Рапсодия в тумане

Услышав, как он вышел из лифта, я тушу сигарету, но пират, постояв около двери пару секунд, вдруг разворачивается и делает шаг, намереваясь уйти. Приходится рвануть к нему, всему закутанному в безразмерный пиратский плащ, и, ухватив поперек живота, втащить в квартиру. Дерется еще. С локтя в живот прописывает, за что обхватываю и второй рукой, блокируя удары, но он лягаться начинает.

— Заканчивай, — рычу в ухо, уже стоя посередине комнаты.

— Да тьфу на тебя! Че пугать так! — возмущается, но прекращает попытки сопротивления.

— Может, мне это нравится?.. — задумчиво протягиваю я, отпуская закованного в ремни под плащом пирата, и возвращаюсь на подоконник, откидываясь спиной на решетку.

— Ага, а мне не нравится, что после таких моих испугов, ты мне кровь пускаешь, — он поворачивается, и я замечаю быстро исчезающий нож в его руке.

Пират стягивает капюшон, открывая вид на тройку заплетенных колосков на его голове.

— Чего хотел-то? Только не говори, что поужинать! Тебе людей на улице мало?

Он щелкает пальцами и в комнате загорается приглушенный свет, но я все равно прикрываю глаза.

— Давай не о еде, — говорю, даже и не начав думать над тем, как объяснить причину моего прихода сюда. Просто захотел и пришел.

— О’кей, мне нравится. О чем тогда? — спрашивает пират, скидывая плащ на одинокий стул, и отстегивает пояс с креплениями для тросов, отправляя его туда же.

— Не знаю, предложи что-нибудь. Я лично согласен и просто молча понаблюдать за тем, как ты раздеваешься.

— Нравлюсь, что ль?

При чем тут это? Разве смотреть что-нибудь эротическое можно только в исполнении того, кто тебе нравится?!

— Никакой романтики, если ты об этом, — говорю, скользя по нему глазами. Брюки, что заправлены в высокие сапоги, обтягивают ноги. Идеальный рельеф подчеркивают и две порции ремешков с маленькими кармашками и карабинами. На бедрах все это смотрится еще лучше.

Пират стягивает перчатки и, отправив их все на тот же стул, уточняет:

— Нравится наблюдать за теми, кто не нравится? Да вы, дядь, извращенец еще тот.

Как ни в чем не бывало достает из стоящего прямо тут маленького холодильника бутылку воды и готовый сэндвич, а следом по-турецки садится на заправленную покрывалом кровать .

— Сейчас договоришься, и я трахну тебя на подоконнике, — сообщаю, смотря, как он жует. Тоже хочу есть, только, увы, не бутер.

— Это угроза или предложение? — он вздергивает бровь, прямо над единственным, смотрящим на меня глазом, и снова откусывает от сэндвича.

— Планировалось первое, но можно и второе.

Пират отвинчивает крышку с бутылки, придерживая сэндвич, чтобы тот не упал, и делает глоток воды, только после этого говоря:

— Соблазнитель из тебя, дядь, так себе. Не будь ты каннибалом, а я любопытным, мы б точно подрались.

— Да не жру я, блядь, людей! Что за херню по моему поводу думают?! Просто пиздец.

— Разве пить кровь себе подобных — не разновидность каннибализма? О! — он отвлекается от перекуса и с любопытством на меня пялится. — А ты, может, и не человек уже? Если так, то извиняюсь. Это тогда не каннибализм, это ты, выходит, хищник, что обосновался выше по пищевой цепочке.

Настроения на подобную болтовню у меня не имеется, как, собственно, и терпения. Теперь я и сам не понимаю, зачем пришел именно к нему. Если сытому, он мне казался забавным, то сейчас его охота прихлопнуть, как пищащего комара.

Спрыгнув с подоконника, быстро приближаюсь к кровати и, выдернув открытую бутылку из рук пирата, отставляю ее на пол.

— Помолчи, — говорю сквозь зубы и наваливаюсь на него, опрокидывая и придавливая собой к кровати. Плевать мне и на то, что он еще не доел, и на то, что ноги у него в неудобной позе оказались.

— Дядь, походи на курсы пикапа, что ли… хотя… лан, и так сойдет, считай, взял брутальностью, — говорит, ноги распрямляя, и остатки сэндвича в рот закидывает. А я к шее его тянусь и вдыхаю запах. Хочется… Только не можется. С янтарем клыки не выдвигаются.

Пират запускает руку под мою ветровку и проводит по ребрам, спрашивая задумчиво:

— А трахаешься ты тоже на суперскорости?

Вот умеет он меня удивить своими вопросами, я даже от шеи его отрываюсь, в глаз заглядывая.

— А надо?

А член от этого не сотрется?..

Пират зависает, и я снова возвращаюсь к его шее. Я сейчас почти как в детстве. Открытая закусочная, где готовится курочка на вертеле и мелкий я, у которого денег на нее нет, а живот от голода крутит так, что в глазах темнеет, и я могу только вдыхать приятный запах.

— Не, наверное, не стоит. Ты ж тогда и кончишь супербыстро, смысл в таком?

— Любишь сам процесс?

— Какой придурок его не любит? Мне такого жалко прям, бедолага. Никакой радости в жизни… — он тянет ветровку, приспуская ее с моих плеч. С сожалением отстраняюсь, вставая на кровати на колени.

— Смотрю, ты молчать не умеешь, — говорю я, избавляясь от ветровки и скидывая с себя ботинки.

— Зачем, если тебя это так раздражает? В этом и смак, — улыбается задорно, а я, глянув на эту наглость рыжую, не задумываясь, беру и браслет отстегиваю, вынимая толстую, железную иглу из вены.

— Меня все раздражает сегодня, хочу это исправить.

Кладу браслет на кровать, подальше от пирата, чтобы тот его сразу разглядывать не начал, нос любопытный.

— Фига ты, садомазохист…

— Никакого кайфа от этой штуки нет, — я беру его ногу, стягиваю сапог и ловлю выпавший из него нож, который вместе с обувью на пол пристраиваю. — Но без этого никуда.

Янтарь во мне пока еще действует, но скоро отпустит, надо успеть хоть раздеться до этого, а то будет какая-нибудь дикая жесть с укусами и рваной одеждой.

Пират на мой рот смотрит зачем-то и спрашивает:

— А где клыки?

— Будут попозже. Уже соскучился? — избавляю его и от второго сапога и поглаживаю, по ногам вверх скольжу, через ремешки перескакивая.