Рассказы. Повести. Легенды

– - Ну, что за обида!
– обрадовалась та.
– Наше ведь женское горе короткое, Афанасий Львович: поцелует милый человек - вот и все прошло!

Она засмеялась и весело взбежала на лестницу. Курганов тоже засмеялся и промолвил вдогонку:

– - За этим дело не станет!

Войдя наверх, Степанида Егоровна остановилась возле кургановской двери; Афанасий Львович тоже остановился.

– - Хотите мириться?
– спросил он с улыбкой.
– Завтра ведь уезжаю...

Та потупила голову.

– - Ну?..
– повторил Курганов.
– Хотите?

Степанида Егоровна молча сбросила с себя шубейку и положила ему на плечи руки.

– - Конечно, хочу!

И оба они рассмеялись. Затем поцеловались и, обнявшись, вместе вошли в комнату.

– - Только чур: про Феньку чтоб я не слыхала больше!

– - И без того стыдно, Степанида Егоровна!
– ответил Курганов.
– А все это пьянство проклятое!.. Вот и сейчас: целую ночь с сыщиками возился, но уж пьян я больше не буду... Ни-ни! Ни за что!..

Афанасий Львович, смеясь, нашарил в кармане спички зажег огонь - и оба они вдруг побледнели и вскрикнули...

1897

Крамола

"1905 год". Часть 1.

I

С весны 1905 года, неизвестно зачем и откуда, в Москве стал появляться в так называемом "городе" прилично одетый господин лет сорока, с пушистыми бакенбардами и в цилиндре, не очень модном и не новом; так же не очень нов и не очень моден был его костюм, и это придавало ему много солидности; ничто не обнаруживало в нем ни легкомысленного франта, ни прогорелого барина, напротив - виделся в нем простой человек, которому некуда было девать свободного времени; этим и объясняли его склонность поговорить, пошутить и рассказать множество новостей, особенно про войну, про японцев, про наши неудачи, в которых повинна интеллигенция.

Появлялся он то в Охотном ряду, где заглядывал в мясные и зеленные лавки, восхищался певчими птицами, то захаживал проведать купцов на Старую площадь, то в Ряды, то появлялся на торговых подворьях, и везде стали знать его в лицо и разговаривать с ним. Обыкновенно он выбирал такие лавки, где торговцы бывали попроще и посерее, а заходил к ним в такое время, когда они бывали не очень заняты.

В мясной лавке он покупал курицу или говядины, в колониальной папирос, в галантерейной - галстук, а познакомившись, заходил нередко и так: потолковать от нечего делать или "почесать язык", как выражались торговцы.

– - Ну-ка, отец-благодетель, - обращался он весело к одному из приказчиков, - заверни-ка мне фунтик колбаски.

– - Ну-ка, отец-благодетель, - достань десяточек папирос, - говорил он в другом месте.

Поэтому за ним и укрепилось прозвище "Благодетель", хотя в глаза его все называли просто господином. Кто он такой и как его имя - почему-то никто не спрашивал, интересовались им только мясники, с которыми он имел особенную склонность беседовать. Здоровенные ребята, с мускулистыми руками и толстыми лицами, в грязных, засаленных фартуках, обвешанные кругом бедер широкими длинными ножами, они иногда загадывали друг другу: кто такой Благодетель? Одни говорили, что он непременно дворцовый лакей, потому что у него баки очень вылощены.

– - И все знает. Сколько раз про войну предсказывал:

что скажет, то, гляди, и случится назавтра. Ты попробуй распахни ему пальто: у него небось все пузо в золоте!

Другие не соглашались:

– - Нет. Лакей не может так разговаривать. Да у них и харчи казенные: на что ему говядина или сырая курица!

– - А может, он для любовницы покупает?

– - Вот нешто для любовницы... Только он скорее всего по монопольной части - оттого все и знает.

– - А зачем у него баки-то такие, если он по питейному делу?

– - А чего ж им не быть? Это у менялы баки не вырастут, а акцизному можно и с баками...

К хозяевам Благодетель относился более почтительно, здоровался с ними за руку и вздыхал о плохих барышах, а на плохие барыши купцы всегда любят пожаловаться.

– - Ведь этак дела-то в двести лет не поправятся, - сочувственно говорил Благодетель, качая головой и задумываясь.
– Кого ни послушаешь, одно и то же: плохо и плохо.

А что за причина? Что за напасть пошла на Россию?

– - Насчет делов - это верно что напасть. Наши дела теперь, по-русски сказать...

– - Не договаривайте. Знаю, как скажете.

– - То-то и оно! Всякий знает, как ежели по-русски про теперешние дела сказать...

Однажды Благодетель явился в мясную лавку поутру, в самый разгар торговли. Все были заняты: рубили, резали, вешали, получали деньги, завертывали, считали; возле прилавков, дожидаясь очереди, стояли кухарки в теплых платках, с сумками и корзинками.

– - Я подожду, - сказал Благодетель.
– Мне не к спеху.

И сел на табурет возле конторки.

– - Дожили до времечка... нечего сказать!
– вздохнул он, видимо сердясь на кого-то.

На слова его никто, однако, не обратил внимания. Попрежнему раздавалось на разные голоса: "Людской говядины-то не положили..." - "С вас два рубля тридцать восемь..." - "Баранины восемь фунтов..." - "Сдачи извольте получить..."

Работа кипела: хрустели под топором кости, звенели на мраморной доске деньги, щелкали счеты, - и Благодетеля не замечали. Тогда он встал и громко сказал:

– - Слышали новость? Всех крестьян опять скоро крепостными сделают.

Мгновенно все затихло и остановилось, точно в вертевшееся колесо кто-то просунул палку. Все руки опустились, все глаза глядели на Благодетеля, а он, будто не замечая этого, закуривал папироску и молчал.

– - То есть... как... крепостными?..
– вымолвил чей-то голос, в котором было и недоверие, и страх, и злоба.

– - Как в старину было. Будут опять господа, будут и крепостные. Так решили сделать ученые люди - интеллигенты. У них уж дело налажено.

– - Чтоб им издохнуть!
– взвизгнула молодая горничная с завитыми волосами и с брошкой.
– Чэрти!.. Право, чэрти!

– - Сперва они решили спровадить всякое начальство, - продолжал Благодетель, - чтоб без него легче с вами управиться, а потом и всех крестьян расписать себе: кому сколько достанется.

– - Мы люди вольные! Пущай сами себя расписывают!
– волновались слушатели.

– - Теперь да: вольные, пока начальство за вас.

– - Да нешто дозволим?!
– закричали мужчины.