Рассказы поэта Майонезова
Шрифт:
Мушка взглянула на ее растрепанные золотистые волосы, на ее прекрасное, разрумянившееся от волнения лицо, на ее зеленые, как листья, глаза и не смогла отказаться от подарка.
– Папаня!
– с гордостью обратилась довольная девушка к Пышу, - Я сама завалила этого мишку! Это матерый медведь, посмотри, какие у него большие клыки и когти!
Пыш глянул на звериную морду с умными глазами, на шерсть на шее, от крови слипшуюся сосульками, и подумал: 'Больше я никогда не буду есть мяса'. Мушка опустила глаза, зажав в кулачке кольцо.
Медуница поняла настроение родителей и заявила своим
– И обсосал бы каждую косточку!
– согласилась Фуксия, приступая с большим ножом и тазом к медведю, - наверняка, людоед! Стервец душегубный!
Трое ее лысоватых носатых сыночков вооружились палками и с криками принялись отгонять набежавших собак. Профессор вышел взглянуть на принесенного медведя. Ни он один заинтересовался добычей Ровены, со всей деревни собрались дети, лысоватые, лобастые, носатые, они с удовольствием трогали мозолистые подушечки на лапах медведя и вытаскивали мох, застрявший между когтей.
За спиной профессора раздался высокий дребезжащий голос: 'Где он, этот, с позволения сказать, изюбр?! Фуксия, куколка моя, ты спустила для меня кровь? Не забудь мне отложить сала, сердце и мозг!'
Профессор обернулся, рядом стоял тщедушный человечек в льняной тоге, на манер древнеримских, в горностаевой накидке, обшитой по краю многочисленными хвостиками и лапками, как кисточками. Он горделиво опирался на подобие посоха или жезла.
– Все сделаю, господин Патиссон!
– подобострастно отвечала Фуксия.
Лобастое лицо с большим красным носом в фиолетовых прожилках просияло удовольствием, толстые влажные губы сладостно причмокнули. И вся лысая желтоватая голова в повязке из дорого меха обратилась к профессору, у которого разом пересохло в горле, перед Войшило стоял академик Дудкин!
– Аа, Войшило, старое наваждение!
– воскликнул он, - А как постарел, батенька! Как постарел!
Глазки под набрякшими веками, и все распухшее лицо Дудкина - Патиссона выражали изумление.
– Вы мистифицировали свою смерть?!
– спросил удивленный профессор.
– Я люблю мистификации, - отвечал горделиво академик, - когда - то я показывал студентам твою фотографию со словами: 'Этого человека разыскивает 'Интерполо', опишите его портрет!' И они писали: 'Гнусная, хитроватая улыбочка, колючий прищуренный взгляд...', тут я останавливал их: 'Извините, я перепутал, это же портрет академика Войшило!' Они зачеркивали написанное и начинали заново: 'Мудрый взгляд проницательных глаз, добродушная улыбка интеллектуала ...!' Ха-ха-ха!! Но в данном случае мистификации не было! Я последовал за тобой на тот греческий остров, столь заинтересовавший тебя. Там началось, как будто, землятресение, и словно невидимая большая нога дала мне пинка! И я, как бильярдный шар, полетел в бесконечной лузе, где я видел мириады смеющихся наглых кроликов! Я летел лет двадцать и, в чем мама родила, упал вон на том огороде!
И он указал царственным жестом желтой руки с набухшими венами на огород Фуксии.
– И теперь я жуир и местный диктатор!
– самодовольно проговорил Дудкин, - Я всегда считал людей средствами, если хочешь, посудными полотенцами, но о таких полотенцах, Войшило,
– Но здесь вокруг все запущено, - заметил профессор, - что же Вы не позаботитесь о порядке?!
– А я человек пришлый, по мне, хоть трава не расти! Человечество, Войшило, это слепой крот, который всю жизнь роется, но ничего не понимает! Что ему не хватает?
– Человечество стало слишком приземленным, ему не хватает крыльев.
– Опять ты несешь свою несусветную чушь! Человечеству не хватает ядрёного заряда эротической энергии, оно стало слишком фригидным! А в моем лесном царстве есть все! Приходи вечерком: выпьем, побалакаем, я тебе почитаю главы моей книги 'От академика до диктатора: путь избранных', а потом пойдем подглядывать за молодыми девками, Мизгириха сегодня баньку истопила!
Его толстые мокрые губы причмокнули и задвигались в сладострастной улыбке.
– Нет, мы уже собираемся уезжать, - ответил профессор и повернулся, чтобы уйти.
– Вот-вот, я всегда на белом коне, а ты всегда на плюгавом осле!
– злорадно прокричал ему вслед лесной диктатор, - Что ты мне скажешь на прощание!! И где твой выкуп за охотницу, которая снабжала меня кровью и золотом?! У меня золота, как у Креза, Войшило, как у Креза!
– Не волнуйтесь, юноша, гуляйте перед сном, пейте на ночь молоко!
– уже с высокого крыльца Ровены крикнул профессор.
Его благородное лицо выражало глубокое сочувствие.
Через секунду с этого же крыльца с восторженным воплем: 'Это же живой академик Дудкин!' сбежала Мед. Стоявший, как памятник самому себе, диктатор Патиссон уставился на ее веснушки, огромную лиловую шишку на лбу, расплылся в блаженной улыбке и спросил: 'Как звать тебя, Перепелиное яйцо?'
– Медуница, - радостно сообщила Мед, покраснев под веснушками, как девчонка, - я с любовью читала Ваши учебники и защитила диссертацию на тему: 'Новые подходы академика Альберта Дудкина в использовании логических приемов в межличностных манипуляциях'!
– Медуница!
– повторил восторженно Патиссон и добавил несколько театрально, - А выходи за меня, Медуница, будешь женой диктатора!
– Я согласна!
– ответила Мед, не раздумывая.
– Приходи в мою большую белую избу, расписанную синими медуницами, вечером сыграем свадьбу!
– произнес Патиссон и в сопровождении Фуксии, несущей таз деликатесов, проследовал к своему терему.
Путешественники с вещами спустились по ступеням высокого крыльца, возле которого их встречала Мед с пламенеющим лицом.
– Не ждите меня, я остаюсь, академик Дудкин сделал мне предложение!
– радостно сообщила она.
– Ты спятила, Меди!
– воскликнул Под, - Это же самый злостный оппонент нашего дедушки!
– Не наступай, сделай милость, на горло моему женскому счастью!
– заявила Мед, - Уважайте меня и мой выбор!
– Каре Сарыг, вытащи у моста лодку, я, как управлюсь с ведмедём, схожу за ней!
– сказала Фуксия и обратилась к профессору, подавая ему плоскую черную металлическую коробочку, - Взаправду оказался людоедом, во чё нашла у него в брюхе, у душегубца!