Радуга над Теокалли

Было уже за полночь, когда грохот барабанов и визг флейт известил о его прибытии. Казалось, что от такого шума проснулся весь квартал, и стражи порядка немедленно арестуют нарушителей спокойствия, которые распевали:

Вечной славой покрыт

Наш город Теночтитлан.

Никто в нём не боится смерти -

Вот в чем наша слава!

Вот появление нашего бога!

Помните это, о знатные!

Не забывайте никогда!

Кто может завоевать Теночтитлан?

Кто осмелится сотрясти основание небес?

Нашими стрелами,

Нашими щитами существует город!

Стоит навеки Теночтитлан!

Слава Амантлану! Слава вождю ягуаров!..

Иш-Чель поняла, что это продолжение чествования героя, то есть её хозяина, а поэтому никому и ничего не грозит, несмотря на строгие нравы, царящие в городе. Едва стих шум, послышалось сонное бормотание проснувшейся Ишто. Слов разобрать было нельзя, но по интонации голоса Амантлана Иш-Чель догадалась, что он явно хорошо нагрузился опьяняющим напитком октли.

Едва она услышала его шаги, как внутренне сжалась в комок. Ачтобы уставшие за день от беготни по дому ноги не дрожали, прислонилась к прохладной стене. Так она встретила Амантлана.

Он вошёл. Было достаточно беглого взгляда, чтобы определить – хозяин в плохом настроении. Хмурый. Шаги тяжёлые. Живые черные глаза замутнены выпитым октли. Он пересёк комнату и остановился у злополучного очага, уже потухшего по невнимательности Иш-Чель. Пожал плечами. Присел. Спокойно, как ни в чем не бывало, словно всю жизнь только и занимался этим, отобрал мелкие веточки, быстро уложил их в пепел, нашёл тлеющие угольки и разжёг, добавив света и тепла. Занимаясь столь неблагородным делом, Амантлан сердито бубнил себе под нос, не удостаивая рабыню вниманием. Иш-Чель прислушалась и с трудом разобрала:

– Что за народ эти женщины… дай рабыню – она не так работает… как будто мне не всё равно, как она работает… Это что, воин, которого надо учить воевать? Или у меня нет больше забот, как заниматься домашними делами! Тоже придумала, нашла ещё управителя!.. И что это за рабыни теперь пошли? Воду носить не умеют, есть готовить – отравишься, очаг разжечь – дом сгорит! – Иш-Чель догадалась – последние слова явно касались её.

Амантлан продолжал сидеть на корточках у весело горевшего очага, через несколько минут покачнулся, и Иш-Чель показалось, что он свалится в огонь. Она тихо ойкнула, когда назойливый кровосос замелькал перед глазами, чем и привлекла внимание. Глаза Амантлана открылись, он бросил взгляд через левое плечо и отметил, что рабыня отмыта и переодета, даже вместо её живописной тряпки на голове чистая холстина. Лениво распрямился и встал, чтобы взять кувшин с водой на полке, где Иш-Чель приготовила ему поздний ужин из жареной курицы и маисовых лепёшек. От его внимательного взгляда не укрылось, что прислуга вздрогнула и невольно вжалась в стену.

– Перегородка тонкая, женщина, если ты так будешь жаться к ней, то проломишь дыру в комнату моей матери, а ещё одного разговора с ней я не выдержу… – Амантлан отхлебнул прямо из кувшина, продолжая смотреть на Иш-Чель. – Ты, наверное, не ела? Присоединяйся, нам хватит… Хм, я сегодня совсем не в настроении… Кстати, по твоей вине. Ты меня боишься?

Получив в ответ молчание, Амантлан пожал плечами, взял одну лепёшку, отломил приличный кусок курицы и направился к рабыне, с трудом переставляя ноги.

– Послушай, в моем доме нечего бояться, а меня тем более, особенно сейчас – я слишком устал. Эй, может, ты не будешь молчать? – Он протянул ей часть своего ужина и терпеливо ждал, пока она соизволит его взять.

– Хм, открою тебе большой секрет – в моем доме не бьют рабов… – он лукаво улыбнулся и продолжил, по-прежнему держа в руках еду. – Вижу, для тебя это не секрет… А ты не знаешь, что рабы должны выполнять приказы?.. Я тебе приказываю: ешь! Ты должна есть. Говорю: "Работай!" И ты должна работать…

Миролюбивое настроение Амантлана постепенно улетучивалось. Он начал терять терпение. Откусив от отвергнутого рабыней ужина приличный кусок мяса, почти не жуя, проглотил и, уже не скрывая раздражения, мрачно проговорил:

– Ты – рабыня… Ты должна гордиться, что попала в мой дом. Сыта. Одета. Под моей защитой! Ты что, язык проглотила? Говори!

– Я – рабыня?

– Да, – Амантлан невольно обрадовался, что она заговорила, молчание угнетало.

– И чему же я должна радоваться? Тому, что ты лишил меня всего?

– Подожди, женщина, ты должна гордиться, что живёшь в доме Амантлана, предводителя храбрых… Я не простой человек… У меня много тлаймати, я довольно-таки богат. К тому же ты будешь работать в доме, а не на поле, – Амантлан прикрыл глаза. До чего же хотелось спать! Но умытое лицо рабыни нравилось ему, да и фигура была умеренно округлой. И он решил слегка, только слегка, провести разведку, боясь, что сон сморит его раньше.

– Эй, женщина, не говори мне, что тебе не нравятся богатые мужчины! Никогда в это не поверю. Вам всегда нужно богатого, умного, смелого… Ха, вот только этого человек добивается в пожилом возрасте! А тебе повезло. Я молод. Не женат, – голова Амантлана сделала гордый кивок. – Щедр. Добр…

Запнувшееся перечисление достоинств вызвало у Иш-Чель улыбку.

– Я могу даже сделать так, что ты вообще не будешь работать. Да, я богати могу себе это позволить, у меня много тлаймати, ну, ты понимаешь, это те, кто платит мне дань…

– Я не шлюха, господин. Это их можно купить, рассказывая о своём богатстве… – Иш-Чель гордо отвернулась.

Амантлан осторожно дотронулся до её платка. Женщина попыталась увернуться. Чтобы развеять напряжение, он, стягивая платок, пошутил:

– Ты лысая, да? Никогда не видел лысой женщины…

Если бы Амантлан был трезв, то давно махнул бы рукой на эту тряпку, но выпитое октли делало его развязнее, поэтому решительным жестом сорвал с неё платок. Сорвал и опешил. Хмель прошёл в один миг. Словно боясь обжечься, осторожно коснулся горящих мягких прядей. Теперь ему стало понятно, почему она не может разжигать огонь в очаге, но имело смысл уточнить:

– Ты – Иш-Чель – Радуга майя?

Ей не оставалось ничего, как кивнуть, подписывая себе приговор. Она внимательно следила за Амантланом, понимая, что все её планы на побег сейчас могут рухнуть, но где-то в глубине души не хотела расставаться с надеждой, вновь обращаясь с молитвой к богине-покровительнице.

Правая рука Амантлана потянулась к переносице, на мгновение задержалась там, но под пристальным взглядом Иш-Чельрезко была отброшена, хозяин пытался лихорадочно собраться с мыслями.

– Кто знает?

– Твоя мать и, думаю, рабы-майя…

– Она будет молчать… Рабы тоже, может быть, какое-то время… Уверяю тебя, – резко пресёк он её негодование по поводу своих последних слов, – за свободу, совсем недолго… В этом мире каждый думает только о себе!

– Как ты можешь так говорить?!