Ракета в морг

Сестра-привратника подозрительно скосила глаза на лейтенанта Маршалла (она наслаждалась своими слегка еретическими взглядами на важность мужчин, будучи склонной представлять Небеса благородным матриархатом, где Дева щедро уступила Сыну определённое положение), но улыбнулась Конче, чья тётушка была одной из самых верных жертвовательниц обители.

— Можете подождать в патио, — сказала им она. — Хотя там сестру Урсулу ждёт ещё одна дама.

Даже в пасмурные дни этот дворик казался ярко-зелёным от словно бы подводного колорита растений. Сегодня, в ярком осеннем солнечном свете, он купался в изумрудном блеске.

— Мне тут нравится, — признался Маршалл, — даже если я не чувствую здесь себя уместным. Раньше у меня были странные представления о монастырях. Вроде Марии Монк^[19]. Нечто промозглое, мрачное и молчаливое, не считая редких воплей из-за новой кирпичной стены. Но тут всё такое свежее и чистое. Это… это как больница без боли.

— Это больница, — промолвила Конча. — Но она исцеляет иную боль.

Маршалл помолчал, набивая трубку.

— Какая торжественная мысль, Конча! И почему католики так любят выражаться парадоксами?

Она слегка покраснела.

— Я не сама придумала. Слышала, как сестра Урсула однажды это говорила. Но вы не расскажете мне, для чего мы здесь? Что вы хотите у неё спросить?

Лейтенант задумчиво курил трубку.

— Ничего особенного. К сожалению. Мне просто нужна кое-какая техническая информация. — Он извлёк из кармана чётки с семью декадами. — Видела когда-нибудь такое?

Конча нахмурилась.

— Забавно. Нет. Я думала, у тёти Элен есть все виды чёток, скапуляриев^[20] и образков, какие только могут быть, но такие с семью декадами ни разу не видела. Это… это улика?

— Возможно. Пока не знаю. Поэтому я и здесь.

— Сэр! — повелительно потребовал женский голос.

Маршалл повернулся. Эта женщина была не такой, какую можно было ожидать встретить в монастыре. Тело её было зрелым, полным и не связанным ни с одним из двух идеалов Церкви — девственностью или материнством. А её шикарный осенний костюм, должно быть, стоил — ну, он точно в таких вещах не разбирался, но если бы увидел подобное на Леоне, то наверняка встревожился бы за их банковский счёт.

— Должны ли вы, сэр? — проговорила она.

Маршалл выглядел озадаченным.

— Прошу прощения. Должен что?

— Должны ли вы курить трубку в этом священном месте?

Он облегчённо улыбнулся.

— Простите, если это вас тревожит, мадам. Но монахиням очень нравится. Сестра Урсула говорит, что монахи именуют трубочный дым “благовониями садовника”.

Женщина вскинула хорошо выщипанные брови.

— Но какое легкомыслие! Даже если бы я сама курила, я должна была бы думать здесь не о курении, а…

— Я заставила вас ждать? — Орденское одеяние заставляет большинство женщин двигаться либо с неуместной суетливостью, либо со столь же чрезмерным величием. Но в случае сестры Урсулы они казались единственно возможной при её тихой, энергичной походке одеждой. В её голосе тоже не звучало ни приглушённого благочестия, ни дисциплинарной строгости; это был просто хороший и приятный голос.

— Я помогала сестре Пациенции с шеллаковыми пластинами для слепых. Извинишь меня? — Она улыбнулась Маршаллу, легонько поцеловала Кончу и с любопытством взглянула на странную женщину.

— Эта леди пришла раньше нас, — сказал Маршалл.

— Помилуйте, лейтенант! Вы заставляете меня чувствовать себя как в мясной лавке.

— Я не хочу вторгаться, — с обиженным высокомерием закапала словами женщина. — Подожду в часовне. Где единственный фимиам, — решительно прибавила она, — это то, что возносят в честь и славу Божию. — Она унеслась прочь. Походка её была одновременно благочестивой и благородной, но изгиб полных бёдер всё же нельзя было не заметить.

— Бог мой! — выдохнула Конча. — Кто она?

— Не знаю, дорогая моя. Даже как её зовут. Она просто пришла и сказала привратнице, что страдает и хочет поговорить с Невестой Христовой. Думаю, преподобная матушка была слегка озадачена столь благочестивыми словами, но попросила меня поговорить с ней. В конце концов, если у неё какие-то проблемы, а мы можем помочь ей…

— И, — с добродушным уколом добавила Конча, — у вас проблемы с финансированием той детской клиники на заводе “Локхид”.

Сестра Урсула улыбнулась. Улыбаясь, она выглядела немногим старше Кончи. Серьёзной она была совершенно лишена возраста. Лейтенант Маршалл и даже его проницательная, женственная супруга никогда не осмеливались даже выдвигать предположения, сколько же сестре Урсуле лет.

— Уверена, — укоризненно проговорила та, — столь недостойная мысль никогда не приходила в голову преподобной матери. По крайней мере, осознанно.

Маршалл вновь разжёг свою вересковую трубку.

— Она полагала, что я кощуннил, дымя здесь.

— О Боже. Предвижу неприятности с ней. Обычно достаточно сложно сделать людей святыми. Но когда они считают себя много более святыми, чем когда-либо предполагалось для них Господом или Его Церковью, тогда поистине ужасная проблема — низвести их обратно к человечеству. — Она направилась к озарённой солнцем каменной скамейке. — У вас выходной, лейтенант, или вы прибыли по долгу службы?

— Боюсь, что последнее.

— Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я… — Сестра Урсула подалась вперёд, и в её глазах почти незаметно вспыхнула искорка. Но внезапно она замолчала и снова выпрямилась. — Бог мой, я опять, — вздохнула она. — У нас, Невест Христовых, как справедливо именует нас та дама (хотя я и должна сказать, что нахожу это выражение куда более удобным в религиозной поэзии, чем при обычной беседе), есть свои недостатки. Вы знаете мой и продолжаете ему потакать. Но сперва скажите мне: как Урсула?

— Уже улыбается, и, знаете, по-человечески. А весит на две унции больше, чем Терри в её возрасте. Приходите посмотреть её.

— Постараюсь. — Когда Маршалл полез в карман, она улыбнулась. — Снимки уже есть?

— Нет.

Улыбка сменилась хмуро озадаченным выражением лица, как только она увидела, что он извлёк из кармана.

— Лейтенант! Я думала, вы самый стойкий из всех агностиков.

— Боюсь, я ношу эти чётки не в религиозных целях. Я просто хочу узнать, что вы можете о них мне рассказать.