто деньги – самый быстрый способ привлечь внимание. Вы скажете «наследие рабства», и никто глазом не моргнет. Вы скажете «6,2 триллиона долларов», и это уже другая история.

Дрессер пристально посмотрел на Гаррисона. Гаррисон отвел глаза, сглотнул, кадык приподнялся и опал, как пробка в бурном океане. За дверью включили ксерокс, и в кабинете раздался вибрирующий звук – шорох бумаги в пластиковых лотках.

Внезапно Гаррисон сбивчиво заговорил:

– Но ведь Дэна все это не интересует, ничуть. Вы же знаете, он делает это только для маркетинга. Для него это пиар, разнообразие.

Лина видела, что Гаррисон теряет самообладание. Она посмотрела на Дрессера, чьи губы мрачно сжались.

– Мистер Дрессер, – вмешалась Лина, желая лишь спасти эту стремительно ухудшающуюся ситуацию: если Гаррисон ухитрится потерять столь могущественного клиента, как Рон Дрессер, его не просто уволят из «Клифтона» – он никогда больше не найдет в Нью-Йорке работы юриста. – Гаррисон просто хочет сказать, что… Конечно, фирма ценит разнообразие. Но этот случай намного важнее. Дэн только что, перед вашим приездом, рассказывал нам, что такое иск о компенсации. Почему юридические вопросы здесь почти вторичны. Этот случай войдет в историю.

Дрессер улыбнулся.

– Лина, не волнуйтесь. Меня не удивляет, что Дэниел Дж. Олифант Третий не болеет всей душой за компенсацию, полагающуюся за труд наших порабощенных предшественников. Меня не волнует, что думает Дэн. Дэн – бизнесмен. Я – бизнесмен. Мы понимаем друг друга, и понимаем, что это я здесь заказываю музыку. – Дрессер перевел взгляд с Лины на Гаррисона. – Если бы Дэн был заинтересован в этом, лично заинтересован, он бы делал нам одолжение, а это не то, чего я хочу. Я не хочу его одолжений. Я хочу, чтобы он прыгал по моей команде. И он прыгает чертовски высоко. А когда-нибудь вы сами будете разговаривать со всякими мелкими Дэнами, и они будут спрашивать вас, на какую высоту прыгать. Понимаете?

Гаррисон кивнул.

– Так вы все еще хотите, чтобы вас отстранили от дела?

– Нет. – Голос Гаррисона звучал хрипло. – Нет, думаю, нет.

– Хорошо. Рад это слышать. Видите ли, Лине труднее.

Гаррисон посмотрел на нее, казалось, он был доволен, что внимание Дрессера переключилось.

– Она как рыба, выброшенная на сушу, – сказал Дрессер, словно Лина его не слышала.

– Хм… – промычала Лина и засмеялась, желая спросить, что он имел в виду, но Дрессер оперся ладонями о стол и встал. Лина услышала, как помощник позади нее поднялся, хрустнув коленным суставом.

Лина сидела на своем рабочем месте, делая вид, что изучает список известных афроамериканцев в Нью-Йорке, но на самом деле обдумывая слова Дрессера. Ей труднее. Потому что она женщина? Потому что она маленького роста? Потому что ее факультет входит в первую десятку, а не в пятерку?

– Привет.

Она подняла взгляд от списка. Гаррисон стоял в холле возле ее офиса.

– Привет, – неуверенно сказала Лина. Гаррисон быстро ушел со встречи, опустив голову. С тех пор они не разговаривали.

– Я просто хотел объяснить, что это было с Дрессером.

– О, не надо. – Лина махнула рукой, будто разгоняя табачный дым. – Я все поняла. Я просто опасалась, что Дрессер… поймет все неправильно.

– Это меня раздражает. И Дэн… иногда трудно воспринимать его всерьез. Но не нужно было пытаться отстраниться от дела. И говорить так о Дэне. Дрессер, наверное, решил, что я идиот.

– Я уверена, что нет, – с облегчением сказала Лина, услышав в его голосе прежнее дружелюбие. – Просто порази его блеском своей юридической мысли.

– Если бы это было так просто. – Гаррисон широко улыбнулся. – И я хотел спросить об этой художнице. Дрессер, похоже, впечатлен.

– На самом деле я не была уверена, что нужно об этом упоминать. Дэн был против с самого начала. Он думает, что это журавль в небе. И пустая трата денег.

Взгляд Гаррисона переместился на пробковую доску за компьютером Лины, к которой Лина прикрепила распечатанный портрет Лотти, а рядом – фотографию Лу Энн и Джозефины на крыльце в Белл-Крике. Гаррисон вошел в кабинет и наклонился, чтобы рассмотреть портрет.

– Какой напряженный взгляд, – сказал Гаррисон. – Та самая художница?

– Нет, это ее работа, во всяком случае, некоторые так думают.

Они оба молча разглядывали Лотти, а затем Лина сказала:

– Слушай, а не хочешь пойти на выставку? Вернисаж сегодня вечером в галерее в центре города. – Слова сорвались с языка, прежде чем она успела подумать, с какой стати Гаррисон должен принять ее приглашение. Они ведь просто приятели, верно? Щеки Лины неожиданно загорелись, пока она ждала его ответа.

– Извини, Лина. У меня уже есть другие планы, – медленно произнес Гаррисон, все еще глядя на Лотти. – В другой раз, я обещаю.

Лина опоздала на выставку «Искусство и искусственность»: Портер Скейлз уже заканчивал свою лекцию. Галерея была переполнена, пройти было почти невозможно, и Лина с трудом протолкалась в свободный уголок и встала на цыпочки, чтобы увидеть Портера, стоявшего на небольшом возвышении в задней части галереи. Несмотря на многолюдность, толпа была тихой и внимательной. Портер говорил без микрофона, но его голос заполнял все пространство.