Рапсодия в тумане
Шрифт:
Нет, тут этого делать нельзя.
Нельзя.
Нет.
Блядь.
Я срываюсь с места и, быстро преодолеваю расстояние. А оказываюсь рядом с рыжим, что успел сесть со своим рафом на лавочку, дергаю его вверх, и стаканчик отлетает куда-то в сторону.
— Я это не планировал, — сообщаю и тащу в сторону деревьев.
— Лапуль, я не фанат интима на улице, — и пыряет ножом в бочину. Сука. Пытается вывернутся из захвата, на что прибиваю его своей силой, заставляя замереть. Я лично зову это — ступор.
— Ты делаешь только хуже, — рычу я, поставив его на землю, и вытаскиваю из себя нож, тут же отшвыривая в сторону.
Мне уже все равно,
Так сильно увлекаюсь, что пропускаю момент, когда в сквер заходит мальчишка из кофейни. Я понимаю это, только когда слышу характерный звук нажатия кнопочки фотокамеры. Да что за день-то сегодня такой?!
Глава 3. Я вампир, я пью чужую кровь
Аман
Приходится отлепиться от еды и провести языком сверху, чтобы следов не осталось. Не переборщил ли?.. Отменяю действие ступора, после чего пират шатается и заявляет:
— Все-таки, ты каннибал!
И оседает. Поймать-то я его поймал, только что мне теперь с этим идиотом делать?! Мне еще с мальчишкой разобраться нужно.
Знаю, что он больше не в том доме, от него идет новый запах, только не могу разобрать какой. Найти кого-то, понюхав, проще, чем держать так сильно пахнущего человека в руках и пытаться определить, где тот обитает. Но не к себе же тащить. Может, тут бросить?..
А время-то идет, еще и мальчишку вылавливать…
Чертыхнувшись, закидываю пирата на плечо и, используя силу, в момент добираюсь до своего дома, где скидываю ношу на диван в гостиной… Ну или то, что должно быть гостиной, а у меня имеет вид склада. Наслав ступор, — на всякий случай, а то вынесет все, что плохо лежит, — я, как ищейка, отправляюсь по следу мальчишки.
Запах приводит в не самый лучший район, к баракам. Для вампира это ад. Куча народа, миллион запахов. Кто-то что-то жарит на костре — но воняет чуть ли не мокрой, паленой кошкой. Где-то поблизости явно кто-то сдох… Надо же, а чудик мечтает о трупе, когда тот у него под носом. Иду мимо разрисованных граффити стен — тут архисложно вычленить запах бариста . Перемещаюсь быстро, чтоб не привлекать внимания, и чуть не спотыкаюсь о пьянчугу. Их тут полно, этот вот в отключке и от него разит так, что дурно становится. Гадость. И как мальчишка умудряется, живя тут, не нахватать на себя все эти мерзостные запахи?!
Я подхожу к старому двухэтажному дому: с фасада лет двести как слезла краска. Выглядит отвратно, впрочем, как и весь район. Проникаю сразу на второй этаж, даже не применив силу, ведь окно нараспашку. Куча народа, издающего шумы и запахи. Приходится ускориться, чтобы в этом тесном, маленьком пространстве, меня не увидели. Потом, наконец-то, определяюсь, и бегом припускаю к лестнице на чердак.
У мальчишки, что живет под крышей, очень даже чистенько, картину портит ведро по центру, куда капает вода из протечки в потолке. Сам папарацци, довольный, сидит на тахте и жует пирожок, разглядывая трофеи на фотоаппарате. Я так спешил, что не обратил внимания на низкую притолоку и, зайдя, тут же шарахаюсь лбом, издавая шум и останавливаясь.
Мальчишка с писком прячется под одеяло, на что лишь закатываю глаза. Так себе преграда даже от человека, что уж говорить обо мне.
— Разве ты удивлен, Сладкий? — спрашиваю, закрывая за собой дверь.
— Я так, чисто напомнить — вы обещали помочь найти труп, а
не делать его из меня, — заявляют из-под одеяла.— Ну так удали фотку и будешь целенький, — говорю и, подойдя ближе, сажусь на край тахты, а то дико неудобно стоять, пригибая голову, и тяну одеяло вниз. Но стоит показаться сине-фиолетовой макушке, как на меня из пластикового стаканчика плещут водой, следом прибавляя и горсть соли. Та сразу прилипает к влажной коже. Чудесно…
Вытираю лицо его же одеялом.
— Эх, а в сказках действует… — говорит и пятится от меня попой по тахте, прямо как животинка какая. Цепляю ногу, чтоб далеко не уполз, а он айкает, да и вообще видок перепуганный. Вот не надо мне тут, не такой уж я и страшный!
— Удаляй давай, а то фотик заберу.
— Удалю и сожрешь?
— Я не ем людей. Ты же ведь не говядина?
Ну и абсурдный у нас разговор. Можно было бы пошутить и сказать, что обязательно сожру, но пугать его еще больше не хочу. Я вообще просто хочу удостовериться, что компромат стерт и вернуться домой, где пока еще не пришел в себя пират.
— А одноглазый, значит, корова?..
— Он жив. Спит сейчас.
Ну или почти…
— Мертвым сном на травке… — икает и потихоньку пытается ногу свою вытащить. Реально думает, что я не чувствую?
— На диване у меня он спит. И не мертвый он. Посапывает даже. Хорош меня заговаривать, фотку удаляй, журналист мелкий.
Мальчишка послушно берет девайс, открывает и, понажимав на кнопочки, показывает мне последнее фото — пылающий костер и скачущие позади тени.
— Очень красиво. А теперь удаляй отовсюду, — говорю, так и не отпустив ногу. Знаю я таких.
— Откуда? Когда б успел?.. Все тут было.
— Я не в склепе живу, у меня тоже есть фотик. Я им, правда, не пользуюсь, но прекрасно знаю, что он автоматом загружает все в облако.
Мальчишка смотрит, хлопая ресницами, и, видимо, убедившись, что намерения у меня не самые дружелюбные, лезет под подушку и достает телефон, откуда с жалобным стоном удаляет фото — так, чтобы я видел.
— Хороший мальчик, — сообщаю ему и, погладив место захвата, на что он вздрагивает, отпускаю тощую конечность.
— А теперь?..
— А что теперь? Есть предложения? — ухмыляюсь я, так и не встав. Это все выглядит забавно, хотя то, что он меня так боится, мне не нравится.
Он отрицательно машет головой из стороны в сторону.
— Пирожок хотите?..
— Нет, спасибо. Лучше сам ешь, а то худой совсем, — оглядываю его, замечая задранную футболку и уголок татуировки на животе. Мальчишка резво одергивает край, закрывая обзор, и заявляет:
— Вот именно, худой и невкусный!
— Глупенький, — я резко наклоняюсь к его шее и ловлю руками отшатнувшееся от меня дрожащее тело. Вдыхаю его запах с привкусом страха. Последнее я не люблю, но это мои личные предпочтения, о которых никто не ведает. — Твоя худоба роли не играет. А кровь вкусная, я, и не пробовав, это знаю.
Отстраняться не хочется, еще и клыки сами по себе удлиняются, готовые впиться в шею. На расстоянии держаться было значительно проще, чем так, когда он совсем близко, когда дурманящий сладковатый аромат атакует обоняние.
— Я очень люблю чеснок! Очень-очень много его ем! — тараторит уверенно, хотя сердце готово из груди выпрыгнут ь: слышу, как оно неистово бьется, словно рыбка, пойманная в сети.
— Маленький, — я провожу носом по его шее. Как отстраниться-то?! Это выше моих сил. — Глупенький человек. Ты не в сказках своих. Я тоже ем чеснок, предпочитаю гранулированный.