Рассказы о новомучениках и подвижниках Российских

Отец Иоанн Кронштадтский вел свой дневник многие годы. Этот дневник вполне уместно назвать непрестанной письменной молитвой. Больше всего в нем покаянных вздохов и хвалы Господу Христу. Однако это несомненное свидетельство того, как сила Божия совершается в немощи человеческой. В течение нескольких лет даже самые близкие отца Иоанна не подозревали о его тяжелом недуге, возникшем после ножевых ранений при покушении. Это было мученичество.

Кронштадтский пастырь воистину стал Божественной рукой, протянутой из столетия в столетие. В начале священнического служения отец Иоанн вел переписку с Феофаном, затворником Вышенским, одним из самых значительных духовных наставников девятнадцатого столетия. Позднее, до самой кончины святителя Феофана, этой перепиской будет ведать священномученик Философ Орнатский, духовное чадо и помощник отца Иоанна. Сам отец Философ стал духовным отцом для многих священников. Духовными чадами Кронштадтского пастыря были многие видные иерархи того времени. Можно сказать смело, что именно отец Иоанн Кронштадтский сформировал людей Церкви, выстоявшей во времена гонений. Митрополит Серафим (Чичагов), митрополит Вениамин (Казанский) и, конечно, Святейший Патриарх Тихон – все спрашивали совета у Кронштадтского протоиерея, ибо это воистину был Пастырь пастырей.

В религиозной жизни конца первого десятилетия двадцатого века вряд ли найдутся фигуры более интересные, неоднозначные и противоположные, чем обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев и святой праведный Иоанн Кронштадтский. Долгое время их считали антагонистами. Для многих Победоносцев олицетворял и продолжает олицетворять «совиные крыла» ограниченности и косности. Иоанн Кронштадтский, наоборот, – горение, любовь и жертвенность.

В 1907 году Победоносцев скончался. Последние годы перед кончиной были для него, возможно, самыми тяжелыми. Новая так называемая «политика доверия общественным силам» для Победоносцева была неприемлема. Всесильный обер-прокурор подал в отставку. В вину Победоносцеву ставят отношение к отцу Иоанну Кронштадтскому: обер-прокурор не поверил святому! И так легко забывается, что именно этот «колдун», который «одной рукой кадил», другой – открыл отцу Иоанну дверь к людям. Именно Победоносцев просил смертельно больного уже императора Александра принять Кронштадтского батюшку. Он верил в то, что именно из недр народных произойдет великий святой. Но когда появился тот, кто почти полностью соответствовал идеалу, Победоносцев его не узнал. Однако ему был симпатичен этот священник, он питал к нему до самой кончины теплое чувство.

В 1906 году Победоносцев пишет графу Шереметеву: «О поповстве и говорить нечего. Все поповство обезумело от пущенной в него свободы. Есть священники прекрасные, любящие народ. Но они все по углам скрываются, неведомые, а если узнает начальство, то и гонимые». Это высказывание очень подходит к отцу Иоанну Кронштадтскому. Именно Победоносцев сделал для него – чтобы не «по углам».

Любимым детищем отца Иоанна стал женский Свято-Иоанновский монастырь на Петроградской стороне. Завершение строительства стен обители совпало с кончиной Пастыря. Еще в самом начале строительства отец Иоанн предсказал, что так будет.

Декабрьские деньки в северной столице короткие. Сыпал мелкий сухой снег. Приближалось Рождество Христово 1908 года, а над речкой Карповкой росли стены монастыря.

– Какое сегодня число? – спросил Пастырь.

– Восемнадцатое, – поспешно, с легким поклоном ответила игуменья Ангелина – высокая, еще очень миловидная женщина.

– Слава Богу, еще два дня у нас. Все успеем сделать.

Отец Иоанн был уже очень слаб. Однако в нем сохранялся его прежний светлый бодрый дух, который сейчас чувствовался особенно сильно. Матери Ангелине казалось, что она видит вокруг него ангелов и что батюшка ходит уже по небесной земле. Лицо отца Иоанна сильно изменилось во время болезни – стало сухеньким, складчатым. Но в нем оставалось живое, почти шаловливое выражение. Это отмечают все, кто видел отца Иоанна: он всегда улыбался.

– Смотри, мать, а стены уже под крышу. Помнишь, что говорил? Успеем, все успеем, Бог поможет.

Батюшка сел в кресло, облокотился на спинку. На столике – несколько писем.

– Что там, матушка?

Игуменья стала разбирать письма. Под ними лежал батюшкин дневник, в котором батюшка давно ничего не писал. Но убирать не решались: а вдруг батюшка поправится?

В дневнике – записи для памяти: «Поликарп Михайлов усопший – поминать, его жена жива, Александра, сын Евстафий, 17 октября. Больной душевно, самоубийца, Носков Константин Аполлонович, жена Лидия Николаевна. Дмитрий Николаевич Ломан, жена Ольга Васильевна, дочь Надежда и сын Георгий. 17 октября». Пастырь дерзал своей молитвой спасать людей, уделяя им время из своей жизни, которой оставалось совсем немного.

Порой в дневнике встречаются строгие и обличительные записи. Вот одна из них: «У Башмаковой горное заведение стояло без дела несколько лет, и аренды с меня она не может и взять, ибо в мою пользу не было работ в участке. А между тем я заплатил аренды 100 руб. в сентябре месяце – за что? По болезни я не могу принять ее дар, а главное, по неимению средств».

– Дальше что?

Игуменья показала батюшке большой красивый конверт.

– От Победоносцевой. В марте – вторая годовщина. Посылает пожертвование, просит не забывать Константина Петровича.

Отец Иоанн заулыбался:

– Без Константина Петровича я бы не оказался у государя Александра. Строгий был человек, очень строгий. Большое сердце. Не мог вынести, не мог видеть того, что сделали со страной. Его не понимали. И меня не понимают.

Вдруг отец Иоанн смолк, всего на секунду. Спросил игуменью довольно строго:

– Ты не говорила никому, что меня порезали? Что я потом заболел. Никому?

– Батюшка, что вы! – поспешно ответила мать Ангелина.

– По грехам моим я недостоин был видеть и сороковой год жизни, а тут – восьмидесятый год, – улыбнулся отец Иоанн.

За пару лет до кончины батюшку пригласили для требы в один дом. Мать Ангелина помнит письмо инокине Ефросинии, ей лично, от некоей Надежды из купеческого сословия. Фамилии скрыты, так хотел отец Иоанн, понимая, что ситуация сложна и, если объявить о нападении на него, в городе будут погромы.

Вот письмо:

«Приехали мы в очень богатый дом, к больному; в столовой был сервирован стол и поставлены всевозможные закуски. Батюшка спрашивает: „А где больной?“ Ему показывают на комнату рядом и приглашают войти, а когда мы захотели за ним войти, нас быстро отстранили, и щелкнул замок. Мы все забеспокоились. Слышалась за дверью возня; две из нас стали стучать в дверь, а третья побежала за кучером, который был богатырской силы. Кучер вбежал и со всей силы плечом ударил в дверь и сломал замок. Нам представилась такая картина: батюшка лежал поперек кровати, на нем были подушки, а на них сидели три изувера; на полу была кровь. Кучер сбросил изуверов, взял на руки батюшку и отнес в карету. Мы все обливались слезами и просили у батюшки прощения. Мы не знали, что там были изуверы. Они порезали батюшке в паху. Когда батюшка пришел в себя, то строго запретил кому-либо говорить об этом, чтобы не было погромов. На другой день в газетах было объявлено, что батюшка болен».

Божия сила была такова, что раненый не оставил своих трудов. Он по-прежнему служил литургию, ездил на требы, несколько раз даже путешествовал. И только самым близким было известно, что отца Иоанна гложет недуг.

18 декабря, утром, пришел ключарь Андреевского собора с Дарами, чтобы батюшка смог причаститься Святых Таин. Отец Иоанн встал, сделал пару шагов. Все, кто был в комнате, обрадовались, потому что накануне отец Иоанн был очень слаб. Но силы вдруг покинули батюшку, так что его едва успели подхватить под руки. Так, поддерживаемый с двух сторон, однако же стоя, отец Иоанн причастился Святых Таин.

– Есть ли еще письма? – спросил Пастырь.

– Все, батюшка, благословите! – ответила игуменья. Хотя оставалось еще несколько писем, она не стала о них говорить.

– Вели, мать, колясочку приготовить. Поедем посмотреть, как строят. Стены уже под крышу. Но все равно успеем.

Череп

О старце Варсонофии Оптинском сохранилось довольно много воспоминаний. Дневник его духовного чада, «последнего Оптинского старца» Никона (Беляева), писался, когда будущий старец (и будущий исповедник) был еще послушником. Этот уникальный документ начат в самом конце 1907 года, а завершается в самом начале ноября 1910-го. За пару дней до кончины Льва Николаевича Толстого. В дневнике о кончине великого писателя ничего нет. Но атмосфера напитана тревогой и предчувствием катастрофы, которая уже близко подступила. То было глубокое мрачноватое затишье перед бурей. Старец Варсонофий пережил писателя на два с половиной года. Судьбы их таинственно и глубоко связаны.

Павел Иванович Плиханков, будущий старец Варсонофий, происходил из казаков. Отец его жил и служил в Оренбурге. Павел был смолоду приучен к строгому порядку. Одно из самых ярких воспоминаний детства, как старец рассказывал духовным чадам, – литургия. Мачеха Павла, женщина набожная, часто будила его затемно и вела в храм. Так старец привык встречать солнце. Павел Иванович Плиханков был уже полковником, сорока шести лет, когда стал послушником в Оптиной. Сослуживцы недоумевали: ведь у Павла Ивановича жизнь только начинается! Полковник – видный собой, одаренный музыкально и литературно человек, умница! И вдруг – отставка, монахи. Не сбрендил ли, шептались между собою.