Рабыня

Джаспер остановился перед ней и кивнул на стеклянную вращающуюся дверь.

– Давай посидим снаружи.

Они отошли от стола, он снял с рубашки пластиковый бейдж с именем и помахал рукой темноволосой женщине, расставлявшей книги на полках.

Лина наблюдала за этими манипуляциями.

– Постой, ты что, здесь работаешь? – спросила она.

– Да. Библиотекарем справочного зала на полставки. Я учился в аспирантуре по истории музыки, но сейчас сделал перерыв. Не уверен, что хочу ее заканчивать. Семь лет – это много.

– А тебя примут обратно после перерыва?

– Возможно. Не уверен.

– Я бы от этого сошла с ума. От такого неведения. – Теперь они быстро шли против потока уличного движения. Было время обеденного перерыва, и Лина пробиралась сквозь толпу, не глядя на Джаспера.

– Какого неведения? – спросил он.

– Куда я двигаюсь, что буду делать. В общем, неопределенности.

– Все в порядке, – сказал он. – С чего ты взяла, что я никуда не двигаюсь? – Внезапно Джаспер остановился. – Ты считаешь меня каким-то неудачником, так? – спросил он. Лина тоже остановилась на полшага впереди и повернулась к нему.

– Нет, конечно же, нет. – Лина была потрясена обороняющимся выражением его лица и обидой в голосе. Она почувствовала, что загнана в тесный уголок, причем она сама загнала себя туда. Она шагнула к Джасперу наперерез мужчине в синем костюме; тот резко свернул, выругался и продолжил свой путь.

– Джаспер, ничего подобного, – сказала Лина. – Я считаю тебя… храбрым. – Она вспомнила, как на сцене каждый аккорд его бас-гитары отзывался в ней глубоким, тонким трепетом.

Поток людей вокруг них не убывал. Лицо Джаспера смягчилось.

– Пойдем в парк, – сказал он. Он снова зашагал вперед, и Лина пристроилась рядом.

Они перешли улицу и направились к парку Вашингтон-сквер, где по дорожкам сновали скейтбордисты и подростки. Мимо, прихрамывая, прошел человек с дредами, который ел рожок клубничного мороженого. Шахматные столы были заняты. Лина и Джаспер сели на длинную дощатую зеленую скамейку.

– Мне нужно еще раз поговорить с тобой о деле по компенсации, – сказала Лина и сделала глубокий вдох, словно ныряя в бассейн. – Я совершила глупость. Я сказала партнеру и клиенту по этому делу, что нашла потомка Джозефины Белл и что он согласился быть нашим главным истцом. И что этот потомок – ты.

Последовавшее за этим молчание показалось особенно гробовым в таком многолюдном и шумном месте. Лина услышала, как под ней скрипит скамейка, и заерзала на месте, ожидая ответа Джаспера.

– Это как-то глупо, – наконец сказал Джаспер, хотя и не выглядел встревоженным. Его левая бровь приподнялась и изогнулась плавной дугой.

– Ой, а как ты это делаешь? – спросила Лина. – Одной бровью?

Его бровь снова приподнялась.

– Выглядит странно, я знаю. Это получается, когда мне… любопытно. Мне любопытно, что ты теперь собираешься делать. У тебя еще куча работы. – Джаспер говорил деловито, но не грубо.

– Знаю, – тихо ответила Лина. Ее вдруг охватил тот же вихрь, что вчера вечером с Джаспером, в баре и за его пределами, когда события шли, не подчиняясь ее контролю. Правой ногой она начала быстро постукивать по асфальту. Джаспер спокойно разглядывал ее.

– Можно спросить тебя, Лина? Почему ты этим занимаешься? Я имею в виду твою работу. Разве она не сводит тебя с ума?

– Работа? Ну… – Лина встретилась с ним взглядом и тут же отвела глаза, туда, где у их ног сновали голуби, заталкивая хлебные крошки в свои огромные маслянистые зобы. Старая история – замечание Оскара: «оставишь без штанов любого судью» – вдруг показалась ей нелепой. Почему Лина выбрала эту работу?

– Мне ведь нравилось учиться на юридическом, – начала она. – Правильное и неправильное, решимость, справедливость. Главенство закона. И прочее. Я рассматривала ходатайство о предоставлении убежища в иммиграционной юридической фирме, где работала уже третий год. Моим клиентом была женщина из Судана. Ее звали Анж – последний мой клиент, чье имя не заканчивалось на «Корпорейшн» или «Лтд». Она была молода и напугана, ее история была ужасной во всех отношениях, ей некуда было идти, и каким-то образом она нашла дорогу сюда, в Нью-Йорк. Она смотрела на меня так, словно у меня были ответы на все вопросы. Но я только удивлялась, удивлялась тому, что она жива и находится здесь, после всего, что она видела и пережила. Поэтому я и занимаюсь этой работой, во всяком случае, мне так кажется.

– И ты выиграла дело? Неужели она получила убежище? – Бровь Джаспера снова взлетела вверх, образовав аккуратную дугу.

– Да. Сейчас она живет во Флэтбуше. – Лина вспомнила вечер, когда она пришла к Анж на ужин через несколько недель после решения о предоставлении убежища, и Анж приготовила острое тушеное мясо с корицей и показала ей выцветшую, потрескавшуюся фотографию своей матери – красивой улыбающейся женщины, с головой, замотанной оранжевым шарфом.

Лина подняла голову. Джаспер смотрел на нее своими медовыми глазами.

– Я уже думал об этом, – сказал он. – И говорил с мамой. Я буду твоим истцом, Лина. Если хочешь. И, конечно, если я в самом деле родственник Джозефины Белл.

Лина растерялась. Она не привыкла просить о помощи и не знала, как реагировать, когда ее предлагают.

– Спасибо, – только и смогла произнести Лина.

– На здоровье, – с притворно-серьезной улыбкой сказал Джаспер и встал. – Ладно, мне пора возвращаться.

Лина тоже встала, подошла поближе и обняла его. Он сделал забавное па, как бы отпрянув, но потом нежно поцеловал ее в щеку.

– Удачи тебе, Лина, – прошептал он ей на ухо.

Она дома в разгар рабочего дня! Лина сама себе не верила. В доме царила тишина, Оскара не было, а при дневном свете все казалось необычно ярким, словно в будние дни солнце светило сильнее.

Лина бегом поднялась по лестнице. Документ Норы, лежавший в белом конверте в ее сумочке на полу в спальне, так и остался непрочитанным. Поэтому Лина и вернулась домой в пятницу днем. Завтра в шесть утра она должна была встретиться с Гаррисоном в его кабинете, чтобы начать составлять бриф.

Но сначала – хлопчатобумажные перчатки. Хлопчатобумажные перчатки? Лина порылась в коробках с зимними вещами, в ящике с бельем, в ящике с носками. Перчаток не было, но она нашла чистую пару тонких хлопчатобумажных носков и надела их на руки. Норе бы понравилось, в этом Лина не сомневалась.

Рукам в носках было неудобно, но Лина кое-как открыла конверт и вынула страницы. Их было не меньше двадцати – толстая пачка мятой бумаги, исписанная аккуратным ровным почерком. Листки пахли сухо и сладковато, почти как жженый сахар. Лина села на кровать, скрестила ноги и начала читать.