Рассказы поэта Майонезова

Профессор поблагодарил Фуксию, завернул подарок в свой носовой платок и направился к реке. За ним проследовала важная Варвара Никифоровна в лисьей куртке Ровены, с рысьим одеялом под мышкой, с обвязанной оранжевым платком корзинкой клюквы, привязанной шарфиком к руке. За ними потянулись остальные, не зная радоваться или огорчаться решению Мед. Замыкала процессию высокая Ровена с тяжелыми веслами и большой сумкой на плече.

Вся компания поспешно разместилась в просторной покачивающейся лодке. Ровена села на весла, а опечаленный Под - на носу, пообещав сменить ее.

Вечерняя мгла спустилась на желтые осенние берега, за нею в дали угадывалась черная бесконечная вереница 'могильщиков', на которую уже никто не обращал внимания. Пыш посмотрел вверх, там дрожали огоньки небесных селений. Поэту казалось, что он покинул родной дом давным -давно. Пышка и не заметил, как погрузился в сон. Ему приснилась его любимая 'кладовка', в которой горел уютный свет, а на любимой лежанке дремала совсем юная Мушка, укрывшись кисейной шалью. Молодой и счастливый Пыш в любимом зеленом халате уселся за свой круглый писательский стол и, только взял свою счастливую ручку, как отварилась дверь, и вошла улыбающаяся Ровена. 'Я очень люблю тебя, папаня, - сказала она, - возьми мое сердце!' И девушка достала из - под меховой жилетки большое фиолетово - красное влажное медвежье сердце и протянула его Пышу, а за сердцем потянулись разноцветные тонкие проводки. Пыш вздрогнул всем телом и проснулся. Он увидел уставшую Ровену, налегавшую на весла. 'Надо бы разбудить Пода, - подумал Пыш, - чтобы он сменил ее, впрочем, что сделается клону?' Река стала широкой, все спали, только профессор разговаривал с Ровеной. Пыш прислушался к их словам.

– В городе большие дома и много страшных машин, - с тревогой говорила девушка, - так рассказывала тетя Мед.

– Никто не хочет послужить на общее благо, никто!
– озабоченно отвечал Войшило, - Но каждый норовит прибавить себе веса или даже войти в историю, не понимая, что чем легче душа, чем свободней, тем выше она может подняться! Придумали, взвешивать душу! Да у всех душ разный вес!

– Там ездят страшные автобусы и трамвай!
– отвечала Ровена.

– А если не могут войти, то норовят, хотя бы, влезть в историю, свидетельствуя человечеству о том, что стояли рядом с гением, когда тот покупал для себя клизьму или лекарство от диареи, или ночной горшок, наконец! Никто не свидетельствует о том, что гений честен и трудяга! Это не громко! Не скабрезно!

– Трамвай - еще что, самое страшное - метро, где пахнет баней и все бегут, как ошпаренные!

– Может мне пора умирать? Да-да, я зажился!

– А? Мой дедулёнок, ты бы поспал, и все наладится!

Войшило закрыл глаза и сразу задремал, ему приснилось, что он лежит в своей детской люльке, которую качает большая сильная нянька, она поет монотонную грустную песню, от которой засыпает весь усталый мозг!. А она все поёт и поёт, отгоняя от себя песней сон и усталость. А Варваре Никифоровне приснился такой сон: она смотрит в плачущее осеннее окно, за которым появляется физиономия знакомого журналиста. Он спрашивает: 'Примадонна, раньше Вы любили платья с изображением цветов, как настоящих, а какие платья Вы предпочитаете сегодня?' А Варвара Никифоровна и отвечает ему: 'Те, которые не очень отличаются от ночных рубашек!' И вдруг знакомый журналист прямо через стекло больно бьет по лбу Варвару Никифоровну микрофоном!

Лодка резко качнулась, уткнувшись носом в берег, неприятно заскрипела галька, от чего путники сразу проснулись.

– К тому берегу пристать не удалось, - виновато объяснила усталая Ровена, - слишком высоко, ничего, выйдем здесь и пробирёмся под проволокой на мост.

– Да - да, - сказала радостно Варвара Никифоровна, - и человек с погонами скажет нам: 'Не вышагивайте павлинами, господа, бегите из зоны обстрела!'

Впереди виднелся старый мост с грифонами, растопырившими крылья. Вся компания высадилась на берег и направилась к нему. Ровена оттащила лодку подальше от воды и догнала впередиидущего Войшило. Девушка чувствовала опасность и озиралась по сторонам. Вдруг желтый куст у самого моста зашевелился, из него выскочили два расфуфыренных типа в военных фуражках, один из них закричал надсадно: 'Стоять!', а второй направил блестящий револьвер в грудь Ровене. Девушка, не долго думая, пнула щеголя в живот, выхватила оружие и, размахнувшись, кинула его в реку. Второй, юркий и хищный, как жужелица, с криком: 'Вот тебе, волейболистка!' попытался нанести ей удар ножом в бок. Ровена перехватила его руку, зажала ее, словно клещами, отчего щеголеватый рахитик разразился неслыханной бранью и выронил свое оружие. Девушка ухватила наглеца за острое волосатое ухо, сжала зубы и поднесла охотничий нож к его шее!

– Нет, Ровенушка! Нет, птичка моя!
– взмолилась горячо Варвара Никифоровна.

– Но почему, мой бабулёнок?
– удивлённо спросила Ровена, поворачиваясь к ней, - В схватке надо побеждать!

В этот момент из желтого куста высунулась рука, и шоковая граната полетела к ногам путешественников.

...Первым очнулся Пыш, вокруг стонали остальные. Поэт увидел вверху ясные звезды и подумал, что уже когда - то видел эти звезды из такого же глубокого колодца. На краю воронки, закрывая звезды, появились две темные фигуры франтоватых 'зареченских козлов'. Пышка подумал: 'Ээ, да это же котята с улицы академика Лизалкина, просто, они переоделись! Они постоянно переодеваются в разную одежду и меняют грим, эти лукавые плутократы!'

– Эй вы, шпионы!
– завопил первый темный тип, склонившись, - Вспоминайте всю важную информацию! Информацию!

– Утром мы вас допросим и расстреляем! Пустим в расход!
– закричал второй темный тип и попятился подальше от края.

'Козлы', заржав, исчезли. Путники, потирая ушибы, поднялись на ноги на дне глубокой воронки, в которую были безжалостно сброшены часом раньше.

– Друг мой!
– горячо обратилась Варвара Никифоровна к профессору, - Мы уже свое отжили, пусть наши друзья используют наши тела!

– Пусть!
– решительно заявил профессор и обратился к остальным, - залазте безжалостно на нас и выбирайтесь скорее отсюда!

– Нет, так не годится, - сказала Ровена, - мы все спасемся!

– Но как?
– удивился подслеповатый Кро, потерявший, как всегда, свои очки.

– Улетим, - просто ответила девушка.

– А ты уже летала?
– живо заинтересовалась Мушка.

– Только во сне, но во мне есть эта сила, и на всех ее хватит, - сообщила Ровена, - однажды я сорвалась с верхушки высокого дерева, но не испугалась и зависла над самой землей!

Мушка улыбнулась, у Кро заблестели глаза, а Ровена застыла столбом, напряглась всем телом, посмотрела на звезды, и, неожиданно, профессор в накинутом на плечи зеленом пледе отделился от земли и, как зеленый сдутый воздушный шар, начал медленно подниматься. Таким серьезным этого озорника никто и никогда не видел, словно старик собрался помирать.

Пыш почувствовал, что его собственное тело лишено массы, оно совершенно ничего не весит, и он может управлять им!

Варвара Никифоровна, в лисьей куртке, словно большой пингвин, подняла голову, взглянула с тоской на ботинки мужа, облепленные грязью, и принялась подпрыгивать и беспомощно стукать себя руками по бокам, не выпуская при этом из одной - рысьего одеяла, из второй - корзинки с клюквой.

– Не бойся, мой бабулёнок!
– подбодрила ее с улыбкой Ровена.

Она быстро сняла с себя сыромятный широкий пояс, обвязала им Варвару Никифоровну и привязала ее к себе, как матери носят младенцев.

– Четверо - справа, четверо - слева, как журавли!
– скомандовала приглушенно девушка.

Все подняли головы, взглянули на звезды и плавно полетели к ним.

... Восток просветлел, из-за длинной свинцовой тучи, охватившей полнебосвода, показалась золотая корона розового светила, и через минуту выкатило само пресветлое величество, пробуждая осенний мир.

'Как прекрасна земля с ее лентами рек, с ее золотом убранных полей и пестрыми рощами на холмах!' - думал Пыш, глядя вниз. И каждый, из летящих с Ровеной, думал так же. Под ними два крошечных пастуха сторожили стадо еле различимых свиней.

– Смотри, Бунькин, ангелы летят, словно жаворонки парят!
– торжественно и нараспев сказал первый пастух.

– Ай, брат, не хорошо, не хорошо, ведь ты стяпнул эту строчку у поэтессы Никакой! Экий ты сливкосниматель, Мунькин!
– ответил насмешливо второй свинопас.