Рассказы поэта Майонезова

Чтоб снять с Вас бессонницы бремя,

О, сколько красавиц я пылких любил,

Чтоб Вас позабыть, хоть на время!

В бою мне хотелось любовную страсть

Развеять направо-налево,

Она, как беда, как болезнь, как напасть!

Пропал я, моя королева!'

Глядит госпожа, не стесняется слез

На руки свои, на алмазы,

Что рыцарь недавно с Востока привез,

И видит лишь пятна проказы...'

– О, Поди, он заразил своим подарком ту, которую так безнадежно любил!
– блестя влажными глазами, с последним аккордом выдохнула переполнявшие её чувства Варвара Никифоровна.

– А, возможно, и умышленно, - предположила Рокки, - за невозможность обладать ею!

– По-моему, здесь более глубокий смысл: 'А кабы всякая любовь нас делала счастливыми', - сообщил Кро, зевая, - а ты как думаешь, Пыш?

– По-моему, он, просто, не адекватный, - равнодушно ответил поэт.

– Псих, больной псих, - согласился Паралличини, - ты прав, старина!

– Собака бешенная!
– с интонациями старой девы высказалась Мед.

– Вы не правы! Чудовищно не правы! От самых глубоких чувств он подарил ей эти алмазы, потому что не нашел в природе другого эквивалента для выражения своей любви!, - возвышенно и взволнованно заговорила Варвара Никифоровна, - он по-детски признается ей в своем бессилии, этот смелый, сильный человек!

– Да, дорогая, - сказал с улыбкой профессор Войшило, погладив её руку и прикрыв пледом, - если бы на этих алмазах не было крови больного проказой и убитого рыцарем торговца драгоценностями, мы бы поверили в любовь и благородство героя романса! Ситуация, весьма, жизненная, сколько заразы притащили крестоносцы в Европу с восточными побрякушками!

– И по закону исторического возмездия - навели беду на свои страны, - продолжил сонно Кро.

– Вот-вот!
– злорадно провозгласил Адриано, - Историческая отрыжка! То бишь, отрыжка истории!

Только Паралличини произнес фразу, заслуживающую высоких рейтингов за цитируемость, как дерево, под которым беззаботно рассуждали путники, затряслось, загудело, и над самым шалашом раздалось зловещее: 'Ха-ха-ха, ух-ха-ха!', и громкий неприятный скрежет резанул каждое ухо!

– Что это?
– еле слышно прошептала малышка Ро.

– Может те, с тяпками, окружают нас?
– одними губами прошепелявил Кро и добавил погромче в сторону лаза, - а зачем, ведь среди нас нет ни марксистов, ни дарвинистов?!

И тут за стенами их ветхого укрытия разразилось шумное и грозное сражение: затрещали кусты, затопали, как показалось перепуганным друзьям, копыта, и два исполинских тела с размаха ударились одно о другое, рыча, хрипя и повизгивая! Стены шалаша зашатались, с потолка посыпались елочные лапки, дамы зажмурились от ужаса. Под, не замечавший до времени острую металлическую штуковину в руках Пыша, привстав на колено, выхватил это единственное их оружие из руки отца, передал ему гитару и приготовился к бою.

За стеной раздавались свирепое рычание и вой, и так трещали кости и суставы, так рвались сухожилия и кожа, что каждый из сидящих в шалаше едва сдерживался, чтобы не закричать от напряжения и страха!

Злобные звуки и громкие удары, однако, начали затихать, и послышалось разгоряченное сопение и чавканье, хруст раздираемой на части туши. Затем, как показалось всей компании, исполин потащил тяжелое тело поверженного врага в сторону густого леса, издавая утробные звуки, от которых у путников холодело в груди.

– Похоже на звериную охоту, - еле слышно проговорил профессор.

– А если этого перекуса ему не хватит?
– спросила дрожащим голосом Рёзи.

– Силы Небесные! - взмолилась Мушка.

– Котс никогда не пошел бы в поход без оружия, - произнес подавленный Пыш.

– Тише, друзья, мне показалось, что заскрипела дверь, - сообщил дрогнувшим от слабой надежды голосом Паралличини, обладавший тонким слухом.

Он проворно вскочил на четвереньки и, как упитанная зверушка, быстро-быстро пополз из шалаша.

Сразу же снаружи раздался его громкий возбужденный шепот: 'Вижу какую-то избушку! На крыльце стоит высокий старик во всем черном, с фонарём в руке, смотрит прямо на меня, собирается заходить в сторожку!'

Тут и остальные явственно услышали скрип дверных петель в тишине осенней ночи.

Под, не выпуская из руки своего грозного оружия, проворно вылез из шалаша, боднув в мягкий бок Паралличини, застывшего, как терьер, нюхающий воздух.

Оба, стоя на четвереньках, напряженно уставились на темнеющую в тумане избушку, точнее, на её светящееся окошко, в котором маячила мрачная фигура.

– Надо разведать!
– решительно заявил композитор.

Не успел Паралличини закрыть рот, как сверху раздалось зловещее: 'Уха-ха-ха!', и огромная черная тень свалилась на них, обдав потоком холодного воздуха! Оба разведчика плотно прижались к сырой земле, прикрывая головы руками. Большая ночная птица издала скрипящие звуки и, схватив с еще не остывшего поля боя оброненный кусок, похожий на внутренний орган, взмыла на свою ветку, крепко зажав его в клюве.

В узком лазе показались бледные лица Рёзи и Кро, кряхтя и бранясь, почему-то, по-французски, повторяя то ли 'хорошо', то ли 'крюшон', выбрался профессор Войшило.

– Кстати, - заявил Паралличини, оскалившись, - я бы тоже не отказался сейчас от стакана крюшона!

Вылезли остальные, уставились удивленно на избушку, спрашивая друг у друга: 'Откуда она взялась?'

Однако, сторожка стояла твердо, как факт, на границе между полем и лесочком, скорее даже, на самом поле, подмигивая промерзшим усталым путникам желтым глазом окна.

– Надеюсь, она не на курьих ножках, и не кинется удирать от нас!
– воскликнул озорно Войшило, - Но мы её догоним! Догоним ради этой печки!

И он указал на дымок над крышей избушки.

Профессор сделал несколько шагов в сторону сторожки и сразу же запнулся о что-то мягкое. Он, поправив очки, с интересом склонился над этим предметом. Луна заботливо посветила на лежащую на желтой траве вырванную мясистую кабанью лопатку.

– О-ля-ля, как говорят французы, - весело сообщил профессор, - и на охоту ходить не надо! Однако, у страха глаза велики, я полагал, что тут идет битва, по крайней мере, двух мастодонтов!

Он уложил находку в пакет из-под пиццы, хохотнул беззаботно и, предвкушая печной жар и жаркое из кабанятины, закинул рюкзак за спину и бодро зашагал сквозь туман к избушке, изрыгая веселые облачка пара. Остальные, собрав скромный скарб, поспешили за ним. Последним семенил Пыш, озираясь по сторонам и тяжело вздыхая. Он шуршал осенними листьями, вспоминая что-то давнее радостное, мирное и покойное.