Рассказы литературоведа

1913 года по 1928! Живы ли Вульфер-ты? В Москве ли? Цел ли портрет? В их ли руках или, может

быть, продан давно? А... Б... В... Вуль... Вульф... «Вульферт Анат. Влад., улица Вахтангова, 13, кв. 23».

Живы!!! Живы в 1928 году! А сейчас?

— Простите, — говорю, — где тут у вас стоит последняя телефонная книжка?

— Вон на той полке.

— Так ведь это же ленинградская, а мне московскую надо.

— Московской у нас нет.

— Батюшки!..

И, недолго размышляя, я опрометью бегу на междугородную телефонную станцию и требую,

запыхавшись, московскую телефонную книжку.

«Вульферт А. В., улица Вахтангова, 13, телефон Г 1-08-87».

— Есть!

ПОКЛОННИК ТЕАТРА РУСТАВЕЛИ

Вернулся в Москву. И вечером, в тот же день, отправился на поиски Вульферта. В портфеле у меня

фотография, переснятая в Пушкинском доме с той фотографии.

Живу, оказывается, от Вульферта на расстоянии одного квартала, крышу дома вижу из своего окна

каждый день, а даже и не подозревал, что так близко от меня неизвестный лермонтовский портрет.

Удивительно!

Сворачиваю с Арбата на улицу Вахтангова. Поравнялся с домом 13. Поднимаюсь по лестнице,

рассматриваю дощечки на дверях и наконец стучу в дверь 23-й квартиры. Открывает какая-то

заспанная старуха.

— Простите, — говорю, — можно видеть Анатолия Владимировича Вульферта?

— Опомнились! Они уж давно не живут здесь.

Я обомлел:

— Да что вы! А где же они?

— Не скажу.

— А у кого же теперь узнать?

— У сына ихнего, у Сашеньки. Он военным инженером работает. Сходите к нему домой. Он и

скажет.

— А он где живет?

— На Новинском живет, дом двадцать три вроде... Туда, к площади Восстания поближе. А вот

квартира какая, не помню... Александра Анатольевича спросите!

И вот я уже бегу на Новинский.

Дом 23. Квартира, оказывается, 17. На двери ящик почтовый. Из ящика высунулся угол газеты

«Советское искусство». Ну, думаю, коли здесь искусство в чести, цену портрету знают. Очевидно, он

цел-невредим.

Звоню. Слышу за дверью шаги и голос мужской:

— Кто?

— Можно видеть Александра Анатольевича?

— Простите! Если вы подождете минуточку, я отворю дверь и скроюсь. Я принимаю ванну. .

Замок щелкнул. Зашлепали туфли. Голос из глубины квартиры крикнул:

— Входите!

Не успел я еще и дверь за собою закрыть — уже чувствую, угадываю по вещам: портрет здесь!

В передней, под вешалкой, старинный, с горбатой крышкой баул.

В стенном шкафу — корешки старинных альманахов и книг.

Над шкафом, тут же в передней, старинная картина: пруд и деревья.

Пока я оглядывал переднюю, вышел хозяин дома — высокий, красивый, тонкий, чуть-чуть

сутулится. На мокром проборе — сетка.

Увидел меня — и:

Ах, простите! Я не знал!.. Я по голосу принял вас за одного своего приятеля... Мне так неловко!

— Помилуйте! Это мне должно быть неловко.

— Позвольте познакомиться: Вульферт.

— Андроников.

Очень приятно. Кстати, я, очевидно, знаком с вашим однофамильцем в Тбилиси.

Почему же с однофамильцем? Может быть, даже и с родственником...

Ах, значит, вы из Тбилиси? В таком случае, вы должны хорошо знать театр Руставели.

Еще бы! Можно сказать, воспитан на этом театре. — Значит, вы видели Акакия Хораву?

Разумеется. И страшно люблю его. По-моему, это совершенно гениальный актер! В этом театре есть

другой, тоже потрясающий актер — Васадзе. Скажите, вы их когда-нибудь в «Разбойниках» видели?

Я лично просто влюблен в их игру!

И тут завязался у нас торопливо-восторженный разговор о грузинском театре, о Малом театре, о

МХАТе.

Александр Анатольевич оказался записным театралом. Несколько лет он проработал инженером на

Колхидстрое и, постоянно бывая в Тбилиси, как говорится, не выходил из театра.

Из передней Вульферт ввел меня в комнату. Я покосился на стены: старинные гравюры, акварели.

«Моего» портрета не видно. И за интересной беседой я чуть не забыл, зачем и пришел. Наконец я

раскрыл свой портфель, вынул из него фотографию и переложил к себе на колени. Затем обратился к

Вульферту:

— Простите, Александр Анатольевич, этот портрет вам знаком? И с этими словами показал ему

фотографию.

— Так это же наш Лермонтов! — вскричал Вульферт. — Откуда он у вас?

— Так это действительно Лермонтов? — удивился, в свою очередь, я. — Неужели он цел?

Покажите!

— А я не спросил вас даже, зачем вы зашли, и замучил своими восторгами. Объясните мне, ради

бога, откуда у вас фотография!

Я объяснил.

— Восхитительная история! — поражается Вульферт. — Сейчас настанет конец вашим поискам.

Портрет где-то здесь, в этой квартире. Дед мой очень ценил его и, даже когда жертвовал свою

библиотеку и рукописи в Исторический музей, с портретом не захотел расставаться. Кстати, вот

фотография деда. А это вот прадед. Рядом с ним прабабка моя, Надежда Владимировна, сестра

Николая Станкевича. Другая сестра была замужем за сыном Михаила Семеновича Щепкина. У деда

хранился где-то портрет Михаила Семеновича, но Теперь я не знаю...

Итак, я попал в дом к москвичу, предки которого были связаны со Станкевичем — выдающимся

русским мыслителем, с великим актером Щепкиным.

— Погодите, сейчас покажу вам Лермонтова, — сказал Вульферт.

Он заглянул за шкаф. На шкаф. В шкаф. Под шкаф. За ширму. Пошарил за письменным столом.

Потом отодвинул диван, сундук в передней...

— Странно! — проговорил он. — Портрет довольно большой, в хорошей овальной раме, писан

маслом и, к слову сказать, недурным художником. Ума не приложу, где он. Очевидно, мама его куда-то

запрятала... Давайте условимся так: через несколько дней моя мать, Татьяна Александровна, приедет