Рассказы и очерки

– "О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки!" - одним духом выпалил Мейзлик.
– И насчет Сингапура правильно. Авто было коричневое.

– Ага!
– вспомнил поэт.
– Вот видите, что значит внутренняя реальность. Хотите, я прочту вам два-три моих стихотворения? Теперь-то вы их поймете.

– В другой раз!
– поспешил ответить полицейский чиновник.
– Когда у меня опять будет такой случай, ладно?

1928

ГИБЕЛЬ ДВОРЯНСКОГО РОДА ВОТИЦКИХ

В один прекрасный день в кабинет полицейского чиновника д-ра Мейзлика вошел озабоченный человечек в золотых очках.

– Архивариус Дивишек, - представился он.
– Господин Мейзлик, я к вам за советом... как к выдающемуся криминалисту. Мне говорили, что вы умеете... что вы особенно хорошо разбираетесь в сложных случаях. А это чрезвычайно загадочная история, - заключил он убежденно.

– Рассказывайте же, в чем дело, - сказал Мейзлик, взяв в руки блокнот и карандаш.

– Надо выяснить, - воскликнул архивариус, - кто убил высокородного Петра Берковца, при каких обстоятельствах умер его брат Индржих и что произошло с супругой высокородного Петра Катержиной.

– Берковец Петр?
– задумался Мейзлик.
– Что-то не припомню, чтобы к нам поступал акт о его смерти. Вы хотите официально поставить нас в известность об этом?

– Да нет же!
– возразил архивариус.
– Я к вам только за советом, понимаете? Видимо, у них там произошло нечто ужасное.

– Когда произошло?
– пришел ему на помощь Мейзлик. Прежде всего прошу сообщить точную дату.

– Ну, дата ясна: тысяча четыреста шестьдесят пятый год, отозвался Дивишек, укоризненно воззрившись на полицейского следователя.
– Это вы должны бы знать, сударь. Дело было в царствование блаженной памяти короля Иржи из Подебрад *.

– Ах, так!..
– сказал Мейзлик и отложил блокнот и карандаш.
– Вот что, мой друг, - продолжал он с подчеркнутой приветливостью.
– Ваш случай больше относится к компетенции доктора Кноблоха *, нашего полицейского врача. Я его приглашу сюда, ладно?

Архивариус приуныл.

– Как жаль!
– сказал он.
– Мне так рекомендовали вас! Видите ли, я пишу исторический труд об эпохе короля Иржи Подебрада и вот споткнулся, - да, именно споткнулся!
– на таком случае, что не знаю, как и быть.

"Безвредный", - подумал Мейзлик.

– Друг мой, - быстро сказал он, - боюсь, что не смогу вам помочь. В истории я очень слаб, надо сознаться.

– Это упущение с вашей стороны, - строго заметил Дивишек.
– Историю вам надо бы знать. Но если даже вы непосредственно не знакомы с соответствующими историческими источниками, сударь, я изложу вам все известные обстоятельства этого дела. К сожалению, их немного. Прежде всего имеется письмо высокородного Ладислава Пхача из Олешной высокородному Яну Боршовскому из Черчан. Это письмо вам, конечно, известно?

– Простите, нет, - сокрушенно признался Мейзлик тоном неуспевающего ученика.

– Что вы говорите!
– возмутился Дивишек.
– Ведь это письмо еще семнадцать лет назад опубликовал историк Шебек в своих "Извлечениях". Хоть это вам следовало бы знать. Но только, - добавил он, поправив очки, - ни Шебек, ни Пекарж *, ни даже Новотный *, в общем, никто не уделил письму должного внимания. А ведь именно это письмо, о котором вам следовало бы знать, навело меня на след.

– Ага, - сказал Мейзлик.
– Что же дальше?

– Итак, прежде всего о письме, - продолжал архивариус. У меня, к сожалению, нет с собой полного текста, но нам важны только несколько фраз, которые относятся к данному делу. Дворянин Ладислав Пхач сообщает в нем дворянину Боршовскому, что его, то есть Боршовского, дядя, высокородный Ешек Скалицкий из Скалице, не ожидается при дворе в Праге, в этом, то есть в тысяча четыреста шестьдесят пятом году, поскольку, как пишет автор письма, "после тех недостойных деямий в Вотице Веленевой его милость король лично повелел, чтобы высокородный Ешек Скалицкий ко двору королевскому более не являлся, а предался молитвам и покаянию за свою вспыльчивость и уповал на правосудие божие". Теперь вы понимаете?

– втолковывал архивариус Мейзлику.
– Мы бы сказали, что его милость король тем самым наложил опалу на высокородного Ешека и сослал его в собственную сего дворянина вотчину. Не кажется ли это вам странным, сударь?

– Пока что нет, - сказал Мейзлик, выводя карандашом на бумаге замысловатые спирали.

– Ага!
– торжествующе воскликнул Дивишек.
– Вот видите, и Шебек тоже не нашел в этом ничего особенного. А ведь очень странно, сударь, то обстоятельство, что его королевская милость не вызвал дворянина Ешека - каковы бы ни были проступки последнего - на обычный светский суд, а предоставил его правосудию божьему. Король ясно дал этим понять, - почтительно произнес архивариус, - что проступки эти такого свойства, что сам государь изымает их из ведения светского правосудия. Если бы вы побольше енали о его королевской милости Иржи Подебраде, вы бы сразу поняли, что это исключительный случай, ибо блаженной памяти король всегда неукоснительно придерживался строгого соблюдения законов.

– Может быть, он побаивался дворянина Ешека?
– заметил Мейзлик.
– Во времена его правления это случалось...

Архивариус возмущенно вскочил.

– Что вы говорите, сударь! Чтобы король Иржи боялся кого-нибудь! Да еще простого дворянина!

– Значит, у Ешека была протекция, - заметил Мейзлик. Сами знаете, даже у нас...

– Никакой протекции!
– вскричал Дивишек, покраснев.
– О протекции может идти речь, когда мы говорим о правлении короля Владислава *, а при Иржи Подебраде... Нет, сударь, при нем протекция не помогала! Он бы вас выгнал.
– Архивариус немного успокоился.
– Нет, никакой протекции быть не могло! Очевидно, сами недостойные деяния были таковы, что его королевская милость препоручил виновного божьему правосудию.

– Что же это были за деяния?
– вздохнул Мейзлик.

Архивариус удивился.

– Именно это вы и должны установить. Ведь вы криминалист. Для этого я к вам и пришел.

– Ради бога...
– запротестовал Мейзлик, но посетитель не дал ему договорить.

– Прежде всего вы должны познакомиться с фактами, - сказал он наставительно.
– Итак, обратив внимание на туманное указание письма, я поехал, в Вотице искать следы упомянутых недостойных деяний. Там, однако, о них не сохранилось никаких записей. Зато в местной церкви я обнаружил могильную плиту дворянина Петра Берковца, и эта плита, сударь, датирована как раз тысяча четыреста шестьдесят пятым годом! А Петр Берковец был, видите ли, зятем дворянина Ешека Скалицкого, он женился на его дочери Катержине. Вот фотография с этого камня. Вы не замечаете ничего особенного?

– Нет, - сказал Мейзлик, осмотрев снимок с обеих сторон; на могильной плите была высечена статуя рыцаря со скрещенными на груди руками. Вокруг него шла надпись готическим шрифтом.
– Постойте-ка, вот тут, в углу, отпечатки пальцев!..

– Это, наверное, мои, - сказал архивариус.
– Но обратите внимание на надпись!

– "Anno Domini MCCCCLXV", - с трудом разобрал Мейзлик. "Год от рождества Христова тысяча четыреста шестьдесят пятый". Это дата смерти того дворянина, не так ли?