Ракета в морг

— Им не понравилось, — перевела Бернис.

Карие глаза Картера горели яростью.

— Им всё понравилось. Вейнберг-то неглуп.

— Им слишком сильно понравилось, чтобы купить?

— Нет. Это…

— Не Хилари же?

— Он самый. “Метрополис” хочет выпустить серию картин о докторе Дерринджере. Хилари шепнул, что они никогда не получат права, если купят тот жуткий роман Картера.

Бернис оглядела его с головы до ног.

— Виски в кухне, милый. А пока ты будешь мужественно напиваться, я лучше займусь этой повестушкой.

— Хилари… — сквозь зубы выговорил Остин Картер.

4

Вероника Фоулкс одной рукой вяло трепала пекинеса за уши, а другой позвонила, чтобы принесли чай.

— Конечно, дорогая, я не ожидаю, что ты всё до конца поймёшь. Ты не Уимпол.

Худенькая англичанка улыбнулся.

— В конце концов, с одним из них я помолвлена. И, думаю, Вэнса я немного понимаю.

— Да, — признала Вероника Фоулкс. — Через моего брата ты можешь что-то понять и во мне. Но достаточно ли этого понимания? Ты так непохожа на нас, дорогая. Так твёрдо стоишь на ногах. И даже понимание Вэнса тут не поможет. Он мужчина. Он свободен в своих действиях, когда я… Мне что-то нужно, а что, я сама не знаю. Ты никогда не испытывала такого чувства, Дженни? Ты когда-нибудь — не знаю — тосковала?

Дженни Грин бесстыдно заимствовала строчку из “Пейшенс”^[5].

– “Я по жизни тоскую”, — проговорила она. — По крайней мере, надеюсь, что так. Хилари так великодушен ко мне как к секретарше.

— Хилари! — В устах кого-то менее изящно сладострастного последовавший за этим словом шум можно было бы счесть фырканьем. — О да. Хилари понимает, как заботиться о себе и своей семье. Но что всё это значит? — Её широкий жест охватил всю обстановку тихой роскошной квартиры, от собственного розового домашнего платья до горничной, принесшей серебряный чайный сервиз. — Что значит всё это баловство тела, когда душа… Поставь сюда, Алиса.

Дженни Грин мазала тосты мармеладом.

— Думаю, “всё это” очень приятно.

— Ах, эклеры! Нет, Дженни, ты просто нечувствительна. Ты не понимаешь, как Хилари… О, я часто задаюсь вопросом, чувствительны ли другие женщины так, как я. Если бы только здесь был Вэнс!

— Могу ли я присоединиться к тебе в этом желании?

Вероника Фоулкс грациозно вздрогнула.

— Никогда не выходи замуж, Дженни. Даже за Вэнса. Брак — конец всему. Брак — разрушение свободной личности. Брак…

— Ты хочешь сказать, что разведёшься с Хилари?

— О Боже, нет, — ахнула Вероника. — Я не переживу скандала. И ты знаешь, что думает Церковь.

— При чём тут она, Рон? Исходя из слов Вэнса, я всегда думала, что Уимполы — одно из старейших атеистических семейств Америки.

— Не знаю… Атеизм — довольно скудный паёк. Порой мне кажется, что у меня есть призвание. Если бы я только могла оставить всё это и посвятить себя монашеской жизни — её красоте, чистоте, простоте… — Её слова глухо прорывались через третий эклер во рту.

— А Хилари?

— Ну, видишь ли, я не могу развестись с ним. Даже подумать об этом. Но теперь, если он умрёт… — восторженно добавила она.

Дженни Грин посмотрела на неё с чем-то вроде шока в глазах.

— Мне действительно хотелось бы, чтобы Вэнс был тут, — трезвомысляще проговорила она.

5

— Нет, Вэнс. — Женщина оттолкнула его руку. — Мы должны обсудить это. Вся эта возня не решит проблемы.

— Не знаю, — улыбнулся тот. У него было странно узкое и бледное лицо, которое оживляли густые рыже-красные волосы. Глаза его были бледно-голубыми, с водянистым оттенком. — Думаю, всё нормально. Лучшая сюжетная идея посетила меня в Сан-Паулу в одной постели с мулаткой-октеронкой.

— Ха, ха, — сказала женщина. — Тебе весело, Вэнс, пока ещё можно веселиться. Но для нас всё это становится чертовски серьёзным. Ему нужно пятьсот долларов, или он всё сообщит моему мужу.

Вэнс Уимпол нахмурился.

— Я пока не понимаю, как он нас выследил. Я был так осторожен. Никто не знает, что я в Лос-Анджелесе. Даже моя сестра думает, что я всё ещё блуждаю по семи морям.

— Он вышел на наш след. Важно это. Неважно, как. И где ты добудешь деньги?

— Я могу получить их… — он мысленно подсчитал, — через неделю. У меня есть двести. За четыре-пять дней напишу повесть за триста. Отправлю авиапочтой, а мои чеки Стюарт всегда посылает авиапочтой… Ровно через неделю у тебя будет пятьсот.

— К тому времени, — горько произнесла женщина, — ты найдешь другую возможность потратить свои двести.

Уимпол налил себе выпивки.

— Я всегда был не из тех, кому отказывают. Я всегда легко зарабатывал деньги, даже если они у меня и не задерживались надолго. Но расслабиться и получать чудесный регулярный доход…

— Если только он этим удовлетворится, — проговорила женщина. — Если только удастся ему помешать потребовать ещё…

— Один пухлый и никчёмный зять, — размышлял Уимпол, — стоит между мной и управлением богатейшим литературным наследством Америки. — Он в безмолвном тосте поднял стакан.

6

Сестра Мария Пациенция, доктор медицины, отложила ручку и стала рассматривать безупречно перфорированный лист, покрытый значками шрифта Брайля. Эта часть её дневных трудов завершилась. Она склонила голову и вознесла короткую благодарственную молитву Деве Марии, ибо в транскрипции её не было ошибок.

Затем, единственная из всех обитателей Лос-Анджелеса, а быть может, и всего мира, она помолилась за Хилари Фоулкса.

Ибо Христос сказал на горе Елеонской: Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас.

А Хилари Фоулкс за свою жизнь заслужил немало молитв.

7

Среди читателей этого повествования могут попасться некоторые из числа тех жалких людей, что никогда не читали рассказов о докторе Дерринджере, из той горстки дряблых личностей, которых Александр Вулкотт^[6] назвал “жалкими, словно ребёнок, никогда в жизни не видевший рождественской ёлки”.

И этим немногим, быть может, потребуются некоторые пояснения. Вы же, остальные, кто чтит “Пурпурный свет” и “Под бездной” столь же твёрдо и преданно, как “Алису в Зазеркалье”, “Этюд в багровых тонах” или “Остров сокровищ”, быть может, проявите терпение к попытке автора описать чудо словами.

Фантастика — термин расплывчатый и охватывающий широкую область. Она включает всё, от “Затерянного мира” до “Меча в камне”, от “Её” до “Америки Калеба Катлума”^[7]. Но у неё есть свои поклонники, столь же пылкие и преданные, как аудитория детективов, вестернов или любовных романов. И самые преданные, самые фанатичные из этих поклонников фантастики — приверженцы фантастики на тему науки — научной фантастики, как они её называют, или просто “сай-фая”.

Подобно детективу, научная фантастика восходит к тёмным и древним корням. И, подобно детективу, она расцвела в девятнадцатом веке в знакомой нам ныне форме. Эдгар Аллан По был почти одинаково влиятелен на обоих этих полях. Но настоящим По и Уилки Коллинзом научной фантастики был Жюль Верн.