Рабыня

– …Итак, при чем же здесь Джозефина Белл? – говорил он. – Основываясь на анализе тем, мазков и материалов, я не сомневаюсь, что в каталоге Белл представлены работы двух разных художников. По моему мнению – подчеркиваю, это мнение основано на моем опыте историка искусства, академика и критика – вероятнее всего, Джозефина Белл, домашняя прислуга, создала портреты рабов, пейзажи Белл-Крика, «Детей № 2» и другие самые совершенные, самые известные работы. Я пришел к этому трудному выводу – да, позвольте быть откровенным, это было трудно для меня, для человека, который изучал и любил Лу Энн Белл много лет. Но в работах Белл наблюдается такое несоответствие формальным требованиям к изображению плантации того периода времени, что, я полагаю, только художник, так сказать, вне границ этого мира мог дать нам такой реализм и такую чуткость, которые делают работы Белл шедеврами. Джозефина Белл была художественным аутсайдером во всех смыслах этого слова. И только Джозефина Белл была рядом с Лу Энн Белл целыми днями, каждый день, в течение соответствующего периода времени. Только Джозефина Белл имела возможности и причины для создания этих картин.

По толпе прошла рябь: головы поворачивались друг к другу, кивали, слышался шепот.

– Однако, – продолжал Портер, – прежде чем мы сможем официально приписать авторство Джозефине Белл, нам нужны веские доказательства. Я призываю всех, кому небезразличны эти споры, кто хочет установить историческую справедливость, поддержать дальнейшие исследования и анализ. Я призываю Белл-Центр и Фонд Стэнмора открыть свои архивы и позволить независимым историкам искусства ознакомиться с имеющимися материалами. – Он сделал паузу и улыбнулся. – И я призываю всех насладиться выставкой.

Портер ушел, и сразу же послышалась громкая и удивленная болтовня толпы. Элегантно одетый мужчина рядом с Линой покачал головой.

– Господи, – сказал он женщине с длинными светлыми волосами и обнаженными плечами, стоящей рядом с ним. – Так чего же стоит моя Белл?

Лина медленно прошла в главную галерею, где висели портреты. Там царил хаос – всюду фотографы и журналисты, смущенные критики, ошеломленные и обеспокоенные владельцы работ Белл, – идти приходилось медленно. Подойдя к двери, Лина вышла на улицу подышать воздухом.

Мари в одиночестве стояла на тротуаре, курила сигарету и поправляла причудливые бретельки длинного и узкого бордового платья.

– Мари, – сказала Лина. – Поздравляю с выставкой. Там яблоку негде упасть.

– Ах, спасибо. – Мари подняла брови и выдохнула колечки дыма. – Но ты слышала? Этот тип из «Кристи» отказался прийти. А Фонд Стэнмора говорит, что они хотят подать в суд на меня! На меня!

– Но почему? – спросила Лина.

– Говорят, за клевету. Просто невероятно. – Мари протянула это слово, подчеркивая каждый слог своим французским гортанным выговором. – Невероятно. Они говорят, что теория о Джозефине – это политкорректность, пересмотр истории, на самом деле никаких оснований, ля-ля-ля. Но Портер уверен, а он знает манеру Белл как свои пять пальцев. И наконец, на-ко-нец, с холстами начинают работать эксперты. Рентген и поиск отпечатков пальцев с помощью этих их странных камер. Образцы почерка. Чтобы доказать авторство Джозефины, нужно время, вот и все, но меня это убивает. – Она сделала последнюю затяжку и раздавила окурок каблуком-шпилькой.

– А как поживает мистер Южная Вирджиния? – спросила Лина.

– Хорошо, но сейчас мы, конечно, не можем ничего продать. Кто знает, что будет с ценами? Если ничего толком не выйдет, рынок Белл обвалится, слишком много неопределенности. А если мы докажем Джозефину, картины разлетятся как горячие пирожки.

Мари умолкла и стала подкрашивать губы, сосредоточенно глядя в крошечную серебряную пудреницу, и тут Лину пронзил внезапный импульс, возможно, саморазрушительный и почти наверняка неразумный, но она поддалась ему.

– Мари, – быстро спросила она, – у вас с папой что-нибудь было? В смысле, роман?

– Ах, дорогая моя. – Мари коснулась пальцем уголка губ, резко защелкнула пудреницу и вздохнула. – Да. Да, было. Много-много лет назад. Ты была совсем крошкой.

С упавшим сердцем Лина вспомнила фотографию родителей: Грейс пристально смотрит в глаза Оскара, их руки сплетены.

– А мама знала? – чуть слышно спросила она.

– Ах. – Мари покачала головой и посмотрела на тротуар, усыпанный раздавленными окурками и пластиковыми стаканчиками в красных винных пятнах. Она подняла свои зеленые глаза, густо подведенные черным, и посмотрела прямо на Лину.

– Не думаю. Но могу ошибаться. Это все было очень… недолго. Я, конечно, знала твою мать. Мы дружили. Это был… не лучший момент в моей жизни. – Казалось, от этого сожаления Мари на глазах Лины потеряла лоск: лицо побледнело, косметический блеск поблек, и Лина была уже не рада, что спросила. Мгновение они молча и неподвижно стояли на тротуаре возле галереи. Лина смотрела, как медленно проезжает желтое такси в поисках клиента. То, что обман Оскара подтвердился, вызвало у нее холод в конечностях и дрожь в животе, но Лина не злилась на Мари; Мари сказала ей правду.

Лина потянулась и сжала плечо Мари.

– Ничего, – сказала Лина. – Давайте вернемся.

– Oui, моя американочка, – сказала Мари с облегчением, ярким, как ее покрытые лаком ногти, и они вместе снова вошли в галерею. Прямо у двери к Мари застенчиво подошел высокий мужчина.

– Мисс Калхоун? – сказал он и протянул руку.

В этот момент внимание Лины привлекла задняя часть галереи. Она увидела угловатое плечо, худую фигуру, мелькнуло знакомое лицо. Неужели Гаррисон? Лина вытянула шею, но фигура растаяла.

– И позвольте представить вам Лину Спэрроу, нью-йоркского адвоката. – Лина снова повернулась к Мари, которая коротко и деловито представляла кому-то кого-то еще. Лина взяла протянутую руку мужчины и посмотрела вверх: у него были темные, коротко стриженные волосы, большие янтарно-карие глаза, кожа цвета меда в банке. Вдоль верхних краев его ушей, где морскими ракушками изгибались хрящи, выступали два шипованных ряда пирсинга.

Мужчина наклонил голову.

– Очень приятно. – Лина решила, что он ее возраста, возможно, немного старше. Он был одет в черную футболку, зеленые брюки карго и смокинг, который плотно облегал его широкие мускулистые плечи.

– Лина, это Джаспер Баттл. У него есть несколько работ Белл, как он считает, но он не заинтересован в продаже. Я сказала ему, что занимаюсь покупкой произведений искусства, а не независимой экспертизой, но он был очень настойчив. – Мари сверкнула на него победной улыбкой, которая несколько сгладила раздражение в ее голосе.

– Извините, что беспокою вас. У меня просто нет денег на экспертизу. – Джаспер улыбнулся в ответ искренне и немного застенчиво.

Мари отвела взгляд, засмеялась и помахала толстому мужчине в совиных очках, стоявшему в нескольких шагах от них.

– Прошу прощения, – сказала она, бросила на Лину быстрый извиняющийся взгляд и нырнула в глубь галереи.

– И она единственная отвечала на мои электронные письма, – сказал Джаспер, по-видимому, скорее себе, чем Лине, и провел ладонью по бритой голове. Лина заметила тонкие татуировки, которые окружали его запястья, как браслеты или цепочки.

– А почему вы думаете, что у вас Белл? – спросила Лина, неуверенная, действительно ли она хочет услышать ответ. Все в этом Джаспере Баттле – от пирсинга до явного нежелания Мари говорить с ним – давало Лине причины поскорее окончить разговор.