Рапсодия в тумане

Нет, тут этого делать нельзя.

Нельзя.

Нет.

Блядь.

Я срываюсь с места и, быстро преодолеваю расстояние. А оказываюсь рядом с рыжим, что успел сесть со своим рафом на лавочку, дергаю его вверх, и стаканчик отлетает куда-то в сторону.

— Я это не планировал, — сообщаю и тащу в сторону деревьев.

— Лапуль, я не фанат интима на улице, — и пыряет ножом в бочину. Сука. Пытается вывернутся из захвата, на что прибиваю его своей силой, заставляя замереть. Я лично зову это — ступор.

— Ты делаешь только хуже, — рычу я, поставив его на землю, и вытаскиваю из себя нож, тут же отшвыривая в сторону.

Мне уже все равно, что мы не ушли глубже, где нас бы точно скрыли деревья, я открываю его шею, наклонив чужую голову набок, и, проведя языком по тонкой коже, впиваюсь клыками, начиная пить… Ну или есть. Вкусно так, что заурчать готов.

Так сильно увлекаюсь, что пропускаю момент, когда в сквер заходит мальчишка из кофейни. Я понимаю это, только когда слышу характерный звук нажатия кнопочки фотокамеры. Да что за день-то сегодня такой?!

Глава 3. Я вампир, я пью чужую кровь

Аман

Приходится отлепиться от еды и провести языком сверху, чтобы следов не осталось. Не переборщил ли?.. Отменяю действие ступора, после чего пират шатается и заявляет:

— Все-таки, ты каннибал!

И оседает. Поймать-то я его поймал, только что мне теперь с этим идиотом делать?! Мне еще с мальчишкой разобраться нужно.

Знаю, что он больше не в том доме, от него идет новый запах, только не могу разобрать какой. Найти кого-то, понюхав, проще, чем держать так сильно пахнущего человека в руках и пытаться определить, где тот обитает. Но не к себе же тащить. Может, тут бросить?..

А время-то идет, еще и мальчишку вылавливать…

Чертыхнувшись, закидываю пирата на плечо и, используя силу, в момент добираюсь до своего дома, где скидываю ношу на диван в гостиной… Ну или то, что должно быть гостиной, а у меня имеет вид склада. Наслав ступор, — на всякий случай, а то вынесет все, что плохо лежит, — я, как ищейка, отправляюсь по следу мальчишки.

Запах приводит в не самый лучший район, к баракам. Для вампира это ад. Куча народа, миллион запахов. Кто-то что-то жарит на костре — но воняет чуть ли не мокрой, паленой кошкой. Где-то поблизости явно кто-то сдох… Надо же, а чудик мечтает о трупе, когда тот у него под носом. Иду мимо разрисованных граффити стен — тут архисложно вычленить запах бариста . Перемещаюсь быстро, чтоб не привлекать внимания, и чуть не спотыкаюсь о пьянчугу. Их тут полно, этот вот в отключке и от него разит так, что дурно становится. Гадость. И как мальчишка умудряется, живя тут, не нахватать на себя все эти мерзостные запахи?!

Я подхожу к старому двухэтажному дому: с фасада лет двести как слезла краска. Выглядит отвратно, впрочем, как и весь район. Проникаю сразу на второй этаж, даже не применив силу, ведь окно нараспашку. Куча народа, издающего шумы и запахи. Приходится ускориться, чтобы в этом тесном, маленьком пространстве, меня не увидели. Потом, наконец-то, определяюсь, и бегом припускаю к лестнице на чердак.

У мальчишки, что живет под крышей, очень даже чистенько, картину портит ведро по центру, куда капает вода из протечки в потолке. Сам папарацци, довольный, сидит на тахте и жует пирожок, разглядывая трофеи на фотоаппарате. Я так спешил, что не обратил внимания на низкую притолоку и, зайдя, тут же шарахаюсь лбом, издавая шум и останавливаясь.

Мальчишка с писком прячется под одеяло, на что лишь закатываю глаза. Так себе преграда даже от человека, что уж говорить обо мне.

— Разве ты удивлен, Сладкий? — спрашиваю, закрывая за собой дверь.

— Я так, чисто напомнить — вы обещали помочь найти труп, а не делать его из меня, — заявляют из-под одеяла.

— Ну так удали фотку и будешь целенький, — говорю и, подойдя ближе, сажусь на край тахты, а то дико неудобно стоять, пригибая голову, и тяну одеяло вниз. Но стоит показаться сине-фиолетовой макушке, как на меня из пластикового стаканчика плещут водой, следом прибавляя и горсть соли. Та сразу прилипает к влажной коже. Чудесно…

Вытираю лицо его же одеялом.

— Эх, а в сказках действует… — говорит и пятится от меня попой по тахте, прямо как животинка какая. Цепляю ногу, чтоб далеко не уполз, а он айкает, да и вообще видок перепуганный. Вот не надо мне тут, не такой уж я и страшный!

— Удаляй давай, а то фотик заберу.

— Удалю и сожрешь?

— Я не ем людей. Ты же ведь не говядина?

Ну и абсурдный у нас разговор. Можно было бы пошутить и сказать, что обязательно сожру, но пугать его еще больше не хочу. Я вообще просто хочу удостовериться, что компромат стерт и вернуться домой, где пока еще не пришел в себя пират.

— А одноглазый, значит, корова?..

— Он жив. Спит сейчас.

Ну или почти…

— Мертвым сном на травке… — икает и потихоньку пытается ногу свою вытащить. Реально думает, что я не чувствую?

— На диване у меня он спит. И не мертвый он. Посапывает даже. Хорош меня заговаривать, фотку удаляй, журналист мелкий.

Мальчишка послушно берет девайс, открывает и, понажимав на кнопочки, показывает мне последнее фото — пылающий костер и скачущие позади тени.

— Очень красиво. А теперь удаляй отовсюду, — говорю, так и не отпустив ногу. Знаю я таких.

— Откуда? Когда б успел?.. Все тут было.

— Я не в склепе живу, у меня тоже есть фотик. Я им, правда, не пользуюсь, но прекрасно знаю, что он автоматом загружает все в облако.

Мальчишка смотрит, хлопая ресницами, и, видимо, убедившись, что намерения у меня не самые дружелюбные, лезет под подушку и достает телефон, откуда с жалобным стоном удаляет фото — так, чтобы я видел.

— Хороший мальчик, — сообщаю ему и, погладив место захвата, на что он вздрагивает, отпускаю тощую конечность.

— А теперь?..

— А что теперь? Есть предложения? — ухмыляюсь я, так и не встав. Это все выглядит забавно, хотя то, что он меня так боится, мне не нравится.

Он отрицательно машет головой из стороны в сторону.

— Пирожок хотите?..

— Нет, спасибо. Лучше сам ешь, а то худой совсем, — оглядываю его, замечая задранную футболку и уголок татуировки на животе. Мальчишка резво одергивает край, закрывая обзор, и заявляет:

— Вот именно, худой и невкусный!

— Глупенький, — я резко наклоняюсь к его шее и ловлю руками отшатнувшееся от меня дрожащее тело. Вдыхаю его запах с привкусом страха. Последнее я не люблю, но это мои личные предпочтения, о которых никто не ведает. — Твоя худоба роли не играет. А кровь вкусная, я, и не пробовав, это знаю.

Отстраняться не хочется, еще и клыки сами по себе удлиняются, готовые впиться в шею. На расстоянии держаться было значительно проще, чем так, когда он совсем близко, когда дурманящий сладковатый аромат атакует обоняние.

— Я очень люблю чеснок! Очень-очень много его ем! — тараторит уверенно, хотя сердце готово из груди выпрыгнут ь: слышу, как оно неистово бьется, словно рыбка, пойманная в сети.

— Маленький, — я провожу носом по его шее. Как отстраниться-то?! Это выше моих сил. — Глупенький человек. Ты не в сказках своих. Я тоже ем чеснок, предпочитаю гранулированный.