Рассказы

— Что ж, Карл, если ты не можешь сам выбрать из этих двух зол, то выбери большее, то есть сообщи мне, мой верный соратник и советник, плохую весть — или вести, я же знаю, что ты не можешь ради одной плохой весточки ставить меня перед таким трудным выбором, перед каким ты меня поставил, значит, это что-то более серьёзное, нежели случайно брошенное в мою сторону неприятное слово со стороны какого-нибудь провинциального чиновника…

— Вы совершенно правы, мой император, впрочем, как и всегда, ибо ваша божественная сущность, начертанная на истории нашего государства самой судьбой, не может ошибаться или лгать, и я не льщу ни единым словом, будьте уверены, мой император. Переходя к самой проблеме, а точнее, к проблемам, я в первую очередь хотел бы сказать, что на северном фронте ситуация выглядит совершенно не такой, какой мы планировали её видеть, а точнее, четвёртая и пятая армии вместо наступления ушли в глушайшую из всех возможных оборон, хотя в их оправдание я могу сказать, что для наступления и в самом деле нет ни единой возможности, ибо горы высоки, а северяне знают их, как свои пять пальцев, и пока что счёт убитых отнюдь не в нашу пользу.

— Так сколько, сколько же моих солдат погибло — и сколько северян, даже же скорее ответ, не тяни! — прерываю его я.

— О, мой император, если выводить числа, то получится, что золотой армии полегло в безвременье и снежных завалах более тридцати тысяч воинов, в то время как горцев погибло не более полусотни: они нападают на нас хитро, вызывая лавины в правильных местах, и тысячи воинов попадают в ледяной ад вместо вечного золотого сияния вашего величества. Я понимаю, мой господин, что плацдарм Северного хребта является крайне необходимым в свете будущего нападения на Тардифанию, но боюсь, завоюй мы этот плацдарм, у нас просто не останется ни малейших сил для того, чтобы идти дальше, и основной нашей задачей будет скорее оградить собственную империю от нападения соседних государств, которые некогда отказались склонить головы перед вашим величием и доблестью. Если говорить аллегориями, то такая победа станет пирровой, да позволит мне господин император столь оскорбительные для его непогрешимости и непобедимости слова.

Я напрягаю разум, ибо мне катастрофически необходимо подумать над этими словами, а точнее, над картами, которые уже предоставил мне человек, сведущий в делах военных, и эти карты ждут меня в моём кабинете. Тут без аналитического ума Карла, конечно, не обойтись, но сначала я должен, просто обязан сделать вид, что всё могу сделать сам, а Карл — это просто придаток моего собственного могучего разума, в то время как дело обстоит ровно наоборот, и я смотрю на советника, умело придав взгляду презрительное выражение, которое он так же умело не замечает, продолжая поедать сладости, доставаемые из необъятного кармана.

— Ещё, мой император, хочу сказать вам, что есть и хорошие новости, а если я и говорил вам об этом прежде, прошу простить моё скудоумие и забывчивость, и состоят эти новости в том, что Южный Кантир согласился на наши условия, отныне и навсегда обязуясь приносить в нашу казну то, что требовалось от этого жалкого государства, и когда мы будем достаточно сильны, мы сможем легко нарушить наше обещание о ненападении в обмен на некоторые финансовые средства и обрушить на Кантир всю мощь золотой армии императора…

Мне нравится эта новость, и в её свете я предпочитаю забыть о той, первой, отбросив её в какие-то дальние уголки памяти, хотя сам понимаю, что не пройдёт и получаса, как мы окажемся в стратегическом кабинете с этим куском сала, наделённым способностью думать, и будем напряжённо решать, какую стратегию избрать по отношению к северным мятежникам, в то время как мои золотые граждане, моё верное население будет слушать историю об очередной победе великого золотого оружия над жалкой горсткой не понимающих и не принимающих счастье владычества Золотого Императора над их просторными и пустынными землями, горами и лесами.

* * *

Сегодня я выхожу на улицу. Это закон для меня: нужно знать подданных в лицо. Серая, одинаковая масса должна распадаться на лица — в этот единственный день.

Меня готовят тщательно. Проверяют экипировку, возможность атаки и обороны, рефлексы. Мне не должна угрожать опасность. Со мной — десяток телохранителей. Они тоже становятся частью толпы.

Мы выходим на улицу через подземный ход.

Главные ворота Золотого Дворца никогда не открываются. Они откроются один-единственный раз: когда будущее наступит. Мой народ ждёт этого открытия. Мой народ жаждет войти во дворец Императора через главные ворота. Войти в Мавзолей Будущего.

Улицы главного города Золотой Империи полны. Люди счастливы, потому что они не имеют права быть несчастливыми. Они радуются каждому новому восходу и закату. Они печалятся, когда идёт дождь, потому что не видно солнца — воплощения их Императора. Моя Золотая Армия следит за тем, чтобы народ был счастлив.

Я одет, как простой рабочий. Но никто не посмеет спросить у меня, что я делаю в городе в рабочее время. Потому что каждый стражник знает о том, что идёт его Император. Стражник может отдать за меня жизнь.

Кто-то толкает меня. Верзила со значком электрической службы. Мне не нужно кивать: мои слуги понимают всё сами. Когда я сворачиваю за угол, верзилу уже ведут в казематы.

Доброе утро, моя Империя, мой народ, мои любящие и любимые подданные. Я жесток? Нет, я справедлив. Только жестокость может удержать Империю, только Империя может удержать внешнего врага. Как только весь мир покроется золотом, моя жестокость канет в Лету.

На рыночной площади слепой просит у меня подаяния. В моей Империи нет нищих. Слепой исчезает. Надо сформулировать новый указ: чтобы в моей Империи не было нищих. Чтобы они все исчезли.

Город недостаточно строен. Я перестроил его почти полностью, но есть кварталы, которые ещё пахнут древностью. Кварталы, где улицы не параллельны друг другу. Где мостовая — неровная.

Я смотрю на своих подданных. Они похожи друг на друга — и с каждый годом они становятся всё более похожими. Их идеал — моя Золотая Армия. Одинаковые одежды, одинаковые слова, одинаковые жесты.

Я направляют к Базарной площади. Я лично называл все объекты моего города. Улицам я дал номера, стерев все старые названия. Площади я назвал так, чтобы сразу было понятно их предназначение. Базарная, Эшафотная, Парадная, Фонтанная.

Я смотрю на женщин. Многие красивы, но пока мои глаза не могут поймать ничего особенного. Пока никто не заслуживает моей высочайшей милости.

Я выхожу на площадь. Идёт торговля рабами. Торговец в золотой одежде объявляет лоты через громкоговоритель.

Интересно, кого продают. Подхожу чуть ближе.

Если брать всех, кто толкает меня в толпе, придётся арестовывать полгорода. Поэтому я незаметно подаю знак не обращать на это внимания.

Продают мужчину лет сорока, мощного телосложения, с суровым северным лицом. Горец, вероятно.

— Сорок!

— Пятьдесят!

— Шестьдесят!

Цена неуклонно повышается. В итоге мужчина уходит с женщиной чуть старше его, явно небедной. Ей нужен был кобель — она его получила.

Я не сторонник равенства. Люди должны быть одинаковы, но не равны. Это разные вещи.

На помост выводят следующий лот. Это женщина. Очень симпатичная. Даже красивая. Мне нравится. Нужно её купить.

Цены начинают расти. Уже зашкаливает за сто. Сто пятьдесят. Двести. Триста.

— Тысяча, — говорю я спокойно. Но меня слышит вся площадь. Ко мне поворачиваются сотни голов.