Рассказы и сказки

Григорий повёл себя непонятно.

– Отпусти, пацан, - громко и зло отрезал он и вырвал рукав из Вовкиных пальцев.
– Чего пристал?..

– Гриша, мне холодно, пойдём к тебе, - продолжал, ничего не понимая, Вовка.
– Дай куртку.

Около них начали останавливаться.

– Какую ещё куртку?
– выкрикнул, не глядя на Вовку, Григорий.

Вокруг них уже стеной стояла толпа.

– Ты, здоровенный, не обижай маленького!
– добродушно предупредил Григория широкоплечий рыбак.
– Какая куртка? Отдай, если брал.

– Отдай, отдай, - поддержали из толпы.

– Не брал я никакой куртки!
– неожиданно визгливым голосом закричал Григорий.
– Чего он ко мне прицепился, какой я ему Гриша? Дяденька, не держите меня!

– А и верно, не Гриша он, - вмешалась в разговор женщина в синем платочке.
– Соседский он мне, Настасьи-ремонтницы сын. Стёпкой зовут... Второгодник... Опять, непутёвый, на базаре шалберничаешь?

– Чего ж ты путаешь?
– сурово обратился широкоплечий рыбак к Вовке. Как звать, и то не знаешь, а требуешь. Шли бы по домам оба. Ну!..

Обрадованный таким оборотом дела Степан-Григорий вырвался из рук мужчины и юркнул в толпу.

Народ стал расходиться. Через редеющую толпу Вовка увидел Кожаного. Тот стоял у зелёного ларька, в кепке, надвинутой на глаза. Рядом с ним возвышалась громадная туша тёти Мани. Заметив Вовку, Кожаный двинулся было к нему, но остановился.

Вовка не испугался и не побежал. Ему теперь было всё равно. Еле передвигая ноги, он брёл к станции.

Врали. И про обед в сумке, и про то, как зовут Степана, и про милицию врали. Не нашла да и не могла найти его мама. Всё пропало, идти было некуда.

И однако, он шёл. Шёл к станции, к тому месту, где в последний раз видел маму.

Г л а в а ч е т в ё р т а я

Ф Ё Д О Р

Я НЕ ПЛАЧУ!

На станции по-прежнему было пустынно. Холодно светили красно-зелёные огни светофоров. Ветер нёс по перрону обрывки пожелтевшей бумаги.

Вовка подошёл к краю перрона.

Голубые полоски рельсов... Где-то далеко-далеко мчится по ним дымный паровоз и увозит с собой маму. То ли на Камчатку, то ли домой. Нет мамы.

Нет мамы, и навек останется он в грязной Курятне, где живут Кожаный, Степан-Григорий и похожая на гору мяса тётя Маня. И если сейчас он не вернётся к ним, то так и останется стоять здесь, один, на холодном ветру, голодный, полураздетый, забытый всеми.

От этих мыслей Вовке стало до того горько, что он не выдержал и заплакал.

– Ты чего грязными слезами на чистую рельсу капаешь?
– раздался над его головой громкий весёлый голос.

Вовка поднял голову.

Перед ним стоял Фёдор. Он смотрел на Вовку не улыбаясь. Поверх клетчатой рубахи на плечи его был наброшен ватник.

– Что случилось?
– спросил он.

Вовка молчал.

– Ушибся?..

Не получив ответа и на этот раз, он нагнулся и подхватил Вовку на руки:

– Э-э, да ты, никак, плачешь?

– Нет...
– пробормотал Вовка и залился в три ручья.

Руки Фёдора продолжали держать его на весу. От ощущения их силы Вовке стало немного легче.

Фёдор опустил его на землю.

– Стоп качать воду!
– сказал он, вытащил из кармана брюк клетчатый платок и вытер Вовке нос.
– Ты, случайно, не потерялся?

Вовка кивнул.

– Давно?

– Четвёртый день.

– Вот паршивец!
– сказал Фёдор, наверно, про Григория.
– Опять он какой-то шахер-махер устраивает! Ну-ка, выкладывай всё по порядку.

И Вовка рассказал всё. Он хотел верить, он не мог не верить этому большому серьёзному человеку, которого видел второй раз в жизни. Он разрешил набросить себе на плечи ватник, умыть себя под водопроводным краном и подвязать верёвкой развалившийся башмак.

– Ну, брат, у тебя и штиблеты! Первый сорт!
– удивился Фёдор.
– Таких до самой Камчатки не сыщешь... Я, между прочим, - слыхал?
– тоже туда еду. От нас в Новый порт половина людей уезжает. Здесь кончили, там начнём строить... Давай-ка решим, что делать. Мне сейчас надо идти кран сдавать.

– И я с вами, - с отчаянием сказал Вовка.

КРАН И ЧАЙНИК

На стройку ехали попутной машиной, в кузове.

У нового, только что выстроенного дома Фёдор постучал по кабине.

– Стоп!
– крикнул он.

Вовка вылез.

Дом-великан сиял сотнями окон.

В них ещё не белели занавески, не хлопали в доме парадные двери.

И у стены ещё стоял, упираясь в рельсы железными ногами, огромный кран.

На бетонной плите сидели трое рабочих. Перед ними на газете лежали хлеб и сахар. Потрескивал маленький костёр.

– Ты где пропадаешь? Ждём тебя, ждём, - сердито сказал один из рабочих.
– Чайник твой на кране?

– Ага... Дело тут одно получилось, - объяснил Фёдор, - мальчишка потерялся... Кто принимает кран? Ты, что ли?

Фёдор и один из рабочих подошли к крану, полезли по железной лесенке наверх, по очереди скрылись в кабине.

Заурчал мотор. Кран тихонько сдвинулся с места.

Не доезжая до рабочих, кран остановился, задрал и снова опустил стрелу. На кране висел какой-то красный предмет.

Позвякивая и пощёлкивая тросом, крюк начал опускаться.

– Чайник!
– удивился Вовка.

Красный предмет и правда оказался чайником.

Кран опустил его точно около костра.

– Циркач!
– с уважением сказал кто-то.
– Как рукой работает!

Вниз Фёдор с рабочим спустились не скоро.

– Вот что, - сказал Фёдор ему, - за кран распишешься в конторе. А сейчас мы пошли. У нас дела.

– Мы в столовую?
– робко спросил Вовка.

– И в милицию.

В МИЛИЦИИ

В столовой Фёдор взял суп, полбатона и пластину жёлтого ноздреватого сыра.

– Держи. Шесть дырочек на двоих.

Он ушёл и вернулся с парой матерчатых тапок.

– И это тебе. Ну, как сыр?

– Три дырочки я вам оставил.
– Вовка впервые за последние дни улыбнулся.
– Дядя Фёдор, а в милиции не страшно?

Выслушав Вовкину историю, начальник милиции развёл руками:

– Так вот ты где! Ну и история! А мы три дня по всему строительству ищем. Тайгу обыскали, два раза начальству докладывали: нет, мол, такого мальчишки. А он тут - под самым носом. Сейчас твою мамку вызовем - она в гостинице.