Ракетчики

— Не жалеешь? Даже о том, что Корибут тебя замуж не взял?

— Он странный, холодный, отстранённый, жёсткий. Не жалею. Я его слегка боюсь. Когда Корибут забрал к себе, заставил бросить курить, даже пиво, надел рабский ошейник — и всё, стало не до личной жизни. Вот так я и докатилась до жизни такой — это ответ на твой вопрос, Юра.

— А какие у вас отношения с Диктатором? Что он за человек?

— Рабочие. Выжимает все соки. Сначала дулась, заигрывала, пыталась «спрыгнуть». Но с ним никакие фокусы не проходят. Попытку дезертировать с трудового фронта он пресёк шантажом: сказал, что ребёнка отдаст на усыновление в Штаты. На заигрывания я тебе рассказывала, что он ответил. Порченой себя почувствовала.

— Ну что ты, Наташенька, какая же ты порченая? Ты — красавица.

Так жалко стало русскую женщину — хоть плачь. Я нежно прижал её к плечу. Ничего такого и в мыслях не было. А она повернула ко мне лицо и… Теперь уже не помню: кто к кому потянулся. После упоительных поцелуев была ночь любви. Потом крепкий сон. Вот так и выслушивай бабские исповеди. Сам нарвался. Я ни капельки не жалею, таких женщин у меня не было, да и видел только пару раз в жизни. Но я же честный муж, у меня дети, я не собирался. Да и, не до этого сейчас. Жизнь бы спасти.

Наутро я собрался потихоньку, уговорил Наташу побыть одной, оставил ей ружье, и бегом-бегом — вперёд, искать этот город. Часа через три бега увидел на крутом берегу реки частокол из бревен. Ворота открыты, снуёт детвора: один гусей на реку лозиной гонит, второй с лукошком из лесу идёт, в лукошке лежат грибы. Видно, они встают рано. Меня увидели, всполошились. Перешёл на шаг, выровнял дыхание, нормально зашёл за частокол, а там меня уже встречают: два мужика с топорами и баба с вилами. Руки поднял:

— Я с миром, помощь нужна.

* * *

Наташу мы застали в панике, но живую-здоровую, если не считать ноги. Собрали вещи, взяли Наташу на носилки и пришли с Даниславом, так звали моего помощника, в город. В этом городе — еле-еле десяток дворов. Действительно, тут живут староверы. Зашёл к нам их главный, волхв Животвор.

— Здравы будьте, человеки.

— Добрый день. Нам нужна ваша помощь.

— Знаю про то. Откель вы?

— Мы из СССР, нового. Светлой Русью теперь зовётся.

— Я не про то, сейчас вы откель? Где одёжу взяли?

— А, это. Мы в беду попали. Наш самолёт разбился. Мы переплыли Амур. Кто-то хочет нашей смерти, но мы не знаем — кто. Может, китайцы, а может и нынешняя российская власть. А одежда эта раньше принадлежала вашим соседям. Они решили меня убить, но вышло наоборот.

Животвор подошёл к нам близко, поводил руками.

— Ты не врёшь. Мы бы сами вас прибили или выдали нашим соседям, християнам. Но на вас лежит печать Рода. Откель она? Ты живёшь по Ведам, муж?

— Стараюсь, нас заставляет Диктатор. А что, это видно? Вы экстрасенс?

— Это видно, а слово твоё я не разумею. Данислав, мы берём их пока под защиту. Возьми Любомира: пройдите по их следам, уберите, что сможете, посмотрите, как было, там должны быть побитые братья христовы — их схороните покрепче, чтоб не нашли. Как звать тебя?

— Юрий.

— Ирий, значит по-нашему. Ну что ж, тебе подходит, ты добрый витязь, много врагов в Ирий отправил: без малого тьму, и это только сам. Чую, ты не простой вой, а воевода. А жену твою как кликать?

— Наталья.

— Наталья — это по-нашему: Рожаница. Она пока имя своё не оправдала: один только живой отрок есть и сейчас зачала. Давай свою руку, Ирий. Да не эту, а ранетую, рукав закатывай.

Животвор поднес свою руку к ране от дробины. Воздух натянулся, как струна, даже звуки, казалось, исчезли. Боль в руке была сильная, но я вытерпел. Дробина показалась из раны и выпала на пол. Ещё одно движение волшебной руки и кровь остановилась.

— Вы — волшебник?

— Я волхв зовусь. Это была не волошба, а мелочь. Такое любая баба-знахарка может. Матрёна, закрой рану мхом и перевяжи. Теперь ты, Рожаница, обувку сними. У тебя совсем никчёмная хворь. Не ходи сегодня — завтра будешь бегать.

— Ой, по моей ноге тепло ходило, когда вы руки поднесли, боли больше нет.

Видно было, что старик рад похвале. Но старался этого не показать.

— Я волхв, а не дохтур. Они природу не зрят, потому, от их рук пользы мало.

— А когда вы нам поможете? Нам в большой город нужно.

— Через два тыждня. Скоро мы будем праздновать конец лета 7514 от сотворения мира в звёздном храме. Христовы братия его не знают, они будут зимой отмечать 2006-й по своему неверному способу. А мы — по Коляды дару. Солнце меняется, ночи будут длиннее, природа будет отдыхать. Мы живем по природе. Ничего важного вас эти два тыждня не ждёт. Будьте гостями у нас. Вы получите помощь.

Перед ночью нам показали выделенную комнату. Там стояла одна кровать. Всё было нормально: подушки, шикарная перина, одеяло. Но! Кровать была одна. То, что произошло этой ночью, я считал своей слабостью, стечением обстоятельств, скорой психологической помощью Наташе — чем угодно, кроме серьёзных отношений. Не стремился продолжать эту связь. А тут — общая кровать. Пошёл к Животвору прояснить данный момент.

— А почему вы нам постелили вместе, отец?

— Вот те й раз? По Ведам муж с женой должны спать завсегда вместе.

— Но мы — не муж и жена!

— Ты не ведаешь, что речёшь! Ваши судьбы донедавна шли врозь, а дальше до прерывания в Яви — идут едино. Она носит твоё дитя. Ко времени будь сказано: то есмь сын. Вы любы один другому, ты ей спас живот несколько раз. Это всё написано на скрижалях доли. Мы, волхвы, не только видим, но и зрим. Особый знак на вас есть. Иди витязь, впредь не говори глупостей, слушай Рода, не иди супротив природы.

— Но мы не расписаны и не венчаны в церкви!

— Да? Странно это. Иди к жене, я подойду вскоре.

Вернулся назад я сам не свой.

— Наташа, кажется, у меня радикальные новости.

— Что случилось?

— Волхв объявил нас мужем и женой. Сказал, что ты беременна от меня, что у нас будет сын, что линии судьбы у нас дальше неразрывны. Чё-то ещё, но всё не упомнил. Вот так. Что скажешь?

— Я согласна. Я буду твоей женой, Юра.

У Журавлёва ноги стали ватными, он неловко сполз вдоль стены на край кровати. Слова Животвора он воспринимал, как некий курьёз, недоразумение, которое вскоре разрешится. Непонятно было только: что делать с ребёнком. В этом вопросе Юрий Григорьевич волхву поверил: экстрасенс как-никак. Но до сознания факты не доходили. А теперь дошло и привалило. А Наташа его слова восприняла, как предложение, как само собой разумеющееся. Какого чёрта расспрашивал её о личном? В душу залез, жалелец хренов. И чё теперь Алёне со Светой сказать?