Распятие
Шрифт:
И точно. Вот они: скрестились, словно посовещались о чем-то, разошлись. Вспыхнула маковка Ростовского собора. Столбы света застыли по курсу эскадрильи, и она неминуемо их пересечет. Ну и пусть! Ваше дело светить, наше дело лететь. Но подождите, и до вас доберемся! Недолго уж осталось.
Теперь вся девятка горбылей как на ладони. Но с земли ни выстрела. Вот и от Азова вспыхнул прожектор, пытаясь дотянуться до них. Но куда ему! Далеко.
Азовское море появляется, как всегда, неожиданно: покрытая снегом земля, слегка мерцающая в свете звезд, вдруг обрывается чернотой, где нет и не может быть ничего живого. Но это еще не само Азовское
Не доходя до Таганрога, эскадрилья поворачивает на юго-запад. Где-то там, в открытом море, сейчас идут немецкие транспорты с войсками, техникой, боеприпасами, идут на Таганрог, Ейск, на Таманский полуостров. Их надо найти и уничтожить.
Мерно гудят моторы самолетов. Внизу, куда ни глянь, черная бездна. Пустынная и немая.
16. Январь 1943 года. Земля
Головной танк нырнул в ложбинку, и сани поднятыми оглоблями уперлись в его броню. Иванников оглянулся: над взгорком показался второй танк — сперва ствол пушки, задранный в небо, потом башня и вся машина. Моторы все так же урчали на малых оборотах, все так же справа, на высоте, хлопали разрывы мин. Похоже, немцы уже и не отвечают на нашу стрельбу. Иванников зябко поежился от напряжения: уж скорее бы, черт возьми! Он старается не думать о том, что дорога, по которой они движутся, может быть заминирована, хотя, говорили, будто саперы с наступлением темноты проверили ее до самых немецких окопов.
Вот танк, выбираясь из ложбины, зарычал сильнее, обдавая приткнувшихся в санях людей вонью перегоревшей солярки, и сержанту примерещилось, как где-то впереди, уже совсем близко, немецкий наводчик в окуляр артиллерийского прицела всматривается в выползающую из ложбины машину, как, вращая маховики, подводит ствол орудия под основание танковой башни. Вот врежет сейчас — и весь расчет на внезапность полетит в тартарары.
Танк, поддав задом и взметнув гусеницами снежные вихри, выполз на ровное, и Иванников, поднявшись на ноги, увидел в морозной дымке крыши того самого хутора Горелого, который они должны проскочить, не ввязываясь в бой. Совсем близко были эти крыши, но еще ближе он различил нечеткую линию немецких окопов, хилые столбики с колючей проволокой.
Казалось, что впереди все вымерло. Ни звука, ни огонька, ни заметного глазу движения. «Может, ушли немцы-то?» — подумалось Иванникову, хотя он знал, что немцы не ушли и не уйдут сами, но ему очень хотелось, чтобы это случилось.
Хутор стоял в лощине, приткнувшись к южной стороне увала, подковой уходящего за запад. Восточная часть этой подковы, наиболее высокая, и была высотой сто девяносто шесть, которую должны взять сходу танки капитана Скучного и взвод младшего лейтенанта с трудной фамилией.
Откинулась крышка башенного люка, и из него высунулся капитан Скучный. Он огляделся по сторонам, потом пугающе громким голосом, обращаясь к Иванникову, произнес:
— Ну, сержант, сейчас начнется. Держись крепче. Не дрейфь, пехота! — и скрылся в танке.
— К бою, — скомандовал Иванников семерым своим бойцам, которые полулежали в санях, прижавшись друг к другу. — Автоматы прикройте.
Бойцы пошевелились, показывая, что они не спят и все поняли. Иванников, опустившись на колени, покрепче взялся за передок саней.
И тут же танк, взревев мотором, рванулся вперед… Словно только
этого и дожидаясь, взлетела осветительная ракета, за ней вторая…От танка, все удлиняясь, побежала черная тень, заметалась и почти пропала в свете множества ракет, непрерывно взлетавших со всех сторон…
Татакнул неуверенно пулемет, зашелся длинной очередью.
А танк все набирал и набирал скорость, из-под его гусениц вырывались снежные буруны, засыпая сидящих в санях людей…
Ничего не видно из-за снега, ничего не слышно из-за рева двигателей…
Сани тряхнуло — Иванников догадался, что они проехали над немецкими окопами…
Сбоку, метрах в двадцати, рвануло — сержант плюхнулся лицом вниз, прижался к чьей-то спине. Снова выпрямился, выплевывая снег…
Гулко ударило по перепонкам — это второй танк, отвернув башню, выстрелил по какой-то невидимой Иванникову цели…
Вот вроде бы покатились вниз, в лощину…
Сквозь снежную пелену Иванников увидел горящую хату, темные фигурки. Все так же держась одной рукой за передок саней, передернул автомат на ремне, дал очередь по этим фигуркам…
«Огонь! — кричал он, прикрываясь плечом от снега. — Бей гадов! Бей, туды их в душу!»
17. Та же ночь. Небо
«Справа по курсу вижу цель!» — раздался в наушниках голос штурмана. Баранов вгляделся и глубоко на дне черной бездны различил светлые усы, оставляемые движущимися по воде кораблями.
И тут же в наушниках зазвучал голос командира эскадрильи: «Первое-второе звено атакует караван барж, третье — отдельно идущую цель».
Первые шесть самолетов отвернули вправо, а тройка, в которой был Баранов, еще какое-то время летела прежним курсом.
Вот она и эта самая отдельно идущая цель — посудина довольно внушительных размеров, тонн эдак тысячи на полторы-две…
Сбросили осветительные бомбы, и они, медленно опускаясь на парашютах, залили море бледным фосфорическим светом…
Немцы пытаются погасить «лампы» — и в небо вонзаются разноцветные трассы зенитных пулеметов и полуавтоматов…
От транспорта отделяется черный жучок и, таща за собой белый шлейф дыма, устремляется вдогон самоходных барж…
Тройка «петляковых» заходит с кормы транспорта, и вот уже самолет командира звена срывается в пике и идет в атаку…
Два прожектора с судна протянули к нему свои лучи, поймали, повели…
Часто-часто мигают, выпуская снаряды, зенитные установки…
Баранов, выждав несколько секунд, бросает свою машину почти в отвесное пике — громада корабля, медленно вползающего в дымовую завесу, стала расти и стремительно понеслась навстречу…
Яркой вспышкой прямо в глаза ударил прожектор…
Разноцветные нити трасс, такие красивые и безобидные со стороны, казалось, уже пронзают вращающиеся диски пропеллеров…
Внизу мелькнула машина командира звена…
За кормой транспорта поднялись белые столбы взрывов…
Мимо!
Еще секунда! Еще!
Тело вжато в кресло, руки застыли на штурвале, палец на спусковом рычажке…
Еще миг! Еще! Прямо в слепящую пасть прожекторов! Неважно: жизнь или смерть, лишь бы попасть, накрыть бомбами, не упустить!
Палец до упора жмет на рычажок…
Тело чувствует, как самолет освобождается от груза… Теперь штурвал на себя! Еще! Еще!
Страшная сила инерции старается сорвать руки со штурвала. Ничего, это знакомо, не впервой, не сорвет…