Ракета в морг

— Мэри! — голос Мэтта звучал тихо и мрачно.

Конча вздрогнула.

— Вам придётся защитить меня, лейтенант. Он никогда не называет меня настоящим именем, если только не гневается.

— А у меня есть право гневаться. Здесь я…

Теренс Маршалл испытал облегчение, когда вошла его жена.

— Не буду спрашивать вас, хотите ли вы видеть, как дети спят, — приветствовала она гостей, — потому что вы всегда были такими ягнёночками, что я чувствую, как должна хотя бы раз вас пощадить. Кроме того, ужин готов.

Дунканы обрадовались обоим объявлениям

— Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение, Конча, — сообщил лейтенант Маршалл, занимаясь задними лапами кролика.

— Давай, — посоветовал жене Мэтт. — За готовку Леоны всё равно ничем не отплатишь сполна.

— Я завидую, — надулась Конча. — Когда готовлю я, он просто садится, ест и ничего говорит. Только, наверное, так и должно быть… Какое одолжение, лейтенант?

— Я бы очень хотел, чтобы ты звала меня Теренс. Ненавижу выглядеть официально вне службы. Но одолжение вполне официальное. Мне нужен совет сестры Урсулы по одному вопросу, и я хотел бы, чтобы ты съездила со мной в монастырь.

— Зачем?

— Зачем? Ну, я даже не знаю. Я могу с величайшим апломбом врываться в Величественные Особняки Богатеев, мне удаётся даже выглядеть не слишком неуместным среди любителей глубоководного плавания; но единственное место в городе Лос-Анджелес, где я чувствую себя особенно смутно, это тот монастырь. Пойдём вместе, будешь держать меня за руку.

— При одном условии: Леона даст мне рецепт этого кролика.

— Справедливо. Не возражаешь, если украду твою жену завтра днём, Мэтт?

— Он даже не заметит. Работает над фантастическим романом.

— О. Ещё кролика, Мэтт? Полезной магии плодородия?

Мэтт Дункан удивлённо и задумчиво посмотрел на него.

— Спасибо. Смотри, Теренс. Исходя из всего твоего опыта, каков единственно безопасный и верный способ совершить убийство?

— Думаю, единственный известный мне способ — доставить твою жертву в Вашингтон. По-моему, столичная полиция уже лет пятнадцать не предъявляла обвинения в убийстве. Годится для твоих планов? Только, конечно, если это женщина, они могут подвести тебя под акт Манна^[3]. Полагаю, убийство — цель аморальная.

— Это мужчина, — мрачно изрек Мэтт. — По крайней мере, так мне кажется.

— Забавно, — заметила Леона. — У нас всё время за обеденным столом обсуждают убийства, но уже совершённые. Новый подход. Кто же жертва?

— Дражайший мой Хилари. Для вас Хилари Сент-Джон Фоулкс.

— Фоулкс?

— Единственный сын и наследник покойного великого Фаулера Фоулкса, о кончине которого никто так не сожалеет, как бедняги, вынужденные иметь дело с его сыном.

— Но кто такой Фаулер Фоулкс? — спросила Леона.

Маршалл расхохотался.

— Ну и жена у меня! Она любит детективы, но приучить её читать по-настоящему важные книги… Да, чёрт возьми, я вырос на историях о докторе Дерринджере, и ничто не может их превзойти. Они священны, вот. Но зачем убивать Хилари?

— Познакомься с ним, — сказал Мэтт. — Пообщайся хоть раз. Этого хватит. Не нужны никакие другие мотивы. Собственно говоря, я сам не зашёл дальше, а посмотри на меня.

— Убийство безупречно альтруистическое?

— Не совсем. Но каков твой совет по поводу метода?

— Представь меня ему однажды, и я поставлю диагноз. Метод следует избирать индивидуально. Артистизм Преступления; вот девиз Маршалла.

— Пусть говорят, — терпеливо уступила Конча. — Но, Леона, насчёт этого кролика…

— О, да. Очень просто, но недурно. Нарежь кролика, собери обратно и положи в форму для выпечки. Поверх нашинкуй лук, зелёный перец и солёную свинину, всё посыпь паприкой. И помни — никакой соли, всё возьмёт на себя свинина.

— Нашим жёнам обмениваться рецептами куда проще, чем нам, — продолжал говорить Маршалл Мэтту. — Убийство не так легко свести к формуле. Нужно ухватиться за неумолимо верное, но мимолётное мгновение.

— Залей стаканом кипятка и запекай в духовке на среднем огне примерно час (обычно этого хватает) или, может, полтора часа. Примерно на половине этого времени можешь слить часть жидкости; кролик истекает соком. Из него и остатков на сковородке, когда закончишь, можно сделать подливку.

— Это самый простой способ приготовить кролика, какой я когда-либо слышала, и… — Конча отложила косточку, которую грызла, и облизала пальцы, — безусловно, лучший. Есть карандаш, Мэтт?

Мэтт нащупал карандаш и посмотрел на лейтенанта.

— Насчёт того убийства, Теренс. Ты думаешь, я шучу? — Его улыбка была жёсткой и резкой.

2

Приняв молниеносное решение, капитан Комета выключил телевизор и прижал синхросинтетическую селенохромовую сетку к своему загорелому запястью.

В комнату с лязгом вошёл Адам Финк, робот-андрогин.

— Быстро! — гаркнул гибкий, но мускулистый капитан. — “Центаври-3” прямо сейчас покидает космодром с контрабандным грузом травы ксургиль для Венеры. Возьмите механический мозг Га-Джет и сразу же отправляйтесь к маневренному астероиду Х-763. Перехватите “Центаври” в точке, отмеченной Q, прямо на этой орбите.

Электронные узоры металлического мозга Адама Финка записывали приказы хозяина. Он с лязгом развернулся, чтобы выйти.

— И помните, что принцесса Нептуна Зурилла находится на борте. С ней ничего не должно случиться!

Голова робота звякнула в кивке, и он вышел из комнаты. Напряжённые мускулы капитана Кометы напряглись ещё сильнее, когда он вновь включил телевизор и увидел центральную диспетчерскую Межпространственного патруля.

— Z-999! — рявкнул он.

Внезапно изображение исчезло, и машина заглохла. Посреди комнаты выросла пульсирующая пурпурная световая дуга, и из неё выступил зеленобородый центаврианин.

— Ксикс! — ахнул капитан Комета. — Ксикс, контрабандист ксургиля!

* * *

Джо Хендерсон выдернул из пишущей машинки листок и посмотрел на стопку бутербодов из бумаги и кальки у своего локтя.

— У меня куча проблем с этим капитаном, — сказал он.

Человечек на диване зевнул.

— Греншем хочет рукопись к концу недели.

— Да получит он её. Будь я проклят, если знаю, что будет дальше, но он разберётся.

— За последние десять минут, — задумчиво проговорил человечек, — твоя пишущая машинка просигналила двадцать пять раз. В строке в среднем десять слов. Получается всего двести пятьдесят слов. С Греншема — два с половиной. Так что за десять минут лежания здесь на диване я заработал четвертак. Могло быть и хуже.