Рассказы
Шрифт:
Проходит часа два. Володя с Егорычем уже успевают протрезветь, сидят около палатки, едят чего-то. А Лёша спит. И тут пиво (то есть водка) подошла к концу, потянуло на травку. И вот Володя с Егорычем наблюдают картину, как Лёша выползает из палатки и ищет ближайшее дерево или куст. Ничего подобного в пределах видимости не наблюдается, и Лёша принимает сакраментальное решение сделать своё мокрое дело прямо на палатку. Он становится (голый, чёрные туфли и носки) и начинает поливать свой наполеоновский тент.
А слева бегут бегуны. Уж не знаю, пробег это какой или соревнование, но они бегут, красиво, с номерками
Представьте себя на месте бегуна. Вы бежите в толпе собратьев, и тут прямо перед вами появляется совершенно голый мужик в чёрных туфлях, которые держит рукой конец и явно целится жёлтой струйкой прямо в вас. Бегуны с выползающими на лоб глазами обтекают Лёшу и удаляются. Егорыч и Володя дико ржут. Лёша подходит (по-прежнему голый) к костру, садится, ему наливают чуть-чуть, он опохмеляется, затем разговаривает на какие-то темы, об авторской песне, о тяжёлой судьбе Галича. Эти двое ржут при этом, но виду не подают. Наконец, Лёша тоже ощущает, что что-то тут не то. Он смотрит вниз и видит своё состояние. Потом он поднимает глаза и жалобно вопрошает:
— А почему я голый?
Полный абзац.
Есть в Витебске такой поэт — Василий Брус. Интеллигентный и приятный человек, послом работал где-то в Южной Америке, поговорить приятно… Но поэт — весьма сомнительный. В качестве примера брусовский шедевр: «Я с моим отцом дымлю/в дырку на балконе,/я с ним небо делаю/бледно-голубое». Типичный Брус.
Дело было на фестивале «Лицедейство старого города». Не выдающийся в целом фестиваль ознаменовался, тем не менее, очень хорошей и интересной литературной мастерской, в которой принимала участие огромная толпа поэтов и прозаиков, юных и не очень, а в качестве мэтров присутствовали вышеозначенный Брус, поэт Преображенский и блестящий мастер экспромта и остроумец из Гомеля Алексей «Леший» Ильинчик. Мастерские продолжались долго, но вердикт, кто же станет лауреатом, мне ещё Преображенский сообщил шёпотом в середине мастерских. Этой персоной должен был стать я. Ну и прекрасно, суть не в этом.
Поздний вечер. Крыльцо ДК или кинотеатра (не помню), где происходило действо. Я стою и думаю, куда бы дальше отправиться. В любом случае, компания тянет в общагу. И тут из дверей появляется состав мэтров, который где-то уже успел немного бахнуть. Все вроде как по своим группкам растусовываются, и только Брус отделяется от своих и направляется ко мне. Мне уже страшно. Но самое страшное было потом.
Эту сцену наблюдало и запомнило человек 20, присутствующих там. Брус подходит ко мне, обнимает и начинает лобызать. Я от него кое-как отпихнулся, но руку он не отпускает, жмёт. И произносит следующий (примерно) монолог:
— Много лет назад, в 60-е, известный поэт N (хрен его помнит) подошёл ко мне, Брусу, тогда ещё молодому поэту,
пожал руку и рассказал эту историю, передавая мне частичку своего таланта. До того, ещё в 30-е известный поэт K точно так же пожал руку поэту N, тогда ещё совсем молодому, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта. Точно так же ещё раньше, в 1900-е известный поэт Брюсов пожал руку поэту K, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта. В 1870-е Брюсову пожал руку известный поэт Клюев, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта…Мне уже было страшно. Что же за такая загадочная история?..
А Брус не унимался:
— В 1850-е известный поэт Тютчев пожал руку Клюеву, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта.
Тут выражение лица Бруса стало совсем торжественным.
— А в 30-х годах 19 века Тютчеву пожал руку сам Александр Сергеевич Пушкин, передавая ему частицу своего гения, именно от него и пошла эта великая традиция.
Глаза Бруса напоминали глаза Элайджи Вуда из фильма про хоббита, когда он ловит падающее на него сверху кольцо.
— И вот теперь, — тут он хотел меня поцеловать, но я увернулся, — МЫ, ОТ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА ДО МЕНЯ, ВАСИЛИЯ БРУСА — передаём тебе частицу НАШЕГО таланта!
Народ сильно ржал. Точнее, давился, потому что ржать было неприлично.
— Пасиба, — сказал я и с силой вырвался из объятий великого поэта.
Я готов принять в себя талант Пушкина. Талант Клюева. Талант Брюсова. Даже, хрен с ним, талант поэта N. Но избави меня Боже от таланта, переданного мне Василием Брусом!..
На фестивале «Лицедейство старого города-2004» в Витебске произошёл следующий инцидент.
Мой друг Кирилл, часто встречающийся в разных моих ЖЖ-байках, как всегда, припёр с собой количество провизии, коим можно было накормить столько народу, что хлеба и рыбы просто отдыхают. И яиц он, как всегда, взял здоровый чемодан в 20 штук. На один день. Для себя.
Сидим в комнате общаги, чего-то говорим. Забегает Миша Балабанчик, минский бард и автостопщик, и вдруг видит на столике открытый чемодан с яйцами.
— О! — восклицает Миша. — Яйца! Можно, пару возьму, а то мы там едим в соседней, а яиц совсем нет?..
Кирилл, естественно, не против:
— Возьми, конечно.
Миша подбегает к столу, захлопывает чемодан (ещё даже не начатый) и выбегает из комнаты. Мы переглядываемся и срываемся с места. Главное, успеть, чтобы не всё сожрали. Пара яиц, блин…
Между забегом Балабанчика и Кирилла прошло суммарно секунд 20. Мы влетели в соседнюю комнату, и первое, что мы увидели — это совершенно ПУСТОЙ чемодан посередине. И толпу, жрущую яйца, причём кто-то успел уже не только почистить, но и полностью проглотить!
В общем, «Sky Division» жжёт. Ну дык а как же ж!
Поезд. Плацкартная купешка, едем на фестиваль «Мартовский кот-2005» в Могилёв. В купешке: я, Лена М. (просто сочувствующая), Настя Войтешёнок (она же Астрадэни, минская девушка-менестрель с шикарным голосом на чёрти сколько октав) и Миша Балабанчик (замечательный добродушный телесно-полный товарищ, душа любой компании, любитель пива, автостопа и хороших песен, коих знает превеликое множество).