Распутин наш

Он очнулся в неудобной позе, опутанный веревкой, как муха – паутиной, да ещё и подвешенный за ноги к крюку вместо люстры. В гостиной горели свечи в подсвечниках, а у камина колдовал немолодой Fl"ugeladjutant. Голова раскалывалась, глаза застилала розовая пелена, и разглядеть его никак не получалось.

– Честно говоря, я крайне разочарован, – разжигая огонь, притворно вздохнул гость. – Букетно-конфетный период нашего знакомства закончился так стремительно, что я едва успел заметить, как вы перешли к битью посуды. Пришлось пожертвовать великолепной цветочной вазой для нейтрализации ваших примитивных планов насчет меня. Если вы будете настаивать на своём праве хулиганить, мне останется подождать минут десять, пока у вас случится кровоизлияние в мозг, аккуратно снять и уложить ваше тело, чтобы нашедшие вас утром смогли констатировать смерть от инсульта, вызванного переутомлением. А я ведь тащился в такую даль совсем не для подобного финала…

– Кто вы, и какого чёрта вам здесь надо? – прохрипел Николаи, чувствуя, что сознание меркнет.

– Вот это правильный вопрос. Я так рассчитывал, что вы зададите его вместо того, чтобы хвататься за пистолет. Несмотря на всю пикантность положения, я прибыл, чтобы спасти вашу тощую задницу, полковник.

– Снимите меня, – прошептал Николаи, ловя губами воздух, ставший вдруг колючим.

Второе “пробуждение” было не в пример комфортнее. Он лежал на диване с прохладным компрессом на лбу, прикрывающим массивную гематому, а гость умело массировал ему голову, из-за чего головная боль, мучившая Вальтера с утра, уже не так сильно колола шилом виски.

– Не хотите меня развязать? – спросил полковник, попробовав выпростать руку и почувствовав, что всё также крепко и надёжно “упакован”.

– Хочу, – кивнул гость, – но сомневаюсь в вашем благоразумии. Если вы пообещаете вести себя хорошо…

– Обещаю, чёрт вас побери! – проворчал Николаи.

Гость дёрнул какую-то петлю, и путы, стягивающие тело, распались, будто их и не было. “Фокусник, – подумал полковник, ожидавший, что процедура развязывания займет гораздо больше времени, – действительно профессионал…”

– Итак, о чем же вы хотели со мной поговорить? – спросил Николаи, ощупывая след от цветочной вазы на лбу и устраиваясь поудобнее на диване.

– О многом. Но предупреждаю, полковник, воздержитесь от гусарских замашек. Ваша подготовка кабинетного аналитика превращает любые попытки стрельнуть или ткнуть в меня чем-нибудь острым в разновидность особо изощрённого суицида. Поэтому предлагаю не планировать силовые акции. Я действительно не намерен вас убивать, но если не оставите мне выбора…

Николаи молча кивнул, ощупывая цепким взглядом лицо и фигуру собеседника. Форма на нём сидела безупречно, глаза-угли и властные носогубные складки выдавали привычку повелевать. Но что-то в облике гостя было неправильным, неестественным, и эта дисгармония выбивала из колеи, раздражала, не давала сосредоточиться.

– Очень удобный мундир! – перехватив взгляд разведчика, улыбнулся “Fl"ugeladjutant”, – я всегда отдавал должное прусским модельерам, умеющими совместить практичность со строгим изяществом. Не переживайте, я не украл его, не ограбил и не раздел подданного кайзера. Местный портной уступил мне форму в связи с безвестным отсутствием хозяина…

– Как вы меня нашли? Я приехал в Тильзит только утром.

Губы гостя тронула снисходительная улыбка.

– Вы даже не представляете, насколько болтливы бывают провинциальные штабисты при виде флигель-адъютантских погон. Но я им благодарен. Если бы не их словоохотливость, мы бы с вами разминулись…

– За этот маскарад вас повесят…

Глаза гостя нехорошо сузились и вспыхнули.

– Все там будем. Тайные операции предполагают подобные риски. Понимаю, погибнуть с оружием в руках – священный долг и честь для самурая… Не вздёргивайте брови. Вам хорошо известны японские обычаи, а мне – ваше восхищение ими…

– Хм, что ещё вам известно обо мне?

Жесткая складка на лбу гостя разгладилась.

– О! Весьма многое. Мне особенно нравится определение разведки, записанное в вашем дневнике перед самой войной, с которым я полностью согласен.

Гость прикрыл глаза, обращаясь к своей памяти, однако Николаи заметил, что его рука в кармане галифе остаётся напряженной и сжимает там не носовой платок.

– “Война в условиях мира”, – произнёс гость, раскрыв глаза и упёршись взглядом в разведчика, – “таково истинное определение роли разведывательной службы в настоящее время. Разведывательной службе нельзя нанести удар разоружением, так как пропаганда, являющаяся важной чертой разведки, заменит военные операции и превзойдет по своей эффективности просто политическое оружие… Поэтому разведывательная служба стоит на пороге новых задач.” [51] Великолепно! Не в бровь, а в глаз! Именно из-за этих слов я искал встречи с вами, а не с кем-либо другим…

51

Из книги Вальтера Николаи “Тайные силы”.

– Это единственные строки из моего дневника, которые вам известны? – тихо спросил Вальтер. Он почувствовал, как на лбу предательски выступила испарина, а лицо залила мертвенная бледность, но контролировать собственные эмоции был уже не в силах.

– Конечно нет! – радостно возразил гость. – Ваш дневник – презанимательная вещица, достойная быть учебным пособием в разведшколах всего мира. В нём удивительным образом сплетены простые человеческие эмоции и глубокий анализ происходящих событий. Например, очень трогательно было читать ваши слова об ушедшем канцлере… Если не ошибаюсь, это было год назад. “Когда я, проведя всю ночь без сна, пришел к нему без четкого и ясного результата с проектом набросанной телеграммы, он её прочитал, затем обратился к какой-то папке бумаг на его письменном столе, покопался в них, вытащил какой-то листочек, сказал: «Я это дело представляю так» – и прочитал мне составленный им самим проект предполагаемой директивы. Он нашел решение, которое я как профессионал так и не смог найти. На этом проекте мы и остановились. Я был буквально потрясен своей неспособностью исполнить именно это дело, пошел к шефу центрального отделения полковнику Фабеку, который занимался кадровыми вопросами в Генеральном штабе, и все ему рассказал. В ответ я услышал: «Утешьтесь, дорогой Николаи, еще чаще это происходит с каждым вторым сотрудником Фалькенгайна».” [52] Скажу откровенно, был очень тронут, прочитав столь нежный пассаж такого сурового человека, как вы. Я даже перестал сердиться на вашу реплику “я держу русских в кулаке”, хотя всегда испытывал непреодолимое желание зажать в кулак ваши собственные тестикулы…

52

Из дневника Вальтера Николаи, январь 1916.

– Вы русский?

– Я часто слышал этот вопрос, и каждый раз в нём звучит некоторое пренебрежение к моей нации. Это у вас врожденное или благоприобретенное? Просто интересно, в каком западном университете читают курс, как правильно презирать и ненавидеть русских? Спрашиваю, потому что немецкая, французская и английская школа русофобии практически идентичны, что навевает подозрения в наличии некоего единого общеевропейского базового образования. Да, полковник, я – русский.

– Ваше лицо мне знакомо. Мы встречались?

– Хороший вопрос – это вопрос, заданный дважды. Думаю, вы своим упорством заслужили, чтобы ваше любопытство было частично удовлетворено. Тем более, что для дальнейшего разговора требуется определенная развиртуализация. Извольте…

Одним движением руки Распутин перевернул мохнатую папаху, прижал ее к подбородку, превратив в эрзац бороды, насупил брови, выпучил глаза, и на Николаи взглянуло лицо, многократно виденное в газетных репортажах и на частных фотографиях.

– Нет, не может быть…

– Почему?

– Невежественный тёмный сибирский мужик… свободно говорящий на немецком, носящий форму, как кадровый военный… Невозможно… Признайтесь, что всё происходящее – грандиозная мистификация…

– Вот в этом и есть ваша главная проблема, полковник! – от глаз Распутина к вискам побежали лучистые морщинки, – вы постоянно лезете в Россию, не зная её. Поэтому всё, происходящее с вами, списываете на мистицизм. Однако, вернёмся к нашим баранам. Вы готовы завершить вступительную часть и поговорить по существу?