Шрифт:
Еврей-птица
Окно было распахнуто, и в комнату залетела тощая измождённая птица. Несколько взмахов чёрными потрёпанными крыльями, хлоп-хлоп… Окно открыто — и вот она уже здесь. Было бы окно закрыто — значит не судьба ей найти кров. Устало взмахивая крыльями, птица залетела в раскрытое кухонное окно квартиры Гарри Когана, расположенной на последнем этаже жилого дома по 1-ой Авеню недалеко от нижней Ист-Ривер. На стене висела клетка улетевшей канарейки, её дверца была распахнута настежь. Но эта чёрная длинноклювая птица, со своей взъерошенной головой и печальными, слегка косящими глазами, так напоминавшая
— Прямо на стол! — вскрикнул Коган, опуская свой пивной бокал и пытаясь со всей силы ударить птицу.
— Ах ты сучёнок!
— Гарри, выбирай выражения! — перебила его Эди, с опаской поглядывая на маленького Мори, который внимательно следил за всем происходящим.
Птица хрипло каркнула и, тяжело взмахнув своими перепачканными крыльями с взлохмаченными перьями, взгромоздилась на открытую кухонную дверь, уставившись вниз:
— Гева-а-алт! Погр-р-ром!
— Смотрите, это говорящая птица! — удивлённо вскрикнула Эди.
— Да ещё и по-еврейски! — добавил Мори.
— Ишь, какой умник! — буркнул Коган. Он обглодал отбивную и положил на тарелку кость. — Ну, если ты можешь говорить, скажи-ка ты мне, что ты здесь забыл. Чего тебе надо?
— Если у вас нет лишней бараньей отбивной, я не побрезгую и кусочком селёдки с крошкой хлеба. Ведь одной духовной пищей сыт не будешь, — изрекла птица.
— Это тебе не ресторан! — ответил Коган. — Я спрашиваю, что привело тебя по этому адресу?
— Окно было открыто, — со вздохом сказала птица и спустя мгновение добавила: — Я убегаю. То есть я улетаю, конечно, но в то же время я бегу, спасаюсь от преследования.
— От кого ты убегаешь? — поинтересовалась Эди.
— От антисемитов.
— От антисемитов? — переспросили они все хором.
— Да, именно от них.
— Какие же антисемиты преследуют птицу? — спросила Эди.
— Да всякие, — ответила птица — и орлы, и стервятники, и ястребы. А иногда и вороны возьмут, да и глаза тебе выклюют.
— А разве ты не ворона?
— Я? Я Еврей-птица!
Коган от души рассмеялся:
— Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа птица начала молиться. Она молилась без Торы и талеса, но с чувством, страстно. И Эди склонила голову, а Мори закачался, повторяя молитвы и одним глазом посматривая на птицу. Но Коган оставался безучастным.
Когда птица закончила молитву, Коган заметил:
— А где же твоя кипа и филактерии?
— Я старый радикал.
— А ты часом не какое-нибудь привидение или обман зрения?
— Да нет, я вовсе не фантом, — ответила птица — хотя с одной моей родственницей такое однажды приключилось. Слава Б-гу, всё уже позади.
Её вырвали из лап этого сумасшедшего ревнивца, её бывшего любовника. Сейчас у неё двое чудных детишек.— У птиц? — лукаво полюбопытствовал Коган.
— А что здесь такого?
— Это какие такие птицы?
— Такие как я — Еврей-птицы.
Коган откинулся на спинку стула и зашёлся грубым хохотом:
— Не смеши людей! Я слыхал о Еврей-рыбе, но о Еврей-птице — никогда.
— Им удалось истребить нас на какое-то время, — сообщила птица, переминаясь с одной тощей лапки на другую. — Пожалуйста, не угостили бы вы меня кусочком селёдки с маленькой крошкой хлеба, если, конечно, у вас есть лишний кусочек.
Эди встала из-за стола.
— Что ты собираешься делать? — спросил её Коган.
— Я почищу тарелки.
Коган повернулся к птице:
— Ну, и как Вас звать-величать, если это не такой уж строжайший секрет.
— Зовите меня Щварц.
— Может, это старый еврей, которого кто-то превратил в птицу? — предположила Эди, убирая тарелки.
— Это действительно так? — спросил Гарри, закуривая сигару.
— Кто знает? — отвечал Шварц. — Разве Б-г нам всё рассказывает?
Мори приподнялся на своём стуле и взволнованно спросил птицу:
— А какую селёдку ты предпочитаешь?
— Сядь, Мори, а то упадёшь! — скомандовал Коган.
— Если у вас нет селёдочки-матиус, то придётся мне довольствоваться смальцем, — сказал Шварц.
— У нас есть только банка маринованной селёдки с кусочками лука, — призналась Эди.
— Ну, если вы откроете консервы специально для меня, то съем и маринованную. Не сочтите за наглость, а нет ли у вас ещё кусочка чёрного хлеба?
Эди припомнила, что хлеб у неё остался.
— Покорми его на балконе, только не здесь, — сказал Коган, а потом обратился к птице:
— А после этого выметайся отсюда!
Шварц прищурил оба своих птичьих глаза и жалобно простонал:
— Я так устал, и мне предстоит такой дальний путь.
— Куда ты направляешься, на север или на юг?
Шварц, еле приподняв свои крылья, пожал плечами.
— Ты не знаешь, куда летишь?
— Я всегда лечу туда, где есть добрые люди.
— Ну, па, разреши ему остаться, он же всего лишь птица, — стал просить Мори.
— Ладно, оставайся на одну ночь, но не больше! — уступил Коган.
Когда утром Коган начал выгонять птицу из дома, Мори заплакал. Таким образом Шварцу удалось задержаться ещё ненадолго. Мори всё ещё был на каникулах, и все его школьные друзья разъехались. Ему было очень одиноко, и Эди радовалась тому, что мальчику весело играть с птицей.
— Птица никому не мешает, — уверяла она Когана, — к тому же она вовсе не прожорлива.
— А что ты будешь делать, когда она нагадит?
— Она будет пачкать с дерева, перелетев через улицу, никто и не заметит, если не будет проходить мимо.
— Ну ладно, — согласился Коган, — но я решительно против. Я тебя предупреждаю, надолго этот Мистер Шварц здесь не задержится.
— Чем тебе так не угодила эта бедная птичка?
— Тоже мне нашла бедную птичку! Да этот шельмец хитёр, как лиса! Он, видите ли, считает себя евреем!
— А почему тебя это так раздражает?
— Еврей-птица! Чушь какая-то! Один неверный шаг — и я вышвырну его отсюда со всеми его птичьими потрохами!
По настоянию Когана, Шварц жил на балконе в новом деревянном скворечнике, который купила для него Эди.