Радуга в сердце

– До завтра, – бубню я, скосив глаза к ладони.

Чётко перед носом вспыхивает яркий огонёк.

Глава 17

Ещё один день в топку. Ещё один вечер, наполненный скукой и одиночеством, заставляет меня выкурить несколько сигарет к ряду, облокотившись на балконный парапет и наблюдая закатное небо.

Полоумная оставила в прихожей записку, что они с качком вернутся под утро, если вообще вернутся. Она давно не пишет мне смс, потому что просекла, что я удаляю их, не читая.

Кстати, что-то она задумала. На своей кровати сегодня я обнаружил сюрприз. Здоровенный пакет со всякими обложками, ручками и тетрадями и коробку с новыми ботинками с ценником в пять косарей. А ещё я теперь на связи, тоже её рук дело. Только вот не догоняю, нафига…

Это кайф. Я один в пустой квартире и могу делать всё, что взбредёт в мой лысый череп. Вопрос в том, что не взбредается нихрена. Без пацанов мне реально нечем заняться.

С удовольствием сгонял бы к ним, но посреди недели это бессмысленно. Олень работает, Макс сейчас в Москве. Он будущий юрист, студент какого-то непонятного ВУЗ-а, учится для отвода глаз, чтобы предки не трогали, ну и плюс отсрочка – чем не повод.

Я поел. Сожрал полхолодильника и теперь мне плохо. Курю и смотрю вдаль.

В такие минуты классно думать о смысле жизни. Именно этим я и занимаюсь, размышляя, что нужно жить так, чтобы ни о чём не сожалеть после, только это сложно, когда у тебя совсем нет бабла. Меня даже посещает безумная идея пуститься путешествовать автостопом, прямо сейчас, вот так, в драных носках и трениках… Мне нестерпимо хочется свободы – от всего: от вещей, от денег, от условностей…

Но останавливает спазм в желудке – и вместо того, чтоб колесить по стране, раздвигая горизонты, я полчаса обнимаюсь с унитазом, отправляя в неизвестность свой ужин.

Чёрт, зачем я пихал в себя эти шпроты…

Бледный, в ознобе, укутавшись в клетчатый плед, которым накрываю каждое божье утро свою постель, на ватных ногах я выползаю на балкон. Снова. Опять облокачиваюсь, пытаюсь прикурить.

Радуясь благоразумно оставленной «на потом» сигарете, непослушными пальцами пытаю зажигалку и… внезапно слышу чей-то бодрый «привет».

Оборачиваюсь на голос.

Аня, подпирая рукой щёку, косится на меня из-за хлипкой перегородки, разделяющей наши жилища. Уголок её рта ползёт кверху.

– Привет, – глухо отвечаю я.

Понимаю, что мой голос уносит ветер, собираюсь повторить, но она начинает первой:

– А у меня вот вино, – выдаёт вдруг и протягивает вперёд, чтобы я мог видеть, большую керамическую кружку.

Я из такой же обычно чай или кофе пью.

– Мм… Сочувствую, – пытаясь не выдать удивления, отзываюсь я.

– Будешь? – спрашивает, явно сдерживаясь, чтобы не хихикать.

От этого предложения меня накрывает очередная волна озноба, рот наполняется слюной, и, едва подавив позыв к рвоте, я всего лишь затягиваюсь горьким дымом и медленно сплёвываю в огороды.

– Как хочешь… Думаешь, я дура, да?

Кошусь на неё, а она не сводит с моего лица озорного взгляда. Не знаю, что ответить, подобное поведение выбивает из меня мозги.

– Ну и ладно. Думай как хочешь. Я и правда дура. А ещё уродина… А если ты уродина – можно быть и дурой, всё равно уже без разницы…

Её голова пропадает за стенкой, и я перестаю различать слова.

– Ань…

Подхожу ближе, заглядываю на соседний балкон. Вижу, как сидит внизу, на корточках, держит в руках кружку, как будто греет ладони, и задумчиво смотрит сквозь неё.

– Ань?

– Что?

Поднимает светлые, густо и неаккуратно подведённые чёрным, глаза, мерцающие нетрезвым блеском, – и я снова не знаю, что сказать.

Я не могу объяснить себе, что со мной происходит. Раньше такого не было никогда. Я фиг его знает, дело лишь в дефекте, или почему я не могу взглянуть на неё прямо? Не могу смотреть спокойно, уверенно, как на других. Забываюсь, как будто проваливаюсь куда-то. Смущаюсь, как сопляк, отвожу взгляд… Или, как сейчас, зависаю, в который раз теряю дар речи.

Соберись, братан, не будь тряпкой. Смотри на неё. Говори.

Наверное, это, знаешь, как пялиться на калек или убогих – неловко как-то, стрёмно выдать ужас, неприязнь, стыдно, одним словом. За свои животные низменные чувства, пусть даже невольные, стыдно. Мы втайне радуемся, что не на их месте, что у нас всё хорошо, руки-ноги целы, и, считая себя совестливыми тварями, быстро отводим глаза… И я тоже тварь. Или проблема не в этом?..

– Ты одна? – наконец, спрашиваю я, поправив сползший с плеч плед.

Кажется, мне лучше, озноб и слабость отпускают.

– А что? – с пьяной усмешкой бросает она. – Собираешься напроситься в гости?

– Ты не против? – по инерции интересуюсь я, чтобы не молчать, как полудурок.

– Заходи, – внезапно приглашает она и, резко поднявшись, снова скрывается из виду.

Я с минуту стою, вроде как докуриваю, хмуро разглядывая показавшийся сквозь дыру в носке большой палец. И решаюсь – а почему бы нет?

Проношусь через свою комнату, ныряю в самую новую свежую футболку с изображением волчьей морды, меняю носки, забросив грязные под кровать, в прихожей даже в зеркало заглядываю – синяк у меня на левой стороне, как у неё шрамы… На ходу цепляю с ключницы связку, ногами с обувницы тапки… Выхожу. За спиной слышится громкий щелчок. Торможу, выдыхаю…

Потянувшись к звонку, но так и не нажав, я три раза ударяю кулаком по обитой красным дерматином двери. Через десяток сердечных сокращений она открывает.

Только теперь замечаю, во что одета – на ней точно такая же футболка с волком, один в один. Снизу джинсы.

– Проходи.

Чуть слышно перебирая ключи в кармане и перепроверяя взглядом носки, не схватил ли впопыхах тоже драные, я прохожу на кухню, следом.

Обстановка стандартно-унылая, и знакомая мне с самого детства. В квартире Тёмыча мало что изменилось. Те же, покрытые некогда белым пластиком, закопчённые стены, и мебель практически та же самая. На окне жалюзи, плита и мойка отдельно.

На столе, похоже, единственном предмете, поменявшем здесь своё положение – теперь он стоит перпендикулярно окну – та самая кружка с вином, а рядом бутылка.

Аня ставит ещё одну кружку и предлагает мне присесть.

– И часто ты так? – спрашиваю я, топчась на месте.

– В смысле, пью? – весело уточняет она, заглядывая в холодильник. – А как же, каждый вечер. Я без этого уснуть не могу.

Она оборачивается и, завидев выражение моего лица, искренне и жутко заразительно смеётся.