Рамаяна по-русски
Шрифт:
Шурпа обиженно подобрала красивые пухлые губки и сказала:
– Ну и шуточки у тебя, папочка! Тем более, при посторонних!
– Так! – заорал Равана. – Всем срочно заткнуть уши!
Он принялся с пристрастием смотреть на приближённых, которые всем своим видом и талантом устремились демонстрировать, как тщательно они могут затыкать уши. Выстрел прозвучал не неожиданно. Глядя на упавшего, Шурпа произнесла:
– Мне показалось, что этот подслушивал, – потом оглядела барабан, крутанула его пальцем и с сожалением сказала: – Блин! Патроны кончились!
По залу пронёсся единый вздох облегчения.
– Обманула-обманула! – радостно
Шурпа игриво повернулась к отцу и сказала, заговорщически подмигнув:
– Ну вот, теперь можно нормально поговорить, папуля!
Равана вышел из себя и заорал:
– Ты что себе позволяешь, дура?! Это же – лучшие из лучших! Кого ты мочишь, скотина? С кем я работать буду?
– Ладно, па, расслабься!
– Нет! Я тебя накажу!
– Как? Пальчиком погрозишь? Или в угол поставишь?
Равана схватился за сердце и, громко задышав, пробормотал:
– Где валидол?
– На фиг тебе валидол? – в бешенстве заорала Шурпа. – У тебя же нет сердца! Дочь, можно сказать, умирает, а он… Валидол!
– От чего дочь умирает?
Шурпа мгновенно сменила настроение и, всхлипнув, пожаловалась:
– От любви!
– От какой, на хрен, любви?!
– Если бы я сама знала! – в этом месте Шурпа безутешно разревелась, упав отцу на грудь.
Равана с минуту стоял ошарашенный. Потом стал гладить её по красивым чёрным волосам, приговаривая:
– Ну, будет, дочка! Не плачь! Щас папка что-нибудь придумает.
Вдруг глаза его радостно заблестели и он воскликнул:
– Ура! Придумал! Вот тебе, доченька, ключики от вимана «666». Заводи его – и лети на север, да подальше. Там тебя ещё мало кто знает: авось, какой-нибудь сердобольный мужичонка и отыщется.
– Какой ты у меня молодец, папусик! – просияла Шурпа, схватила ключи от самолёта, поцеловала родителя и стремглав бросилась на улицу.
– А ты, правда, моя дочка? – успел спросить вослед император.
Уже в дверях Шурпа остановилась, повернулась на длинных стройных смуглых обалденных ногах и честно призналась:
– Вообще-то, я тебе – родная сестра, Рави. А так классно выгляжу только потому, что профессионально занимаюсь фитнесом и хатха-йогой.
– Ну, ладно, – успокоился Равана, – всё равно близкая родственница, – и, чтобы замять неловкость, добавил: – Об этом я просто так спросил, без подоплёки.
17. Не губите, мужики, не губите!
Роман проснулся и увидел глаза любимой. Минуту назад она разглядывала его спящего и чему-то улыбалась.
– О Саха-Джахи! Очи твои!
– Утро доброе, – тихо-тихо сказала она грудным низким голосом. – Как почивал мой супруг и господин?
Ромка потянулся, чувствуя телом жаркую близость жены, обнял её и с улыбкой признался:
– Я видел сон.
– Какой?
– К нам в хижину на аудиенцию прилетал Агастья.
– И что он сказал?
– Я думаю.
– О чём?
– Могу ли тебе об этом рассказать?
– Можешь, – серьёзно молвила Света. – С женой ты можешь говорить обо всём. Конечно, если не боишься.
– Агастья сказал, чтобы я берёг тебя.
Светуля прильнула к Ромику всем телом и молча улыбнулась. Это было не счастье или несчастье. Это был полный
покой. Шанти ему имя.– Агастья сказал:
– Юная дева Маитхили, не привыкшая к испытаниям, из любви к своему господину последовала за ним в лес, хотя путь ваш труден. Поэтому, о Рама, храни её. С изначальных времен природа женщины – быть с мужчиной в процветании и отвергать его в дни испытаний. Мысль женщины стремительна, как молния, а слово остро, как нож, её настроения подобны полету коршуна. Таковы женщины! Но твоя супруга свободна от таких грехов, достойна славы и безгранично предана тебе. Среди богов она известна как Верность.
– Что ещё сказал Агастья?
– Больше ничего. На этом сон закончился.
Света поцеловала Ромку и змеёй выскользнула из-под медвежьей шкуры, подаренной одним из отшельников, посетивших их с тех пор, как троица друзей поселилась на берегу стремительной Годавари у подножия Магнитной горы.
Утро вступило в свои права.
Выйдя из хижины, Светлана подумала, что хорошо вот так прожить всю жизнь в этом тихом месте, ни о чём не беспокоясь и никого не тревожа.
– Гата! – крикнула митхилка и вытянула руку в направлении высокого валуна, выглядывающего из земли и окружённого мохнатыми елями, лапы которых были покрыты снегом.
С неба на валун упал огромный чёрный коршун. Величественно сложив крылья, он издал высокий приветственный звук.
– Знаешь, Гата! – поделилась с коршуном Светичка. – Рома передает тебе привет от Агастьи.
Коршун широко взмахнул крыльями, хлопнул ими и внимательно уставился на собеседницу правым глазом. Взгляд птицы, казалось, пронзал насквозь.
– А ещё он сказал, что Агастья считает, будто коршуны и мы, женщины, очень похожи. Хочешь знать чем?
Коршун согласно промолчал.
– Мы так же быстро меняем настроение, как вы летаете.
Коршун засмеялся по-птичьи. А через миг его уже не было в поле видимости.
Лёха, как истинный телохранитель, уже нёс свою суровую службу, стоя на краю поляны спиной к хижине. Света хитро улыбнулась, слепила снежок – и что было силы запустила в деверя. Он стремительно развернулся и поймал пущенный ею снежок, да так, что тот сохранил свою форму.
– Привет! – улыбнулась Света. – Какая красивая зима сегодня!
– Она – любимое время нашего Романа, – приблизившись, сказал сын Саманты.
– Расскажи, – попросила Светичка.
– О чём?
– О Зиме.
Коршун упал с неба на валун и просительно заклекотал.
– Вот видишь: и Гата хочет тебя послушать.
– Зима, – произнёс Алексей, – это время, когда жизнь сбрасывает с себя морщинистую маску старости и растекается в воздухе тишиной. Зима – это ничем не затронутая чистота и время наслаждения плодами деяний, посеянных весной, взращённых в летнюю пору и собранных в житницы во время сбора урожая. Зимой не утолившие жажду завоеваний полководцы готовят свои армии к новым походам. В зимнюю пору Солнце уходит на юг, туда, где обитает всепоглощающий Яма-раджа. И север в это время напоминает женщину, лишившуюся благоприятного тилака на лбу – знака, символизирующего то, что она находится под защитой своего супруга. Луна в зимние ночи не светит как прежде. Её молочное сияние тускнеет, будто Луна тоскует в разлуке со своим возлюбленным. Свет Луны зимой напоминает загоревшую в солнечных лучах кожу юной митхилки, кожу, которая после стольких солнечных дней уже не столь бела и ослепительна, как в весеннее время и в начале лета.