Радость моя, громкоголосая

— Она сама не знает. Зато мы вечером парней и Саньку из садика заберём. Еда-то у нас какая-нибудь есть, ты не знаешь? — Я задумчиво почесал в затылке. — Надо бы в супермаркет смотаться, закупиться, что ли.

Пол поёжился: — этот… борщ у нас съел. Залез в холодильник и нашёл кастрюлю с борщом. Там немного оставалось, я думал, ты с работы приедешь и тебе будет ужин, а он сказал, что очень ко мне торопился, поэтому нигде решил не останавливаться на обед. — Парень у меня совсем нос повесил, поэтому я опять его приобнял:

— да ладно тебе, Пол, жадничать-то! Подумаешь, тарелку борща мужик слопал!

Он хитро заулыбался: — ты, папа Олег, в волка превратись и съешь сырое мясо. В холодильнике здоровый кусок лежит.

Я засмеялся: — пожалуй, это будет перебор! Что Владимир Изяславович скажет, когда волка перед собой увидит?!

— Может, побыстрее сбежит? — усмехнулся Пол и открыл дверь.

***

В кухонное окно Владимир рассматривал идущего по дорожке от гаража к дому мужчину. Ну и громилу Алка себе нашла! Белобрысый, коротко остриженный — “под ёжика”, с крупными грубоватыми чертами лица, твёрдо сжатым ртом. Несмотря на внушительный рост — под два метра точно, и немалые габариты, мужик двигался легко и стремительно. Тонкая кожаная куртка натянута на широкой груди, а вот чёрные брюки напомнили какую-то форму. Гость поёжился. Его первоначальный план держаться с новым Алкиным мужем высокомерно и снисходительно трещал по швам. Вообще, кто он такой? Какой-нибудь работяга, не умеющий двух слов связать. Так и объясняются, наверно, с супругой на русском матерном. Не интеллигент, это точно. Лицо обветренное, с него ещё не сошёл летний загар. Да и вообще громила не похож на офисного работника, вон как перекатываются мышцы под натянувшейся курткой.

Парень с кем-то заговорил, из окна не видно, но Владимир догадался, что это Аполлон вышел на крыльцо встречать отчима. Лицо мужчины преобразилось, мягкая улыбка тронула губы, он что-то ласково говорил мальчишке, наклонившись к нему. Какая-то странная грация прослеживалась в его движениях, стремительная, но плавная. — Всё равно, — подумал гость, — я художник, интеллигент, натура тонкая и ранимая, что мне какой-то мордоворот! Не будет же он меня бить в своём собственном доме! — Он окинул взглядом сияющую никелем и цветной эмалью просторную кухню, глянул через открытую дверь в прихожую, а через неё — в комнату. Там большой телевизор, угловой громадный диван, оббитый какой-то плотной тканью, светлой, в меленький голубенький цветочек. Несколько кресел, журнальный столик, заваленный детскими книжками. На полу ковёр от стены до стены, на взгляд гостя — несколько темноватый, густо-зелёного, с бежевым рисунком, цвета. В душе шевельнулось чувство, похожее на зависть. Уютный домик, ничего не скажешь. Кругом Алкины рукоделья: вышитые салфеточки, яркие лоскутные рукавицы-прихватки, какое-то вязаное чучело на заварочном чайнике, жёлтые и красные кленовые листья, перевязанные ленточкой, в вазочке на кухонном столе. Он иронически усмехнулся. Всё же комната казалась пустоватой, да и в прихожую можно бы было поставить большой зеркальный шкаф, например. На пол постелить что-нибудь поприличнее облезлой старой дорожки. Двери в другие комнаты были закрыты, так что рассмотреть их не было возможности. Всё же этот парень, кажется, неплохо зарабатывал. Хотя… — гость ухмыльнулся, — наверняка они в долгах по самую шею. Ну, да его это не касается. У него есть план, это главное.

Хлопнула входная дверь, и Владимир, не торопясь, двинулся в прихожую. Хозяин стоял вольно, чуть расставив длинные сильные ноги и спокойно расстёгивал куртку. Вблизи он оказался ещё крупнее, массивнее. Яркие зелёные глаза смотрели насмешливо, иронично. Он протянул руку и сказал: — меня зовут Олег Одинцов. А вы Владимир Изяславович, кажется?

Гость, оробев и злясь на себя за это, осторожно пожал широкую, как лопата, жёсткую ладонь: — эти церемонии ни к чему, я думаю. Просто Владимир, можно и Володя. — Он гадко усмехнулся, — всё же мы, в некотором роде, родственники. Алка-то и со мной спала.

Гость почувствовал, как напрягся мужчина. Зелёные глаза нехорошо блеснули, сузились, и он бы поклялся, что в них мелькнуло что-то дикое, свирепое, сродни ярости оскалившегося хищника. Он невольно отступил, отвёл глаза и махнул рукой: — да чего там, дело прошлое! Надеюсь, она на меня уже не сердится.

Громила расслабился, обмяк, обжёг собеседника презрительным взглядом, но вслух сказал: — не могу сказать, что я вам рад, да и Алла будет не в восторге, так что, надеюсь, вы в Междуреченске не задержитесь.

Тот помялся, неуверенно сказал: — извините меня, Олег, но не могу ли я у вас переночевать? Я только-только продал несколько картин, но со мной пока не расплатились, а гостиницы теперь дороговаты. — На самом деле, у него купили всего лишь пару незатейливых пейзажиков, да бывший школьный товарищ заказал ему портрет жены. Всех вырученных денег едва-едва хватило на бензин для раздолбанного форда, который ему отдал отец. Но просто невозможно было не напомнить недалёкому работяге, что он, как-никак, имеет дело с творческой натурой, художником, человеком тонкой душевной организации.

Мужик к тому времени уже стянул с широченных плеч куртку и оказался в чёрной форме то ли ОМОНоновца, то ли СОБРовца, чёрт их всех разберёт. Повернувшись к гостю, сказал: — ну что же, оставайтесь, комнату мы с Полом вам выделим.

***

Бывший муж моей Радости оказался плюгавеньким мужичонкой. Про себя я прямо поразился: как же так получилось-то? Моя Аллочка, моя красавица и умница, почему же она позарилась на такое ничтожество? Ладно бы человек был хороший, тогда и внешнюю неказистость: узкоплечесть, тощую “куриную” грудь, редкие сальные волосы — длинные, завязанные в хвост сзади и обнажающие глубокие залысины спереди — можно было и не заметить. Но ведь и человек-то с дрянцой. Мало того, что он бросил её с ребёнком и все эти годы даже не вспоминал о них, так ведь и сейчас передо мной петушился, задирал вверх узкий безвольный подбородочек и поглядывал этак снисходительно, свысока, хотя едва до плеча мне доставал. Пол смотрел на него с откровенной неприязнью и сморщил нос, когда я разрешил Владимиру ночевать у нас. Я хлопнул его по спине и подмигнул. Дескать, мы справимся с этой проблемой!

Н-да… холодильник у нас с Полом был пустоват. Пока дети и Аллочка жили у Гранецких, я особо не заморачивался с готовкой. Мы с ним любим вечерком закатиться в ближайшее кафе, где очень даже неплохо готовят. В основном, мясные блюда, конечно. Попробовали бы они халтурить! Софья строго следила, чтоб в кафешках всё соответствовало всяким нормам и правилам после того, как несколько посетителей отравились несвежим салатом с кальмарами. Я эту гадость не ем, а вот детей Аллочка приучила ко всякой траве и морепродуктам.

Сегодня мне пришлось размораживать в микроволновке мясо и что-то сочинять на ужин. Мы с Полом решили потушить мясо в горшочках. Возни конечно, много, но оно того стОит. Правда, я сначала предложил опять сходить в кафе, но Пол, подозрительно оглядываясь на открытые двери, прошипел: — ты что, папа Олег! Он же все комнаты у нас обшарит!

За стол Владимир уселся эдак по-хозяйски, уверенно, не ожидая приглашения. Я усмехнулся, но ничего не сказал. По тому, как он набросился на еду, я понял, что нормально питаться ему не по карману. Куски мяса в горшочках, когда в нашей семье готовится это блюдо, всегда нормальные, чтобы взрослый волк наелся досыта. Радость моя обычно не справляется и отдаёт мне часть своей порции, а для детей у нас есть горшочки поменьше. Так вот гость оплёл большую порцию, как у меня, и глазом не моргнул, куда только в него и влезло. Пол смотрел хмуро, за столом молчал, только спросил, когда я в роддом поеду. Приблудный папаша проявил интерес, полюбопытствовал, кого Аллочка родила. Не удержался, ехидненько уколол: — что же так поздно родили-то? Она ведь замуж за вас выскочила, не успели мы развестись! — Я положил вилку и с усмешкой посмотрел ему в глаза:

— не поздно, в самый раз. Старший у нас Пол, потом тройняшки шести лет, а теперь вот богатырь родился. Подумаем, да ещё родим, может быть.

Незваный гость пошёл пятнами, дёрнул уголком рта, не глядя мне в глаза, нехотя выдавил: — поня-я-ятненько…, а где же остальные? Что-то у бабушки я их не увидел… — и опять пакостно ухмыльнулся.

— Они у дяди Айка и тёти Сони, — выпалил Пол, и сегодня мы хотели их домой забрать, если бы… — он запнулся.

— Если бы не я, — продолжил Владимир. — А что я? Я не возражаю, хотя шуму от детей много, конечно. — Пол аж растерялся от такой наглости. Глазёнки у него округлились, и он беспомощно посмотрел на меня. Я подмигнул ему и спокойно ответил, опять принимаясь за мясо:

— да мы как-то и не собирались спрашивать вашего согласия, да и вас-то к себе не приглашали. — Что-либо объяснять я ему не собирался, вместо этого спросил: — вы у Аллочкиной матери наш адрес взяли? — Нине Сергеевне жена иногда писала, правда ответ получала очень редко, на клочках засаленных бумажек несколько коряво написанных слов. Как правило, это были требования денег, хотя моя Радость ежемесячно посылала матери какую-то сумму.

— У неё, — продолжал ухмыляться Владимир, — куда вы её, в дом инвалидов?