Рассказы из сборника 'Пестрая компания'

Датчер покосился на девицу с похожими на знамена грудями. Он сидел за стойкой, делая вид, что смотрит прямо перед собой и притворяясь, что ничего не происходит. На самом деле он чувствовал, что в нем просыпается похоть, постепенно заполняя всего его так, как заполняет стакан поднимающаяся в нем вода. Эта похоть не обращена на кого-нибудь конкретно, думал он, глядя на милое девичье личико, обрамленное черными волосами, на её длинную шею и вызывающие изумление груди. Ты должен стыдиться, думал Датчер. Знаток Спинозы, поклонник Джона Мильтона1, борец за высокие моральные принципы и адвокат экономических реформ, испытывает приливы похоти десять раз на день при виде милого личика, кружевной оборки или при звуках женского смеха.

– Мы существуем в двух мирах, - сказал Датчер бармену, на что тот ответил слабой улыбкой.

Голливуд, подумал Датчер. Голливуд имеет к этому самое прямое отношение. Это всё продукт среды. Куда бы ты не шел, секс в Голливуде прет на тебя, как запах сыра в Висконсине. Если ты пытаешься выбросить из головы мысли о "Полуночном убийстве", то образовавшийся вакуум мгновенно заполняет секс. Фильм, сценарий для которого он сейчас писал, должен был называться "Полуночное убийство". Это была длинная невероятно запутанная история о певичке из ночного клуба., которая пьет за чужие деньги, но которая "чрезвычайно органична и искренна", как сказал кто-то при обсуждении сценария. У певички есть сын, которого она храбро пытается укрыть от грязи, связанной с её профессией. В итоге, героиня оказывается замешенной в убийстве, и ей под дождем приходится вместе с сыном убегать из города. В результате копы арестовывают невинного человека... Датчер потряс головой, чтобы отогнать наваждение. Ему никак не удавалось упростить сюжет. Ну и Бог с ним. Ведь сейчас, как-никак, уикенд. Через две недели он сценарий все же кончит, и получит денег столько, что целых восемь месяцев сможет безбедно прожить в Нью-Йорке. Ну зачем я себя обманываю? Думал он. Ведь и в Нью-Йорке я буду на них пялиться.

Голливуд. Здесь во всем все обвиняют Голливуд. И это самое лучшее, что есть в Голливуде.

– Святой и нечестивый одновременно, - сказал он бармену.
– Вот и все объяснение.

Появились Макамер и Долли.

– Вперед в Мексику!
– объявил Макамер.

– Сядь, - сказал Датчер, - и приведи несколько убедительных аргументов в пользу поездки. Долли, ты выглядишь великолепно.
– На самом деле Долли выглядела как всегда: изможденной, простоватой и нервной. В этом городе, кишащем красивыми женщинами, Датчер всегда старался быть с ней галантным и частенько ей льстил.
– Уступи мне Долли, - обратился он к Макамеру, - и я еду в Мексику.

Долли рассмеялась. Смех её был несколько визгливым и нервозным. Когда Датчер его слышал, ему всегда становилось немного не по себе.

– Бедняга Датчер, - сказала Долли.
– Бедный, одинокий Датчер.

– Обеспечьте мне девицу, - вдруг заявил Датчер, сам не понимая, зачем он это делает, - и я еду с вами.

– Перестань, Датчер, - запротестовал Макамер.
– Ты что, забыл, что у нас субботний вечер накануне Дня Труда. Уже восемь часов.

– Женщина нужна мне сугубо в духовном плане, - продолжал Датчер.
– Я хочу, чтобы рядом со мной находился человек, с которым я мог бы говорить.

– У тебя же куча девок, - сказал Макамер.

– Они мне все надоели, - ответил Датчер.
– Я от них устал. Война... "Полуночное убийство"... непостоянство мужского характера... Одним словом, они все мне смертельно надоели. Сегодня я желаю видеть новое лицо.
– Датчер изящно повел рукой, как бы желая украсить скользкую тему. В глубине души он уже жалел, что заговорил о девицах.
– Лицо живое страстное, с циничными и одновременно полными безысходной тоски глазами, с презрительно опущенными, сулящими бурю страсти, пухлыми губами, с черными, заброшенными назад волосами...

Ему нужен типаж из Томаса Вулфа1, сказал Макомер.

– Лицо на один уикенд, - продолжал Датчер, облизывая губы после очередного глотка "Коллинза", - лицо трагичное, искаженное чувством вины за убиенный и убивающий всех мир.

– Я позвоню Максине, - заявила Долли вскакивая с табурета.

– Кто такая эта Максина?
– лениво поинтересовался Датчер.

– Она очень красивая, - ответила Долли.
– Актриса в компании "Репаблик".

– О Боже, - протянул Датчер.

– Не будь таким снобом, - сказала Долли.
– Дай-ка мне никель.

– А что ты хочешь в восемь часов вечера в субботу?
– спросил Макамер, протягивая Долли монету.
– Может быть, желаешь получить на вечерок Хедди Ламарр2?

– Максина очень красивая, - повторила Долли.
– Она только что вернулась из Нью-Йорка и, скоре всего, свободна...
– закончила Долли и направилась к телефону.

Сугубо в духовном плане, - сказал Датчер.
– Запомни!

Датчер посмотрел в спину удаляющейся Долли, затем повернулся к Макамеру и спросил:

– Скажи, когда ты читаешь в газетах, как самолеты бомбят людей и как эти самолеты потом сбивают, ты задумываешься о том, что происходит? Ты сидишь в кабине, в тебя летят пули, и вдруг твоя машина, нырнув носом вниз, устремляется к земле...

– Постоянно думаю, - спокойно ответил Макамер.

– Во время испанской войны мне всё время снилось, что меня расстреливают из пулемета с самолета. Я бегу, бегу между гаражей, а самолеты постоянно возвращаются и стреляют в меня с незащищенной стороны. Датчер опустошил стакан и продолжил: - Интересно, какое отношение имеют к этому гаражи? Главная беда человечества состоит в том, что оно заражено микробом безрассудной храбрости. Человека можно заставить делать все что угодно - летать на высоте двадцать тысяч футов и позволять себя сбивать, шагать навстречу ручным гранатам, сражаться на море. Если бы наша раса не была столь храброй, то мы жили бы в ином, гораздо более приятном мире. Таков в общем виде итог моих двухмесячных раздумий здесь в Голливуде.

– Эйнштейн смотрит на все легче, - сказал Макамер, - и тем самым подает нам хороший пример.

– Знаю, - ответил Датчер.
– Но у него нет необходимости напрягать мозги в таком, как здесь, климате.

– Всё в порядке, - объявила Долли, проскальзывая на табурет между ними.
– Максина просто умирает от желания поехать. Да, кстати, о тебе она слышала.

– Хорошее или плохое?

– Просто слышала. Но говорит, что ты, видимо, не очень свеж.

– Она так и сказала "не очень свеж"?
– сморщив нос, переспросил Датчер.

– Да, - ответила Долли.

– Не нравится мне ваша Максина.

– Чушь, - заключил Макамер и, стянув Датчера с табурета, повел его к машине.

Х х Х

Большой автомобиль быстро катил в сторону Мексики. Датчер роскошно устроился на заднем сиденье, возложив голову на колени Максины. Время от времени он лениво поворачивал голову, поскольку на Максине был костюм, отороченый спереди мехом рыжей лисы, и мех щекотал его ноздри.

– Он был итальянцем, - говорила Максина.
– В Италии у него большое поместье, а в Нью-Йорке отличная работа. Он зашибает пятнадцать тысяч в год, но не любит Муссолини.

– Ну и тип, - негромко произнес Датчер.
– Тип просто замечательный.

– Мы были с ним помолвлены, - громко продолжала Максина, обращаясь к сидящей впереди Долли.
– Но через две недели после помолвки он бросил работу. Решил расслабиться.
– Грустно рассмеявшись, она рассеянно погладила Датчера по голове и закончила: - Как только я встречаю мужчину, он почему-то решает расслабиться.

Макамер включил радио, и диктор из Лондона сообщил, что Гитлер пока не дал ответ на ультиматум Чемберлена. После этого оркестр заиграл мелодию: "Возможно, я ошибаюсь, но я думаю, что ты прекрасна".