Расчет только наличными, или страсть по наследству

— «Любишь — женись», как сказала одна популярная шутница. Надеюсь, Машка мне то же самое предложит.

Печкин покосился на приятеля.

— Почему она тебе предложит, я не понял?

— Потому что я ей предложение руки и сердца уже сделал, правда, мысленно. То есть телепатически, — грустно поведал детектив.

Печкин удивился.

Старею я, что ли? Отстал от жизни, точно. Передача мыслей на расстоянии. Надо все переварить. Он смутился. Процесс переваривания застопорился. Ну и наплевать на него. Мы пойдем другим, проверенным путем.

— Придется повторить процедуру. — Они выпили еще по одной.

— Ты какую процедуру имел в виду? Коньяк или предложение? — спросил, пребывая в некотором оцепенении Илья.

— И то, и другое, — после паузы изрек Толик. — Коньяк надо допить, чего там осталось-то, совсем на донышке. И с Машкой надо поговорить, только вслух. Высказанная вслух твоя оригинальная мысль быстрее дойдет до девушки.

Выпили еще по одной.

— А она сказала, что должна подумать. Сколько будет думать, непонятно. Но долго я не выдержу. — Илья погрозил пальцем.

— Не понял. Ты ж телепатировал ей. Каким же образом она смогла тебе ответить?

— Как, как! Мысленно и ответила. Чудит Машка. — Глаза Ильи заволокло туманом.

Печкин напрягся, достал сигареты и закурил.

— Спятили мы все. Точно спятили. Передача мыслей на расстоянии. Это психушка.

— Толь, ты что, вообще ничего не понимаешь? Я тебе говорю, чудит Машка, — заорал Илья.

— Понимаю. Согласен. Чудит Машка. Ты, главное, не переживай. Все мы иногда чудим. Особенно после стресса. — Печкин успокаивающе потрепал Илью по плечу. — Женщины — трудные люди. И устроены по другому принципу. Принцип называется — тонкая душевная организация. От этой организации женской у мужиков одна головная боль. Ты особо не переживай. Олька моя тоже чудит. Я думаю, это оттого, что она все время подвоха ждет.

Выпили еще по одной.

«А хорошо сидим. Главное, все становится таким ясным и логичным. Вот именно в такой момент и надо принимать серьезные решения. А то все спешишь куда-то, бежишь, не успеваешь. А вот оно — решение, рядом».

— А что по поводу Дениса и Иллариона новенького? — попытался сосредоточиться Илья.

— О-го-го. Все они зарегистрированы в одном месте, а проживают на съемных квартирах совершенно в другом месте. Причем заметь, все в одном районе — на Юго-Западе.

— Может, еще и в одном доме? — встрепенулся Илья.

— Нет, к сожалению, в разных домах и на разных улицах. Но район, район. Ты мысль мою уловил?

— Пока не очень, но уже начинаю прозревать. — Илья прищурил один глаз, затем другой.

— Совершенно верно. Мария, Антонина и Олечка живут на Юго-Западе. Вольский, как ты сам понимаешь, там же. Давай допьем, что ли? — Печкин встряхнул бутылку.

Выпили.

— Излагайте, Анатолий, не молчите, а то у меня веки смыкаются. — Компаньон растекся по стулу, с трудом фокусируя взгляд на силуэте своего визави.

— Ладно, иди, поспи. Две ночи он не спал. А я, думаешь, спал?

Печкин встряхнул Илью и с трудом отволок его в спальню. Бросил отяжелевшее тело друга на кровать, накрыл пледом и почувствовал, что силы его покинули.

И нужен-то всего час-другой. Он поплелся в кухню и улегся на неудобный диванчик. Вскоре в квартире у Печкина раздался равномерный двухголосый храп.

— Похорошела и даже загорела, красота сплошная, — верещала довольная Тонька, разглядывая Машку. — Рассказывай про свое дефиле. Как все прошло? Как и планировалось?

Машка с удовольствием глотнула крепкий Тонькин чай и улыбнулась.

— Может, ты поешь чего-нибудь, давай я тебе супу налью, он вкусный, — суетилась Тонька.

— Супа не надо. Я не голодная. Вообще есть не хочу.

— Нехочуха Машка. Ну не молчи, выкладывай.

Машка пригубила чай и ответила:

— Сначала ты, твоя очередь. Как жизнь? Как там финны поживают? Пока я Ниццой наслаждалась, ты с Вовиком в Хельсинки смоталась, понравилось?

— Все очень и очень хорошо. У финнов сплошное благолепие и буржуазность. Домики аккуратные, дорожки мощеные, реклама практически отсутствует. И сосны, сосны. К тому же поголовно все население отлично говорит на английском языке. Не только в отелях и магазинах, но и обычные граждане «спикают» без запинки. Приходится признать, что братья-чухонцы к Европам ближе во всех смыслах, живут они лучше, мягко говоря, и спокойнее, чем русские господа. Вот такие пироги.

Идешь по городу, и чувство безопасности тебя не отпускает, понимаешь? Тишина, красота и безопасность. У нас так вечерком не погуляешь. Обязательно пьяненькую компанию хулиганов встретишь, и если повезет, то все закончится без травм. А в Хельсинки идешь себе вечерком по улице, фонари горят, дороги пустынные, а по тротуарам мирные жители с лыжными палками топают. Спорт у них — великое дело. И стар и млад, все к спорту привязаны всей своей финской душой. И даже «такс фри» там отдают без проволочек. Совершенно я от этого теряюсь. Почву под ногами не чувствую. Я-то пессимистически думала, что сейчас разные сложности возникнут, обязательно что-нибудь будет не так и нам налог этот не вернут никогда. Но нет, не возникли трудности. С финнами не возникли, а вот наши родные российские таможенники — это совсем другое дело. Мы ж на поезде поехали. Сама понимаешь, самолет меня ни капельки не привлекает. Я лифт-то не переношу. А тут махина такая летит. Причем как летит, почему летит — непонятно. Вот то, что самолет упасть может, — это мне понятно и доступно.

Да и по телеку что ни день, то катастрофа: самолет упал, разбился. Причем падают не только наши, но и зарубежные. А почему они все-таки взлетают, летят и периодически благополучно приземляются — для меня загадка. Не понимаю. Вот хоть ты тресни. Какая такая подъемная сила? С чем ее едят? Самолет же тяжелый, столько тонн весит. Ну-ка заставь его вспорхнуть. Не хватает у меня воображения и мозгов, чтобы освоить эту грубую реальность.

У Александровой от нервного возбуждения очки заволокло туманом. Она тщательно протерла их платочком и помассировала переносицу.

— Вот скажи честно, ты разве не боишься летать? — обратилась Тонька к подруге.

— Боюсь, но смотрю на полет иначе. Суждено, значит, так тому и быть. Я к полетам отношусь спокойно.

— Ага. А для меня самолет — авантюрная затея с садистическим налетом.

— И сколько вы в поезде тряслись?

— Ерунда, пустяки. Всего часов тринадцать. Даже надоесть не успело.

— И что у тебя с нашей таможней не сложилось?

Тонька, захлебываясь смехом, простонала.

— Знаешь, Маш, ничего такого не было. Просто сидит, видимо, в нас закваска та еще, социалистическая, рабская, ну, по крайней мере, во мне она сидит глубоко и надежно. Может, у других людей и не так, не знаю. Но думаю, что я не одинока.

— Ты по делу выскажешься или эта песня никогда не закончится? — Машка начинала нервничать.

— «Ты что, не видишь, я спешу», — как говорит Вовка. Короче, сидим мы с ним, с Вовкой, в купе, идет российский таможенник и заглядывает ко всем. Доходит до нашего и спрашивает, обращаясь ко мне: «На какую сумму вы товаров приобрели в Финляндии?» — строго так спрашивает.

У меня, соответственно, от этого следовательского тона глаза на лоб лезут. А сердце страх распирает. Черт его знает, думаю, может, у нас по закону только на определенную сумму товаров можно купить. Сейчас как штрафанет или еще какая-нибудь неприятность случится. Нюансов отечественных законов и правил я не знаю. Но где-то в глубине души я понимаю, что паникую зря.