Расцвет и сближение социалистических наций в СССР

— Су-дарш — это санскритское слово, а точнее, древнерусское, и означает оно «прекрасно смотрящийся». Отсюда наше старинное обращение сударь, сударыня. А орда — также древнерусское слово и означает оно — «войско», «армия».

— Орда — армия? — не сдержал удивления Антон.

Валерия с сожалением посмотрела на него.

— Ты не читал исследований академика Фоменко?

— Ничего, этот пласт информации от него не уйдет, — заметил Илья, догоняя ушедших вперед Федора, Серафима с Анжеликой и Гнедича. — Я тоже только недавно удосужился изучить материалы о заговоре против подлинной русской истории.

Антон задумчиво посмотрел ему вслед. Валерия взяла его за руку, повлекла за остальными.

— Илья назвал его точно: заговор против истинной русской истории существовал и действует до сих пор, а речь идет о гнуснейшем искажении истории нашего отечества в угоду тем, кто заинтересован в сокрытии тайн восшествия на престол династии царей Романовых, а главное — в уничижении рода русского, якобы рода рабов, стонавших под непосильным бременем трехсотлетнего татаро-монгольского ига, не имевших своей культуры.

— А разве не было ига?

— Не было, Антон Андреевич, в том-то и дело. Была великая Русско-Ордынская империя, управляемая казачьим атаманом — батькой, — отсюда, кстати, и имя-кличка — Батый, — раскинувшаяся на территории большей, чем бывший СССР. Это ли не повод для фарисеев, живших в Америке и Европе, представить, что все было наоборот, что не они занимали главенствующее положение, а славяне?

— Но тогда… — пробормотал Антон, силясь найти возражение. — А как же монголы? Татары? Они же…

— Монгол — не национальность, это название, данное западными историками представителю Русско-Ордынской империи, и обозначает оно — «великий». Из школьной истории ты должен был помнить словосочетание «Великие Моголы». Это тавтология. Могол и так в переводе — великий, монголом он стал позже, когда русский язык исказили при Рюриковичах, когда заменили праславянское письмо — глаголицу на кириллицу. А татарин в переводе с древнерусского, называемого до сих пор санскритом, всего лишь искаженное татарох — царский всадник. Не отставай, Антон, потом поговорим, не то еще узнаешь.

Через полчаса они обедали, разместившись в просторной кухне ло-мовского особняка. Федор делился новостями, рассказывал о своих заботах, спрашивал о московских новостях, и беседовал с ним в основном разговорившийся, несколько повеселевший Тымко.

— А комаров у вас тут много? — спросил он, обрабатывая зубами кроличью лопатку. — Если нету, я согласен сюда переехать, хорошо тут у вас кормят.

— Комары есть, но к нам в дом не залетают, — отвечал Федор, — моя женушка слово против них знает, они боятся.

— А мне это слово не скажете? Замучили, супостаты, проникают в квартиру сквозь любую сетку, даже хваленый «Раптор» не помогает.

— Кстати, слово «комары» происходит от санскритского «камаари», — заметила Валерия, — то есть «враги бога любви Камы», юного Купидона, который часто сидел в кустах голеньким с луком и стрелами в руках.

Это сообщение развеселило обедающих, посыпались шутки, раздался смех, и даже озабоченный Юрий Дмитриевич позволил себе улыбнуться и вставить слово о забавах Купидона. Антона же так и подмывало попросить Валерию продолжить ее лекцию о тайнах истории, но сидел он не рядом с ней, поэтому терпел и ждал момента.

После обеда Илья собрал мужскую часть экспедиции за домом Ломова, на природе, чтобы изложить свой план. Начало похода на Стрекавин Нос откладывалось до утра, поэтому предполагалось заняться подготовкой двух моторных лодок, одну из которых давал Васька, свояк Федора, а вторую Ломов обещал занять у знакомого артельщика, собиравшегося в отпуск.

В восемь часов поужинали, ожидая появления деда Евстигнея, однако он не пришел ни в девять, ни в десять, отчего Илья, и без того возбужденный, занервничал и решил сам сходить к волхву. Вернулся он быстро, оглядел свою гвардию, ждавшую его в гостиной Ломова.

— Дед занят. Проводник подойдет к нам завтра, в шесть утра, прямо к пристани. Дед тоже придет утром, даст ЦУ. Нам же он посоветовал сторожить лодки.

— Здесь водятся воры?

— Здесь водятся слуги Морока, верим мы в них или нет. Предлагаю дежурить по двое. Сейчас там Федор со свояком, в двенадцать их сменим мы с Серафимом, часа в три нас сменит Антон и вы, Юрий Дмитриевич. Принципиальные возражения есть?

— Это дискриминация женщин, — заявила сердито Валерия. — Мы с Анжеликой такие же члены экспедиции, как и остальные, и могли бы дежурить не хуже мужчин.

— Я имел в виду принципиальные возражения, — отрезал Илья. — Раз их нет, то предлагаю разойтись и отдыхать. Времени мало, отход назначаю на шесть утра с минутами.

Спать легли без особых разговоров. Все было обговорено и сомнений не вызывало. Лишь Тымко, отлучившийся куда-то на полчаса и вернувшийся не в лучшем расположении духа, начал что-то ворчать под нос, но после окрика Ильи перестал и, поворочавшись немного, затих. Через минуту он уже храпел.

Антон же уснуть никак не мог, но не из-за храпа, — он привык засыпать при любом шуме. В голову лезла всякая чертовщина, чудились чьи-то крадущиеся шаги, таинственные тени шевелились по углам комнаты, в окно заглядывали чьи-то светящиеся глаза, и сердце сжималось от предчувствия беды.

Уснул он незаметно для себя и проснулся от какого-то странного звука: показалось, что где-то рядом трещат и рвутся обои на стене.

В комнате было темно и тихо, дыхания спящих не было слышно. Не раздавался и храп Серафима. Антон прислушался к своим ощущениям, и ему показалось, что на него смотрит сразу весь потолок. Чувствуя, как спина покрывается холодным потом, Антон бесшумно встал, приблизился к постели Ильи, но она была пуста. Отсутствовал и Серафим. Тогда Антон посмотрел на часы — шел первый час ночи — и успокоился, вспомнив, что в двенадцать они должны были менять возле лодок Федора Ломова. Улегся на полу опять, однако что-то мешало лежать спокойно, словно соринка в глазу, по углам комнаты ползало какое-то шуршание, сон не приходил, и промаявшись какое-то время, Антон встал и включил свет. И тотчас же знакомый звук раздираемых обоев заставил его вздрогнуть.

Он оглянулся и обомлел.

Все полосы обоев на стене, возле которой он спал, лопнули посредине, а одна из них продолжала рваться прямо на глазах: по цветастому полотну ползла трещина, обои лопались и загибались, будто их снизу вверх раздирал чей-то острый коготь.

— Изыди, Сатана! — произнес Антон первое, что пришло в голову.

«Сатана» послушался. Обои перестали трещать и рваться, в комнате стало тихо, «взгляд» потолка потускнел, стал как бы мутнеть, отдаляться, пропал. Интерьер комнаты окончательно успокоился, колдовские чары развеялись.