Рассказы и сказки

— Мама…

Но стоит Фрейде взглянуть на нее, и она молчит. Фрейду она ненавидит.

Однажды ночью (у нее все еще нет своего сенника, и спит она до сих пор не ночью, а днем) у нес явилось желание обернуться к "старой", искусать, исцарапать эту злюку. Но Фрейда спит с полуоткрытыми глазами, и малышка тотчас испуганно повертывается к стене.

— Улежишь ты, наконец? — завизжала Фрейда и бухнула ей в плечи костлявым кулаком.

Со временем она забыла мать, но все ж она, не переставая, тосковала и вопила беспрерывно: "Отпустите, отпустите!"

С той поры как она обрела собственный сенник, она стала Фрейды меньше бояться; удирая от нее, она сбивала детей с ног, колотила их, ломала горшок, пускала перья по ветру. Фрейда кидалась с веником за ней, но, чтобы нагнать эту "дикую тварь", ей нехватало дыхания. Зато она уж позже отыгрывалась на ней. Сейчас она притворится спокойной и тихой, но вот когда "дикая тварь" уснет на сеннике, старая кинется на нее и раздерет ей ногтями все тело. Малышка не плакала, только прикусывала до крови губу. Остальные детишки сидели, притаившись по уголкам, чуть дыша от страха.

Сегодня, однако, все это кончилось. К Фрейде пришла женщина и заявила, что больше за "дикую тварь" платить не будут, "неоткуда взять".

Фрейда сразу же привстала, в глазах у нее загорелся злобный огонек. Она ухватила "дикую тварь" и вытолкала за дверь.

"Дикая тварь" сползла на четвереньках по ступенькам (ходить по ступенькам она не может), и вот теперь, го-го! — она на улице. Как бело, как красиво! Гладкая, белая, сверкающая пелена снега! Го-го!

И она бегает босиком по снегу и смеется…

Сумасшедший батлен

1915

Перевод с еврейского Л. Гольдберг.

1

Он бегал взад и вперед, совершенно один в пустой среди дня синагоге, и вдруг остановился.

— Господи, кто я?

Кто я? Зовут меня Берл сын Ханци… Так разве я Берл Ханцин? Я — разве имя? Вывеска — это еще не лавка. Дом, в котором живет раввин, называют "Под Карпом", а меня — Берл Ханцин.

В Цяхновке меня знают; знают, кто такой Берл Ханцин. А в Америке? Если бы вот в Америке кто-нибудь произнес вдруг в синагоге эти два слова: Берл Ханцин… Знал бы разве кто-нибудь, что говорят обо мне?..

Иное дело здесь. Здесь каждый либо усмехнется, либо головой покачает, либо просто гримасу скорчит… "Знаем, мол, кто такой Берл Ханцин!" Один подумает — вон тот батлен; другой — этот вот сумасшедший, третий — мало ли чего подумает, а четвертый вспомнит, что имя мне нарекли по дяде Берл. Тайбеле, правда, вздохнет при этом, — она знает, что я несчастный сирота. А в Америке, где имя базарной торговки Ханци никому не известно, где никто и не знает, что жил когда-то на свете Берл-философ и что он приходился братом моей матушке; где никому невдомек, что я тот, про которого говорят: сумасшедший, батлен, сирота, — а быть может, и философ (я, кажется, весь в дядю); ну вот в Америке какое впечатление произвело бы: Берл Ханцин?!

А ведь я как будто все же знаю, кто я? Вот ведь я сам говорю: сумасшедший, батлен… Вот это я и есть!

Да разве я не сумасшедший? Где это видано, чтоб человек стал вдруг думать о том, кто он такой! Человек это — человек! Я человек, и зовут меня Берл, сын Ханци… Будь я домом, меня, возможно, называли бы: "Под Карпом", будь я арестантом, я носил бы на спине заплату с номером… Если б отец мой, не мать, был кормильцем семьи, а не батленом, меня звали бы "Берл сын Шмерла". Правда, произнести "Берл сын Шмерла" трудновато, но ничего не поделаешь. И очень возможно, что люди меньше стали бы трепать мое имя, если б оно не так легко слетало с языка…

Однако, как бы меня ни звали, но человек-то я, во всяком случае!..

Человек! Да, но к тому же батлен… Не случается разве, что человек остается сиротой? — неужели он из-за этого должен жить в синагоге? Что я, калека безрукий, что ли? работать не могу? Служил бы где-нибудь приказчиком, посыльным, дрова колол бы и ходил бы прилично одетый, а не в каком-то рваном тряпье; ел бы хлеб, не был бы до тридцати лет ешиботником, которому два дня в неделю негде поесть; не стал бы вот так расхаживать и думать, кто я такой?!

Если бы я хоть знал, кто такая моя капота! А то сейчас, ей-богу, не знаю! Одна полоса в ней — Бендет, другая — Хаим, еще одна — Иона, а три четверти — просто собраны с мусора! Хорошо еще, что Тайбеле умеет шить, а то пришлось бы и вовсе голым ходить.

А уж это само по себе разве не признак сумасшествия? Батлен я, батлен!.. Смотри ты! Шмерл, Хаим, Иона… И не счесть, сколько их уже ушло из ешибота за мое время!.. Этот торгует, тот грузчиком стал, а третий кабак содержит. Мало ли что! Один из них успел уже овдоветь, а Шмерл — тот уже третий раз женат. Но у всех есть дети, есть у них дела, чем-то они занимаются. Худо ли, хорошо ли, а люди заняты, и им не приходится есть дареный хлеб. Они не пустомели. Люди! Я тоже хочу быть человеком!

Что значит быть человеком?

Клянусь своим именем еврея, человек-то я совершенно никудышный!

Я клянусь своим именем еврея. Значит, я еврей! Да, это верно: я еврей. Но евреями полна вся Цяхновка, а это еще не значит, что они — это я! Вот, например, я мужчина (хотя, что я за мужчина, — горе одно, а не мужчина!), — что ж, всякий человек, если он только не женщина, он — мужчина. Разве из этого следует, что всякий мужчина — это Берл Ханцин!

Нет, братец Берл, ты себя не обманывай! Ты мужчина, ты еврей, это-то верно, но все же не ты мужчина, не ты — еврей. Ты нечто другое, а это все внешнее, дополнительное, а не ты сам…

Я хочу себя убедить, что я батлен, сумасшедший, сирота, несчастный мужчина. Но ведь батленов, сумасшедших, сирот-то много. Мужчин таких, как я, меньше, но все же они есть. Мало ли где, может быть, в другом городе, может быть, в Америке. Разве эго означает, что все они одно? Боже упаси! Каждый сам по себе!

А кто же я, бес бы меня побрал!

В меня, должно быть, действительно, бес вселился, сидит там, должно быть, кто-то во мне и размышляет за меня, а мне все кажется, что это я сам думаю. Ведь вот, когда у меня есть силы (в любой день недели, кроме понедельника и вторника), "тот" надо мной не властен, и тогда я меньше думаю! Б том-то и вся философия, что ни один человек на свете не в состоянии самого себя передумать. Что это означает: я хочу себя постигнуть? Я хочу вырвать себя из самого себя, поставить себя или "его" сбоку, чтоб "он" посмотрел на меня! Чтоб я — стал "он", "он" — я!..

Ха-ха-ха! Да разве это возможно! Дай-ка, подумаю!.. Что-то у меня в голове тепло становится!..

Он бежит к рукомойнику, обливает себе голову холодной водой, вытаскивает из-за печки какую-то тряпку и туго-натуго стягивает себе лоб.

— Теперь-то дело пойдет. Еще раз!.. Я хочу знать, кто я такой…

Куда мне глядеть, вниз или вверх, направо или налево?.. Если б я залез на ковчег, я был бы весь наверху, внизу ничего бы не оставил. А если б я побежал в подвал, я был бы весь внизу… Как же я тогда могу смотреть на себя?